С. Ченнык (Симферополь)

 Вечно пьяная армия Королевы

В мозгу от пьянки поют шарманки, язык тяжёл, как бревно.

Синяк под глазом, мутится разум – неделю в глазах темно –

Патруль мне, сука, попал под руку; а я на расправу крут.

И вот… На старых скрипучих нарах с клопами воюю тут.

Вначале пиво я дул лениво, но друг разошёлся вдруг.

Вручил, вражина, мне кружку джина, и… всё поплыло вокруг.

Когда я трезвый, я парень резвый, но пьяный резвей стократ.

Схлестнись, попробуй, с такой особой, век жизни не будешь рад!

 Где шлем казённый? Вопрос резонный… Но с пьяных – велик ли спрос?

А где ботинки? По ним поминки я справил без лишних слёз.

Мундир свой хаки порвал я в драке, но главное – суд в полку:

За все пропажи, за сопли вражьи нашивки мои – ку-ку!

Жена, стервоза, пустилась в слёзы, дитёнок – извёлся весь.

И чёрт бы с ними, но, сучье вымя, рыдают, – хоть в петлю лезь.

Покаюсь срочно, скажу: «Так точно, на пьянстве я ставлю крест!»

Но за бутылкой я с клятвой пылкой покончу в один присест!

Редьярд Киплинг «Казарменные баллады». Перевод Евгения Фельдмана

Это интересная тема. Хочу рассказать об одном из главных участников той войны. Об одном из тех, которые «скрестили штыки» с нашими соотечественниками. Речь пойдет о солдатах и офицерах Британской армии. Уверен, это поможет нам точнее понять и происходившее тогда, и то, что происходит ныне, в войне на территории южной России. На месте бывшей Украины.

Для начала о враге. Этот – наиболее агрессивный, наглый, жестокий. Его страна стала «организатором» войны в Европе в середине XIX в. Англия действовала в своих интересах, стремилась противодействовать, «обезопасить» Россию. Время такое было – империи решали свои отношения пушками. В 1854 г. впервые английский солдат ступил на русскую землю. Не торговцем, чтобы пивом торговать. Не путешественником. А солдатом вражеской армии. Сейчас, в 2022 г., вновь на Российской земле английские пушки. И вновь они обрушивают свой огонь на русских солдат. Почти как тогда, в Крыму…

Для начала о том, как «они» на нас смотрят. Удивительно, но как 170 лет назад, так и в нынешнем XXI веке, мы, русские, для британцев (да и остальных) – дикари.

Отношения между странами всегда были и остаются натянутыми, хотя до начала 1854 г. Россия никогда не сталкивалась на поле боя с Англией. Напротив. Во многих международных конфликтах Россия становилась на сторону Англии, выступала союзником. Откуда взялось отчуждение? Где пересеклись интересы двух стран? Какие территории они не смогли поделить? И кто начал эту немую войну?

Лондон натравливал на Россию Иран и Турцию в 1826-1829 гг. Не дал Николаю I занять Константинополь, мешал на Кавказе, оттеснял из Центральной и Средней Азии. Тогда началась всем известная «большая шахматная игра».

Британия выступила как организатор Восточной (Крымской) войны, фактически это была репетиций будущей мировой войны. Правда, выбить русских с Балтики и Черного моря, как планировали, не удалось.

Не смогли цари договориться, и перо политиков сменил солдатский штык. В Европе густо запахло порохом. Армия – тот самый инструмент, который государство использует в международной политике. Механизм инструмента – солдаты.

Вот про солдата мы и поговорим. А для начала – про алкоголь, пьянство. Обычно не занимался этой проблемой, слишком уж грязной она стала. Можно бы и не трогать, но!

Периодически европейские авторы утверждают, что Россия, особенно ее армия, – это сборище алкоголиков, и все ее победы произошли «случайно», в состоянии алкогольного угара. Это не шутка.

Некий профессор Марк Шрад, доцент кафедры политологии Университета Вилланова издал целую книгу: «Водочная политика: алкоголь, автократия и тайная история российского государства» (2014). По его мнению «Не так хорошо известно, что главной причиной позорного поражения России в … Крымской войне (1853-1856) был извечный порок страны: алкоголь. От пьяных и недисциплинированных крестьянских призывников до их неумелых, коррумпированных, и часто еще более пьяных армейских командиров. Тусклые военные, которых Россия отправила на поле боя в Крыму, были несчастным продуктом многовекового продвижения имперским государством торговли водкой, которая стала крупнейшим источником доходов царей»[1].

Сей ученый муж пишет: «Конечно, пьянство среди солдат срочной службы характерно не только для России. Воины доказали свою храбрость и создали дух товарищества за выпивкой в вооруженных силах по всему миру. Тем не менее, безудержное пьянство, как простых русских призывников-крестьян, так и их состоятельных командиров было экстремальным – и, несомненно, способствовало унизительному военному поражению России в Крыму. В то же время имперская казна продолжала получать огромные суммы (и финансировать свою армию!) от торговли, контролируемой коррумпированными правительственными чиновниками и русской знатью»[2].

Не буду полностью приводить текст, поскольку бессмысленно цитировать чушь, в которой автор опирается на воспоминания предателя Ходасевича[3]. Бывший офицер российской армии в один прекрасный день перебежал к англичанам, и в дальнейшем служил им в качестве шпиона. Естественно, дезертир без меры лил дерьмо на свою страну, своих товарищей – солдат, и в первую очередь – на армию. Это понятно – поляк. Ходасевич со своей точки зрения описал сражение на Альме (20 сентября 1854 г.). И тут тоже поражение утонуло в водке: «Офицеры часто были так же пьяны и растеряны, как и их войска: «В течение пяти часов, пока продолжалось сражение, мы не видели и не слышали нашего дивизионного генерала, или бригадного генерала, или полковника. …За все это время мы не получали от них никаких приказов ни наступать, ни отступать; и когда мы отступали, никто не знал, должны ли мы идти направо или налево»»[4].

Профессор Шрад видит события в Крыму по-своему: «В то время как союзники осаждали российские позиции, российские солдаты – «в приподнятом настроении» – осаждали водку»[5].

Тема интересная – армия и пьянство в событиях Крымской войны. Скажу сразу, я не про то пьянство, которое является непременным спутником в любой армии, любой войне, во всех странах со всеми проблемами.

Что ж, алкоголь спутник войны. У одних меньше, у других больше. Но в первый раз западные авторы решили, что наши победы и поражения зависят от процветающего злоупотребления вином или водкой. Похоже, они пришли к мнению, что солдат, русский или советский, именно так и победил в Сталинграде или на Курской битве (1941-1945 гг.). Тоже благодаря водке?!

Не шучу. Многие западные авторы, режиссеры и другие без совести показывают, что Красная Армия весной 1945 г. взяла Берлин в уличных боях в пьяном виде. Так что, и даже Знамя Победы наши солдаты водрузили в пьяном виде?!

Крымская война сейчас в числе лидеров информационных тем. Я часто смотрел и смотрю английские книги по военной истории. В первую очередь по теме Крымской войны, точнее – Крымской кампании (1854-1856 гг.) Восточной войны (1854-1856 гг.). Некоторых историков знаю лично, и часто общался с ними. Вполне умные, грамотные люди. Произошедшее сегодня не могу воспринимать иначе, как анекдот или как проблему английского образования. Как только мы слышим словосочетание «британские ученые», мы понимаем, что сейчас речь пойдет о каких-то абсурдных открытиях и экспериментах, которые, скорее всего, окажутся бесполезными для человечества.

Глупость министров Великобритании соревнуется с их образованием. Тут уж не удивительно, что «английские ученые», стали ныне анекдотизмом.

Не так давно в газете «The Guardian» вышла статья министра обороны Великобритании Бена Уоллеса. Изложенное в статье можно назвать не иначе, как «чушь и глупость», которую выдал британский министр обороны. Он, в частности, сказал: «Шотландская гвардия надрала задницу царю Николаю I в 1853 году в Крыму — мы всегда можем сделать это снова. Царь Николай I допустил ту же ошибку, что и Путин… у него не было ни друзей, ни союзов».  

Ну что ж, господин Уоллес, вы дурак. Не буду пересказывать ему, что говорили английские граждане, которые много знают о Крымской войне. Похоже, Уоллес этого не ведает, или его помощники настолько глупы, что не в состоянии хотя бы что-то прочитать. Хоть немного. Тогда подобный опус не появился бы спустя более 100 лет после окончания кампании выдающегося английского военачальника лорда Бернарда Лоу Монтгомери. Он в своё время с горечью констатировал, что Крымская война была предметным уроком того, как не надо воевать.

Ну, коль Крымская война – моя тема, осмелюсь указать господину капитану (министр обороны Великобритании, Бен Уоллес, имеет воинское звание капитана – прим. ред.), что ему не следует быть таким самоуверенным. Хотя, возможно, у Уоллеса были такие учителя. Бездарные. «Как трудно жить на свете, когда с Россией никто не воюет», – сетовал лорд Пальмерстон, британский министр внутренних дел середины XIX в., впоследствии ставший премьер-министром Великобритании. Он вошел в мировую историю как один из отцов-основателей прообразов нынешних «цветных революций». Это был человек, ненавидевший Россию на генетическом уровне.

Теперь – к теме. Про пьянство и английских солдат. Специально не буду ссылаться на российские источники. Пусть свое скажут сами собутыльники, то есть, англичане.

Немного об истории пьянства в Британской армии

Для начала посмотрим на объект и его отношение к алкоголю. Британский солдат периода войны 1812 г. был известен непомерным пристрастием к алкоголю. В 1811 г., во время войны на полуострове, не кто иной, как будущий герцог Веллингтон, сделал знаменитое утверждение: «Британские солдаты – это парни, которые все записались на выпивку – это простой факт – они записались на выпивку»[6].

В XVIII и начале XIX вв. публичное употребление алкоголя было обычным явлением в британском обществе. Отчасти это было связано с доступностью выпивки во времена, когда не было более строгих законов о лицензировании. Но также и потому, что питьевая вода часто была грязной. Многие люди в качестве альтернативы пили слабый эль, известный как «маленькое пиво». Но другие обращались к более крепким напиткам, таким как джин.

Проблемы алкоголизма захлестнули Британскую армию и общество с начале XIX в. После побед над Наполеоном пьянство в полках стало повальным. Проблему обнаружили уже во всем обществе 1817 г., и до 1887 г. пытались её решить.

За это время было проведено 28 парламентских расследований проблем, связанных с продажей и потреблением алкоголя в Англии, Уэльсе, Шотландии и Северной Ирландии. Каждое крупное расследование подвергалось тщательному анализу, который стал частью краткого обзора политического процесса, связанного с алкоголем на протяжении большей части XIX в.[7]

Британская армия не была застрахована от этих течений. Когда пьянство стало проблемой, возникли и другие, связанные с ним, дисциплинарные проблемы и неподчинение. Несмотря на суровые наказания за пьянство, такие как порка и понижение в должности, солдаты по-прежнему употребляли огромное количество алкоголя.

Воспитание тоже не было самостоятельной дисциплиной обучения солдата. Отчасти отсутствие значимых занятий или организованного отдыха приводило многих военнослужащих в таверну и столовую.

Еще хуже с пьянством в армии – в колониях. Современные ученые считают, «что история Британской империи в Индии – это история, пропитанная алкоголем. Пьянство было обычным практикой во всем колониальном обществе, выступая в качестве социальной необходимости и источника общественного беспокойства».[8]

В военно-историческом журнале США «Military History» статья «Культура войны – военное пьянство» вышла в июле 2012 г. Автор утверждал, что некоторые офицеры в XVIII в. осуждали алкоголь и пьянство, настаивая на том, что вместо рома в их столовых военнослужащим должны подавать только воду или лимонад. Но многие другие офицеры считали алкоголь полезным для здоровья. Генерал Вульф написал в письме: «Избыток рома вреден, но ликер, выдаваемый в небольших количествах – по половине стакана на человека и смешанный с водой, – является самым полезным напитком».

Почти все офицеры также верили в защитные свойства рома в определенных климатических условиях – не только в то, что он будет полезен в ненастную погоду, но и в то, что увеличенный рацион рома для солдат в тропиках защитит их от болезней. В 1761 г. полковник Эндрю Ролло сообщил из Доминики: «чрезмерная жара поставила меня перед необходимостью давать по стакану рома в день каждому рядовому … забота о мужском здоровье является главным объектом моего внимания».

Как утверждал известный армейский хирург Роберт Джексон в 1791 г., последнее объяснение, скорее всего, было правдой: «Наши солдаты так привыкли к этой бесплатной порции рома как к своему праву, что ни один человек не мог отвечать за последствия отказа в нем. Норма рома, выдаваемая солдатам, нанесла большой вред, разрушив дисциплину и хорошее поведение. Если это продолжается в течение одного дня, среди мужчин начинает проявляться недовольство. Если запрет удерживать в течение длительного времени, жалобы иногда доходят до состояния мятежа, а дезертирство становится печально известным»[9].

Что пили

Пили в Британской армии и Королевском флоте все и всё. Главное – чтоб было крепким и доступным. Основным напитком был ром. Долгое время именно его обычно выдавали английским морякам и солдатам.

В XVIII в. ром заменил традиционные алкогольные напитки, распространяемые среди моряков и пехотинцев. Часто пили пиво. Менее популярны были вино и бренди.

Ром оказался гораздо более привлекательным, чем эти старые напитки, поскольку был не только очень дешевым, но и обладал более высокой алкогольной крепостью. Таким образом, требовалось значительно меньше места для хранения, а приготовление и транспортировка обходились дешевле по сравнению с пивом или вином.

Короче говоря, ром оказался выгодным вариантом, поскольку помогал экономить как пространство (драгоценное на борту судов), так и деньги. Вначале обычный рацион в Королевском флоте составлял одну пинту вина или полпинты бренди (британская пинта ≈ 0,568 л – прим. ред.). После введения рома морякам выдавали его по полпинты в день. Еще в 1740 г. адмирал Вернон рассмотрел предложения капитанов и врачей, которые настаивали на том, что проглатывание всей порции спиртного одним глотком плохо сказывается на здоровье и поведении моряков. Приняв во внимание их доводы, он приказал, чтобы ром был разбавлен водой до половины крепости (полпинты рома и кварта пинты воды).

В 1825 г. порция рома была сокращена до четверти пинты, а в 1850 г. сокращена еще больше – до одной восьмой. Было подсчитано, что во время Крымской войны армии численностью 36 000 человек требовалось 550 000 галлонов рома в год. Сюда включались дополнительные нормы алкоголя, выдаваемые перед битвой (распределялись для улучшения настроения) или после нее (для празднования победы). В конце концов, приветствовался любой повод для пьянства, независимо от того, был ли это королевский день рождения или годовщина крупного события.

Таким образом, ром сыграл важную роль в управлении людскими ресурсами армии. Ром выдавали солдатам, потому что считалось, что он делает их лучшими бойцами, и опыт боя, похоже, действительно доказывал это. Это благоприятное и весьма желательное воздействие алкоголя на боевой дух войск было широко известен как «голландское мужество». Эта фраза возникла среди английских солдат.

Тогда британская армия сражалась в Нидерландах в англо-голландских войнах XVII в., и бойцы набирались храбрости от одного или двух глотков голландского джина. Первоначально английские солдаты использовали это выражение по отношению к голландским солдатам, которые пили сильно и часто.

Первое место ром держал уверенно, а второе место уверенно держал портер. В Балаклаве в 1854-1856 гг. день кавалериста состоял из трех частей: утро посвящалось муштре и уходу за лошадьми, вторая половина дня – табаку, а вечер – пиву и похабным солдатским песням.

Любимым пивом британских солдат в 1854 г. был портер – темно-коричневый горький напиток, сваренный из обугленного солода. Каждый мужчина брал свою квартовую (двухпинтовую) оловянную кружку для бочки. Портер стоил 4 пенса за банку – значит, 2 пенса за пинту. После перебоев с пайками от солдатского жалованья оставалось ему около 8 пенсов в день. Большинство мужчин курили глиняные трубки, а табак рос в цене по мере сокращения предложения. Так что они могли позволить себе максимум две-три пинты портера, чтобы разжечь вечернюю похабщину.

Потребность в большем количестве пива, чем они могли себе позволить, привела к тому, что некоторые мужчины продали свои порции соленого мяса и сухарей, чтобы купить дополнительный портер. Это было не так уж плохо – портер был весьма калорийным напитком, его давали в больничных палатках в качестве «общеукрепляющего средства».

Маркитанты, которые последовали за армией и открыли частные столовые, привлекли внимание публики, продавая пиво по 3 пенса за кварту вместо 4. Они могли сделать это, только разбавив его, добавив патоку, чтобы восстановить его темно-коричневый цвет. А непривычная в то время солоноватая вода, которую они использовали, часто была источником кишечных инфекций.

Еще в XVII в. алкоголизм стал кошмаром как для армии, так и для флота, хотя он еще и не был официально признан социальной проблемой. В XVIII в. пьянство в рядах военных приняло масштабы эпидемии. Вооруженные силы в основном набирались из числа рабочего класса (часто в тавернах), и новобранцы приносили с собой культуру пьянства. Более того, обычай ежедневного употребления алкоголя косвенным образом поощрял пьянство, однако офицеры были убеждены, что без стандартного государственного довольствия их люди будут бездельничать и отказываться выполнять приказы.

Алкоголь, это жидкое средство управления армией, стал неуправляемым, так что его употребление потребовало новых форм контроля и администрирования.

Во время событий в Крыму британская армия также заметила тревожные проблемы с алкоголем. Вместо того, чтобы обеспечить «голландское мужество», он все чаще вызывал проблемы со здоровьем и снижение боевого духа. Считалось, что для большинства солдат алкоголь был единственным спасением. Во многих полках было принято платить солдатам раз в месяц, и большинство из них пили до тех пор, пока деньги не заканчивались.

Путь в солдаты начинался с пьянства

Алкоголизм солдата начинался с кабака, в котором вербовщики поили будущую жертву. Это не шутка. Человек часто зачислялся в армию после того, как сержант-вербовщик напоил его в пабе. Опытные хищники, жаждущие новой партии «мяса пушечного», доводили здесь беднягу «до кондиции», и ещё не успевшая прийти в себя «жертва» получала «королевский шиллинг», и от двадцати четырех до девяноста шести часов на пересмотр.

Выражение «взять королевский шиллинг» (to take the King’s shilling) до сих пор существует в Англии: это синоним фразы «поступление на военную службу». Но по смыслу это ближе к выражению «быть забритым в солдаты», то есть «попасть на службу против своей воли». Служба в Бри­танской армии в XVIII­–XIX вв. была непростой, а на Королевском флоте – еще хуже. Тяжелые условия обучения, постоянная жестокость войны – никакое жалованье не могло компенсировать эти тяготы и лишения.

Поэтому по всей стране ходили специальные вербовщики, которые посулами, уговорами, и чаще всего обманом, заманивали молодых людей. Стандартным задатком для рекрута был шиллинг. Процедура была такой: вербовщик уговаривал потенциального рекрута в каком-нибудь кабаке. Если тот не соглашался, можно было тайком бросить ему в кружку шиллинг. Молодой человек допивал свое пиво, видел на дне монету, а затем слышал: «Добро пожаловать в армию (или флот) Его Величества» – и поступал в распоряжение вербо­воч­ной команды. Постоянно процесс рекрутирования менялся, но смысл оставался неизменным.

Затем новобранца осматривали с медицинской точки зрения – как для выявления шрамов от порки, предотвращения повторного призыва дезертиров или уволенных солдат на военную службу, так и для выявления других недостатков или болезней. После этого проводили формальную процедуру принесения присяги на верность перед магистратом.

В отличие от Франции, в Англии всеобщая воинская повинность отсутствовала, о чем не раз вслух жалел Веллингтон. Рекруты набирались «по контракту», и большей частью представляли собой то, что лучше всего характеризуется новомодным ныне словом «быдло». Как вспоминал один из ветеранов, «если человек записывался в солдаты, значит, что-то с ним было неладно».

Веллингтон писал: «Патриоты, вступающие в армию из высоких побуждений – редкость. Наши соотечественники или бегут в солдаты от правосудия, или надевают мундир ради положенной солдату выпивки…».[10]

По всем этим причинам в середине XIX в. складывалась совершенно противоречивая ситуация. Рядовой англичанин питал уважение к своей армии вообще, но с презрением относился к солдату как отдельной личности.[11]

Армия, которая шла на войну, состояла из профессиональных солдат, средний возраст которых был 26 лет, а средний срок военной службы – 7 лет.[12] Сержант, который имел рост около 5 футов, называл себя «коротышкой». В гвардейских полках солдаты были в основном выше 6 футов.

Никаких документов, подтверждающих личность, не требовали. Потому в армии оказывались даже 16-летние. Справку о фамилии наводили только в том случае, если имелось подозрение, что кандидат уже взял задаток от вербовщика или ранее дезертировал из армии.[13]

Где пили

В 1847 г. была введена служба на 10 или 12 лет, но и по истечении этого длительного периода службы большинство солдат были пригодны только для выполнения неквалифицированных гражданских работ.

Повторная вербовка также поощрялась вознаграждением в несколько гиней. Долгосрочным результатом этого было создание полков, в которых было много опытных солдат, но не было обученных резервов, которые могли бы усилить регулярную армию. Хотя некоторые полки имели территориальные обозначения, солдаты зачислялись на общую службу, а новобранцы могли быть призваны в любое подразделение, часто для того, чтобы довести подразделение, которое собиралось отправить за границу, до полного развертывания.

Многие солдаты были неграмотными, особенно рядовые линейной пехоты. Опрос, проведенный сразу после Крымской войны, показал, что всего менее 3% были полностью грамотными, зато аж 27% – полностью неграмотны. Но условия военной службы того времени и положение солдата вряд ли привлекли бы более образованных потенциальных рекрутов.

В 1847 г. было установлено, что солдат должен получать не менее одного пенни в день.

Зарплата в семь шиллингов в неделю, по сравнению со средним показателем по стране, равным примерно одному фунту, была неплохой, если «все найдется», как заверяли сержанты-вербовщики.
Но на практике это было далеко не все – солдат должен был платить за еду, снаряжение, стирку и техническое обслуживание. Были ещё другие непредвиденные расходы разного рода. После этих вычетов ему повезло бы получать один шиллинг еженедельно сверх зарплаты. Это, вместе с его пенни в день на пиво, он разделил бы между азартными играми, плохим пивом из столовых лицензированного подрядчика (на котором правительство зарабатывало более 50 тысяч фунтов стерлингов в год), и даже хуже – «плохих» женщин, так часто, как только мог себе позволить.

В середине XIX в. болезни были неразлучным спутником английской армии. Среднее воздушное пространство на одного солдата в обычно плохо вентилируемых казармах составляло 400 куб. футов по сравнению с 1000 куб. футов для заключенных в гражданских тюрьмах.

Из рук вон плохо соблюдались правила общественной гигиены. Питание было явно недостаточным по количеству и неудовлетворительным по качеству. Смертность в солдатской среде была почти вдвое выше, чем среднестатистическая среди остального населения страны. По данным комиссий число умерших от болезней в частях, дислоцированных в метрополии, составляла 17,5 человек на 1000, между тем, как смертность в тех же возрастах (20 и 30 лет) равняется в Англии 9,9 на 1000. В 19-м пехотном полку перед началом Крымской войны из 910 солдат и сержантов больных было 44 человека, кроме этого, 10 сидели в военной тюрьме и 6 находились в самовольной отлучке.

В результате пьянство, драки и венерические заболевания стали серьезными постоянными проблемами.
Ежедневный рацион в один фунт хлеба и три четверти фунта мяса, включая кости, субпродукты и жир, был недостаточен для активных молодых людей. Были неизвестны даже основные принципы гигиены – обычной практикой было то, что писсуарную ванну опорожняли, наполняли водой, и ставили на ночь в бараках, чтобы утром использовать для общего омовения. 

Форменная ткань была слишком тонкой, чтобы уберечь от зимнего холода. Процент смертности в армейских казармах был вдвое выше, чем у всех гражданских лиц сопоставимого возраста.

Многие старые солдаты были ослаблены после многолетней службы в суровых климатических условиях или в районах, с высоким уровнем инфекционных заболеваний, хотя это было не единственной угрозой здоровью солдат. Многие казармы, построенные в конце XVIII и начале XIX веков, имели антисанитарные условия и были более переполненными, чем тюрьмы. Уровень смертности среди военнослужащих мужчин в казармах в Великобритании и Ирландии был выше, чем среди населения Великобритании в целом. Длительное злоупотребление алкоголем также сказывалось на здоровье многих солдат, хотя это редко признавалось в официальных отчетах. Хотя алкоголь также был причиной большинства дисциплинарных нарушений.

Сама солдатская жизнь протекала в грязи, не только бытовой, но и реальной, и моральной. Достаточно почитать Чарльза Диккенса, книги которого дают представление, как выглядела Англия в середине XIX в. У нас ругают Россию, но ей далеко до того, что происходило в Англии. С одной стороны – технологичный прогресс, а с другой – дно общества. Скажу вам, солдаты не были выходцами из верхов лондонского общества, скорее наоборот – пытались подняться из дна. Кому-то удавалось, большинству – наоборот.

Диккенс честно показывал, что пьянство в Англии – это общественное зло, заразная болезнь, которой подвержены многие граждане. Его рассказ «Дети пьяницы» – Крукшенка» (1848 г.) обличает страну: «Следует показать нам и другую ее сторону, где столь же ясно можно было бы различить правительство, воспитывающее этих людей, со всеми его недостатками и пороками. Пьянство как национальное бедствие является следствием многих причин. Гнусные жилища, душные фабрики, тяжелые условия работы, недостаток света, воздуха и воды, полная невозможность соблюдать опрятность, сохранить здоровье – вот самые обыкновенные из будничных физических причин пьянства. Моральные же причины, вызывающие его, это умственное истощение и его следствие – душевная лень, отсутствие здорового отдыха, потребность в каком-нибудь стимулирующем средстве, в возбуждении, которое так же необходимо этим людям, как солнце; и последняя причина, включающая все остальные, – глубокое невежество и отсутствие необходимого для английского народа разумного, готовящего к какой-либо профессии образования, которое подменяется сейчас бессмысленной долбежкой, а то и вовсе ничем. Мысль выпустить серию гравюр под названием «Бутылка деленного средства или раствор поваренной соли» и, проследив таким образом историю тифа, свалить все на кабак, была столь же здравой, как и попытка свалить на пресловутый кабак всю вину за пьянство и ограничиться этим. Пьянство начинается не в кабаке. У него есть длинная и грустная предыстория…»[14].

Пьянство в британской армии имело повальный характер. По оценке одного английского историка: «При­вычка солдат к пьянству воспринималась общественностью как профессио­нальная болезнь»[15].

Лишь небольшой части солдат разрешалось вступать в брак. Жены и дети солдат жили в казармах, и только одеяла были перекинуты через веревку для уединения. Жены часто оказывали такие услуги, как стирка белья для компаний или казарм своих мужей. Особенно жестокой чертой армейской практики было то, что меньшему количеству солдатских жен разрешалось сопровождать подразделение за границей (одна на 8 кавалеристов или 12 пехотинцев), чем было разрешено при службе дома. Те жены, которых не выбрали по жребию, чтобы сопровождать подразделение при его отправке, были насильственно разлучены со своими мужьями на годы или на всю жизнь.

Казарменная жизнь часто была однообразной, особенно для солдат, особенно расквартированных за границей, и ситуации не помогал их неаппетитный рацион. Солдат викторианской эпохи Эдвин Моул вспоминал, что по меньшей мере полдюжины мужчин, взглянув на блюдо, закуривали трубки и отправлялись в столовую.

Солдатам, проходившим службу в Вест-Индии, где служба считалась фактически смертным приговором, выдавали порцию рома, который считался профилактическим средством от желтой лихорадки, а также других опасных для жизни заболеваний. Это, однако, привело к чрезмерному потреблению «Нового рома» местного производства, что вызвало как алкогольное, так и свинцовое отравление, последнее – из-за конденсационных змеевиков, используемых в процессе дистилляции.

Аналогично военнослужащие в Индии ежедневно получали спиртные напитки, которые помогали им противостоять суровости климата. У них также был легкий доступ к «деревенским духам», обычно араку, и это сочетание обвиняли в многочисленных «перестрелках в жаркую погоду», когда пьяный солдат хватал винтовку и стрелял в товарища.[16]

Много времени проводилось в казармах: полировка латуни, отбеливание кожаных ремней и чистка обуви –так же, как и свободное время, отведённое сну, – всё это проходило в тесных, непроветриваемых помещениях. Или, чаще всего, в полковой столовой, где мужчины быстро напивались.

Туда же массами стекались проститутки, которые в изобилии «водились» вблизи всех военных заведений. Пьянство часто приводило к дракам, в которых солдаты выясняли отношения кулаками, разбитыми бутылками и другим подручным оружием.

Большинство офицеров смотрели на своих людей с пониманием, но многие искренне считали их самой низкой формой человеческого развития, животноподобными существами, которые требовали жесткой дисциплины, позволяющей их контролировать.

За незначительную провинность наказанием могли быть дополнительные обязанности или задержка заработной платы, но порка оставалась наказанием за многие, в том числе за мелкие, правонарушения, на усмотрение военного трибунала. Военный суд мог проводиться на уровне полка (на что вполне могло повлиять отношение полковника или других старших офицеров), или на уровне округа, где это было удобно, или Общий военный суд мог быть созван под руководством главнокомандующего за серьезные проступки или правонарушения, связанные с офицерами.

Максимальное количество ударов, наносимых солдату, приговоренному к порке (в 1782 г. оно составляло варварские 2000 ударов, что, по сути, означало смертный приговор практически для любого человека), было сокращено в 1829 г. до 300, а затем в 1847 г. до 50. Всего за несколько лет до времени, о котором идёт речь, несколько человек были забиты до смерти. Тем не менее, некоторые полки, печально известные количеством наказанных поркой, радовались прозвищу «кровавые спины».

Воевать не начинали, а уже пьют

Началась Крымская война, и английские войска, погрузившись на транспорты, отправились в экспедицию. Многим служакам не суждено было вернуться в Англию. Тут уж, вроде, не до пьянства. Но пить стали, еще не добравшись в Крым. Пили на Мальте, в Скутари[17], потом в Болгарии. Пили всё, что могли.

Английские офицеры удивились отсутствию пьянства у турок, которые с ужасом смотрели на европейцев. Местные жители в Константинополе были другими: туземцы «были на улицах, сидели перед кофейнями и курили, все очень хорошо вели себя, очень вежливо, и никакого пьянства»[18].

Уже после войны, через несколько лет, английский офицер был в Берлине, где увидел, насколько немецкие военные культурнее британских: «Я никогда не видел таких воспитанных, трезвых, терпеливых парней, и они тоже сражаются. Они обладают почти всеми достоинствами нашей армии и лишены многих их пороков. Я не видел ни одного случая пьянства…»[19].

Цивилизация турок оказалась совсем другой, чем у англичан. Американский наблюдатель майор Делафилд рекомендовал командирам флота и армии во время посадки десанта на транспорты обратить внимание на дисциплину: «Долг командира – подавлять самыми решительными и краткими мерами любую склонность к неподчинению, пресекать все виды безнравственности и порока и, насколько это в его силах, поддерживать в любом человеке, находящемся под его командованием, [боевой дух]… Капитаны транспортов получили инструкции от Адмиралтейства оказывать всяческую помощь военным офицерам в поддержании должной дисциплины в войсках, предотвращать пьянство и командирам приложить все меры, необходимые для надлежащего соблюдения порядка»[20].

Пьянство в солдатской среде приняло после переброски войск на театр военных действий масштаб бедствия. Согласно докладу полковника Стерлинга, в одну из ночей в Скутари было задержано около 2400 (!) пьяных английских солдат: «Армия спивается, – горько заметил он, – нам не к чему придраться в поведении наших людей, когда они трезвы. Когда же они напиваются, устраивают избиения турок. Нам пришлось высечь одного из солдат для примера остальным»[21].

Среди солдат не редкостью были драки, азартные игры, венерические заболевания. В 19-м полку «Зеленые Гордона» этот диагноз был преобладающим, при общей оценке состояния здоровья личного состава, как «хорошее». Во время пребывания армии в Скутари полковой врач 55-го пехотного полка докладывал, что венерические заболевания стали его основной проблемой. А ведь эта часть считалась одной из наиболее дисциплинированных в армии.

Журналист Уильям Рассел[22] наблюдал в Турции повальные пьянки: «Пускай же читатель вообразит доброго малого из 50-го Ее Величества полка, который оказался в толпе плутов и надувал, сочетающих еврейскую алчность с греческой хитростью, и вознамерился употребить сбереженный соверен на мелкую надобность или причуду… Французы оберегали карманы своих людей, введя единый тариф – у нас ничего подобного не было, поэтому наши люди страдали. К вечеру, когда ракия и вино уже ударяли в головы, они заметно оживлялись и становились общительнее. Союзники помогали друг другу сохранять перпендикулярное мостовой положение или брели к гарнизону, навьюченные большими бутылями с вином, а также мешками с кофе, сахаром и рисом. На закате, с появлением патрулей, толпы редели, патрульные забирали пьяных с улиц и из кафе»[23].

Культурный Рассел увидел, во что превращается европейская армия, когда она высадилась на чужой берег, хотя бы и в союзной стране. Подразделения постепенно превращались в шайки алкоголиков.

Капитан Белл из 23-го полка (вскоре ставший героем сражения на Альме) спокойно констатирует, что в армии мирно уживаются вместе религия и пьянство: «28-е, воскресенье. Богослужение в шесть утра, а в шесть вечера – обильное пьянство. Прекрасная страна»[24].

Союзники пьянствовали и часто пытались выразить свое хамское отношение к туркам. Мак Корммик, чиновник армии, увидел в Турции подобное: «Шагая по мосту из Стамбула в Галату однажды днем, я увидел компанию шатающихся парней перед турецкой гауптвахтой. Подойдя ближе, я обнаружил, что, как обычно, отряд представлял собой соединение саксонцев и галлов – «армию и флот». Крепкий британский матрос выбежал на середину улицы и объявил изумленной толпе, «что он может говорить по-английски, и для него не имело никакого значения, могут они это сделать или нет». Пройдя несколько шагов, Джек рывком снял свою синюю фуражку и предложил им обменяться. Вскоре они наткнулись на старого турка, стоявшего рядом со своим ослом посреди улицы. Англичанин немедленно схватил его за горло и хорошенько встряхнул, насколько пьяный человек мог бы встряхнуть трезвого: «Вот как это делается в Англии»[25].

Офицер Натаниель Стивенс из «ирландского» 88-го пехотного полка «рейнджеров Коннахта» в Турции понял, что пьянство – обычное явление в армии. Чтобы как-то изменить ситуацию с алкоголизмом в полку, командование решило перейти в другое место. На что они опирались, принимая такое решение, неизвестно, но «от перемены мест слагаемых сумма не изменяется»: «В то время мы все думали, что было бы очень хорошо, если бы войска были выведены из этого места, поскольку пьянство становилось чем-то за гранью понимания»[26].

Гвардейцы пили, как и армия: «Возлияния кислым вином и огненным бренди по случаю высадки прошли не без последствий, однако люди пребывали в добром здравии. Впрочем, средняя заболеваемость несколько возросла из-за буйного препровождения времени, отведенного на прощание с близкими в Лондоне. Офицеры развлекались, паля в цель из револьверов то на скалах, то возле казарменных стен. Но по мере того, как раскалялось солнце, принуждая к полуденному покою, веселые обеды и вечеринки утратили прелесть, и отовсюду зазвучали жалобы на скуку»[27].

Чем дольше – тем тяжелее шла война, а выпивку искали все: «Вскоре после моего приезда лагерь поразил понос, донимавший нас все лето. Распространение недуга, несомненно, было во многом связано с потреблением местного красного вина, продававшегося в войсковых лавках, но поскольку ничего другого для утоления жажды не было, считалось, что вино все же здоровее здешней воды. И рядовые, и офицеры громко сетовали и на это, и на отсутствие обещанного эля и портера. Разумеется, во всем винили сэра Джорджа Брауна[28]. Пока Легкая дивизия стояла под Варной, людям еще давали портер, но по мере продвижения вперед бочонки иссякли, и на какие бы причины ни ссылалось начальство, исход был очевиден.

Солдаты прослышали, что в других дивизиях под Варной продолжают давать по пинте на нос, и закономерным образом утратили благорасположение. Глоток хорошего портера, когда термометр стоит на 93°–95° в тени[29] – роскошь, которой никогда не понять простому лондонскому пьянчуге.

Необходима была добротная выпивка, чтоб уберечь людей от приступов дурноты на мучительной жаре, усугубленной нехваткой чистой воды. Многие офицеры ездили в Варну, набивали седельные сумки солью, табаком, чаем, бутылками с выпивкой, а потом раздавали все это своим людям или продавали по сходной цене. Это было великим благом, ведь солдатам, за исключением денщиков в увольнении, запрещалось ходить в город»[30].

Еще больше усугубила ситуацию напавшая на армии холера. Вид покойников не останавливал остальных алкоголиков. По наивности они решили, что в вине не истина, а спасение от микробов.

Пить стали больше даже в рядах шотландцев, обычно не склонных к пьянству: «Солдаты подавлены, и, конечно, вид их товарищей, так часто переносимых на носилках в больницу, еще более приводил их в уныние. Более того, умеренные люди, по-видимому, страдают наравне с алкоголиками или даже больше, и несколько сержантов были среди пострадавших от холеры»[31].

Шотландцы были, может и дисциплинированнее, и пили меньше, но зато имели склонность грабить. Рассел видел манеру «отличившихся» в Индии, под Севастополем и Керчью горцев и помнил их долго после Крыма. Горцы не всегда соответствовали героическому, живописному и триумфальному образу своих войск во время индийского мятежа. Они участвовали в масштабных грабежах в Лакхнау, когда Рассел описал солдат как «буквально пьяных от награбленного»[32].

В Турции пили все союзники. Правда, французы решили так спасти себя от холеры, которая уже забирала первые жертвы: «Французы потеряли 5000 человек, а мы несколько сотен. Причины холеры в основном легко понять. Французы пьют весь день напролет, едят кислые фрукты и валяются в грязи. Вы видите десятки людей одновременно на улицах, валяющихся пьяными. Вчера двое парней чуть не свалились на меня, их рвало, и они были без чувств. Один или два турка подобрали упавших…»[33].

Полковник (тогда) Хибберт написал домой про жизнь солдат в Турции: «Ракия – это запах, о котором, я полагаю, упоминал Адамс. Это самое пагубное, и наши солдаты получают ее так дешево, что я слышал о 3000 пьяных за раз на улицах. Когда приходит новый полк, они все пьют вместе. Они также могут купить греческое вино примерно за 2 пенса за кварту и сигары почти даром, так что они воображают себя настоящими джентльменами»[34].

Затем он констатирует: «Солдаты вместе напиваются». Командование, видя, что дисциплина падает, нашло единственную причину. Всё, что оно смогло дать войскам – это убрать из униформы нижних чинов «ошейник»: «наконец, обнаружили ошибку, заключающуюся в том, чтобы душить шеи человека в жарком климате»[35].

Да и отношение к турками не походило на отношение к союзникам. Тем более, именно их выручали англо-французские войска от «злых русских». Европейцы презирали турок, что демонстрировали постоянно. Им было безразлично, кто перед ними – турецкий офицер или местный бродяга: «Турецкая гвардия, стоявшая на углах улиц, отдавала честь английским и французским офицерам, когда те проходили мимо, и допускала буйные действия. Пьяные матросы оставались безнаказанными» [36].

Союзные армии соревновались в пьянстве, но кто побеждал – было непонятно: «Отсутствие всех санитарных мер, несомненно, должно значительно усилить вирулентность бушующих сейчас эпидемий. Хотя склонность обеих армий к крепкому алкоголю также должна быть осуждена. Что касается первой предрасполагающей причины, я могу сослаться на туши мертвых животных и субпродукты, разбросанные по пригородам и производящие самое отвратительное зловоние. Насколько я мог судить, конечно, французские солдаты пьют больше, чем британцы. По крайней мере, я встречал больше пьяных солдат этой нации. Их напиток, плохое вино, вероятно, действует на них быстрее, чем крепкие спиртные напитки, которыми балуются англичане»[37].

И еще в «защиту» англичан, скажу, что и французы тоже не были образцом порядка и дисциплины: «Трагедия произошла вчера вечером во французском лагере. Один зуав в припадке пьяной ярости ударил ножом в живот егеря, который вскоре после этого умер»[38].

Когда случился громадный пожар в Турции, войска пытались спасти огромные запасы вина, которые вынесли из охваченных огнем складов. Позже оказалось, что алкоголь исчез. Выяснилось, что все выпили солдаты, которые «пытались спасти» бочки: «английский и французский комиссариаты на сумму 30 000 фунтов стерлингов полностью уничтожили запас. Бочки с вином, ромом и бренди были вывезены на улицы, в результате пьянству не было конца… Конечно, никто не поджигал город, но подозрение пало на греков»[39].

Алкоголики в окопах

Высадившиеся английские солдаты попали в ураган южнее Евпатории. Оказавшись без палаток и одеял, они потеряли умершими своих измученных рядовых и сержантов, привезших в Россию из Турции холеру. Но «национальные традиции» остались. Белл написал: «прибывшие измотанными сюда, они напиваются, когда могут, и умирают как собаки»[40].

Будущий генерал оказался прав: «лучше умереть на поле боя, чем в холерном госпитале. Я надеюсь, что народ Англии не будет ожидать слишком многого – Севастополь не сделан из пряников и не рассыплется, как колода карт»[41].

Кавалер Креста Виктории и будущий генерал, тогда капитан Стрелковой бригады, Генри Клиффорд характеризовал британских солдат, как храбрых воинов, хотя им не хватает дисциплины: «он не в состоянии позаботиться о себе, его нужно кормить, одевать, ухаживать за ним как за ребенком, и давать ему ровно столько, чтобы он был эффективным как часть великой машины войны. Дайте ему на один фартинг больше, чем он действительно хочет, и он даст волю своим зверским наклонностям и немедленно напьется»[42].

Эта «болезнь» настолько донимала английское военное командование, особенно усилившись после кампании в Крыму, что спустя несколько лет, перепробовав все меры воздействия, как-то аресты (после которых пьянство утроилось), штрафы (не повлияло: как пили, так и продолжали пить). Абсолютно серьезно предлагалось на рукав мундира каждого «алкогольного хулигана» нашивать слово «пьяница».[43]

  Переутомление, усугубившееся психологическим стрессом, некоторые участники кампании испытывали долго после окончания войны. Опыт Крымской войны позволил двум британским медикам — невропатологу Джорджу Берду и психиатру Э. Ван Дюзу — классифицировать его как «синдром хронической усталости», в современной военной психиатрии именуемый «постбоевым состоянием».[44] До сих пор врачи так и не сумели найти ему достаточно аргументированного объяснения.

Конечно, командование боролось с пьянством, понимая, что это удар по боеспособности армии. Бились как раньше. То есть, били. В первой стране Европы в отношении собственных солдат командиры вели себя как рабовладелец с негром в какой-нибудь Ямайке на плантации. Но так как это все-таки цивилизация, за наказанием наблюдал врач – не дай бог, вдруг убьют. Солдат – собственность королевы. Врачи, в большинстве недавние выпускники университетов, в основном Эдинбурга, считали весьма оскорбительным присутствовать при этой процедуре.

Хирург 90-го пехотного полка под Севастополем Рид Дуглас описал свое отношение: «Самым тяжелым испытанием, через которое пришлось пройти офицерам-медикам, было участие в «параде порки». Пьянство и сон на посту были двумя основными правонарушениями. Наказание в каждом случае обычно составляло 50 ударов плетью «кошкой с девятью хвостами». Однажды утром мне пришлось присутствовать, когда пятерых мужчин по очереди привязывали к «треугольнику», чтобы они получили это ужасное наказание на голых спинах. В моей власти было решить, когда они больше не могли терпеть, и мне нет нужды говорить, что они не всегда получали полное количество. Как только порка закончилась, мужчин отвезли в больницу на время, пока они не будут готовы к несению службы. В случае, который я описал, был бы еще шестой человек, если бы не своевременное прибытие почты. Это было так. Человек, которого неоднократно повышали в звании до унтер-офицера и понижали в званиях за пьянство, был сыном священника. В то утро, когда его должны были выпороть за то же преступление, полковник получил письмо, в котором его рекомендовали для назначения прапорщиком. В сложившихся обстоятельствах приговор был смягчен, но он не получил своих комиссионных для офицерского патента»[45].

В 1855 г. командование решило, что пора привести в чувство офицеров: «15 июля полковник Уоррен принял командование Первой бригадой, а полковник Троллоп был назначен бригадиром Второй бригады Второй дивизии. К несчастью, генерал Симпсон имел не один повод доказать, что пьянство в офицерской среде будет караться сурово. В продолжение нескольких дней не менее трех джентльменов были за сей порок уволены по решению трибунала»[46].          

Тогда еще не болезнь

Стрельбы отныне больше, пороховой дым гуще, а пьянство в Крыму стало повальным. Война становилась все и более жестоким делом. Вообще с русскими воевать сложно, ведь они не жалеют ни врага, ни самих себя. Англичане начинали постепенно становиться психологически больными личностями.

Многие из солдат полков, длительное время находившихся под орудийным огнем, пребывали в состоянии депрессии, которую пытались снять неумеренным употреблением алкоголя. Для молодых людей это казалось простым и достаточно надежным средством выхода из постбоевого состояния.

Пьянство провоцировалось как следствие психического стресса, либо травматического события. Начинались психосоматические расстройства, алкогольная, медикаментозная, наркотическая зависимости.

Там, где «правила бал» русская артиллерия, повсюду лежали оторванные руки и ноги. Насколько можно понять, в данном случае речь идет о заранее рассчитанной стрельбе «на рикошетах». Установленные заранее ориентиры – лучшее тому подтверждение. Как результат – разбитые осколками гранат и картечными пулями гóловы. Одним словом, ужасающее зрелище.

В ходе войны пьянство, превратившееся у многих в патологическое опьянение, стало бичом, особенно английской армии. Хотя, впрочем, английские начальники из этого большой проблемы не делали, искренне считая, что в этом ничего страшного нет. Тем более, что «…привычка солдат к пьянству воспринималась британской общественностью как профессиональная болезнь».[47]

Потом наркомания

В Крыму мир узнаёт начало наркомании. Пока только так, от медицины. Кстати, определенные основания не доверять хлороформу у Джона Холла были[48]. Не умея его толком применять, английские врачи часто передозировали, и раненые умирали точно так, как говорил об этом Холл, – молча. Другие просто не приходили в себя, так и оставшись в «мире грез».

Делалось это нередко умышленно. Не в силах слышать выматывающий души крик искалеченных людей, молодые медики считали, что страдания раненых можно облегчить, «заткнув рот» «лошадиной» дозой обезболивающего. О последствиях они просто не задумывались.

Выручал алкоголь, который вообще был популярен у медиков. Вариант не самый, конечно, лучший, но и не самый бесполезный. Алкоголь долго считался лучшим средством для борьбы с шоком и регулярно использовался для этой цели во время американской Гражданской войны (1861–1865 гг.) и войны Франции с Пруссией (1872 г.).

Обычно раненые возвращались в сознание, когда их имя громко кричало на ухо. Едва солдат открывал глаза, как ему давали большую дозу алкогольного напитка: рома, бренди или вина.

Нужно сказать, сами врачи и их помощники были не в лучшем виде. Военно-морской капеллан Келли пришел после Инкерманского сражения в госпиталь в Балаклаве: «Мой долг привел меня в течение дня к «Больнице», которая была ничем иным, как двором, окруженным низкой стеной. Поле битвы, со всеми его ужасами, не сравнится с ужасом, который я увидел (я отдал весь мой бренди с водой раненым, будучи не в состоянии есть как-то сам, и мой хлеб и колбаса ушли в том же направлении); я мог бы провести под палящим солнцем целый день, но я не пробыл и четверти часа в больнице, как упал в обморок. Очнулся, когда «всосал» бутылку рома, которую полупьяные «Голубые рубашки»[49] втолкнули в мой рот. В этом дворе больницы находилось 400 человек, некоторые их которых лежали прямо на земле»[50].

Пьянство под Севастополем…

После первых месяцев британские войска столкнулись с жестокой осадой Севастополя, затянувшейся на всю крымскую зиму. Материально-техническое обеспечение армии потерпело полный крах, и войска остались без теплой зимней одежды, в условиях неадекватного жилья и скудных пайков. Вдобавок ко всему, армия была разорена холерой и тифом. Похоже, англичане не могли понять, что в Крыму не каждый месяц – это лето, а берега Черного моря – не всюду курорты. Захватчиков русские встречают традиционно не «хлебом и солью», а картечью и сталью штыков. С такими традициями не с горя пить будешь…

Хотя осадные работы и бомбардировки Севастополя продолжались, но «союзные войска сильно страдали от непогоды, так как не было сделано никаких приготовлений для зимнего похода, что особенно сказалось на плохо снабженных английских войсках».[51]

Священник Келли: «Нужное количество палаток не доставили. Первая партия переброшенных в Крым заготовок для деревянных сборных домиков была разворована и пошла в огонь.[52]

Вместо помощи англичане стали, скорее, обузой для французов. Мало того, что британские позиции почти не продвигались вперед – напротив, своей пассивностью они тормозили союзников.

В английских батальонах началось брожение. Далеко не все были готовы переносить такие трудности, какие уготовил им «солнечный Крым».

Ноябрьский шторм не только утопил корабли в Балаклавской бухте, но и уничтожил имущество в лагерях. Когда пытались спасти остатки продовольствия и палаток, «Половина наших ездовых госпиталя были пьяны»[53].

Особенно трудно пришлось прибывшим для возмещения убыли новобранцам из полковых депо. Старослужащие решали проблемы с помощью привычного антидепрессанта – алкоголя, который просто разрушал армию, уничтожая ее стержень – дисциплину: «бичом армии стало пьянство. В некоторых полках оно наказывалось пятьюдесятью ударами плетью. Каждый дом в Балаклаве использовался как склад или магазин, где «мошенники евреи, греки и мальтийцы торговали различными напитками». Солдаты, направленные в Балаклаву с поручениями, обязательно приносили с собой обратно в лагерь несколько бутылок грубо очищенного крепкого спиртного. Им было не на что больше тратить жалованье. Они с легкостью платили по 2 шиллинга за бутылку темного пива и по 10 – за бутылку бренди. Из 17 солдат 55-го полка, обратившихся к врачам по поводу психических расстройств, почти у всех заболевание было вызвано злоупотреблением спиртным. Трое из четырех умерших солдат этого полка страдали белой горячкой».[54]

Пили в Балаклаве и в Евпатории…

Тыловая база в Балаклаве уже осенью потеряла военную дисциплину и порядок. Пытались ее навести, но бесполезно. Приказы отдавали, но на них никто не смотрел. Молодой офицер Вуд был в ужасе от увиденного в Балаклаве: «все предостережения не только не были приняты …они систематически нарушались. В гавани, из которой в случае пожара ни одно судно не могло выбраться ночью по узкому скалистому каналу, постоянно горели пожары. В гавани, где дома, почти соприкасающиеся с кораблями, были переполнены, завалены порохом и снарядами, и где три, а иногда и четыре судна с запасными складами, груженные только такой взрывчаткой, стояли на якоре бок о бок рядом с гружёными нефтью судами постоянно вспыхивали пожары, и пьяные моряки постоянно поднимались на борт, курили и дрались. В течение целых дней я видел, как офицеры торговых судов давали волю своим воинственным вкусам и демонстрировали свое мастерство метких стрелков, стреляя из ружей и кольтов со своих судов из-за чего даже грести по гавани было опасно… Я видел пьяных солдат, покупающих спиртные напитки на бортах торговых судов»[55].

Командование в очередной раз попыталось навести порядок. Вначале утихло, но вскоре снова начался разгул. Вуд пытался понять, что происходит в порту: «Гавань Балаклавы, которая вскоре после шторма 14 ноября была передана под командование командира Г. Л. Хита, всю зиму находилась в самом ужасном состоянии. Долгое время никто не знал, кто был начальником порта, и очень немногих можно было заставить поверить, что такой чиновник вообще существовал. Суда приходили и уходили, когда им заблагорассудится, и бросали якорь там, где им хотелось.

На судах не было установлено никакой охраны, и на борту таких судов, груженных боеприпасами, произошло два пожара. В одном из таких случаев, когда было возбуждено расследование, было установлено, что шкипер и многие члены экипажа постоянно были пьяны, что всю ночь горели огни и камины, и даже что в каютах было разряжено огнестрельное оружие. В других случаях пороховые суда были пришвартованы бок о бок с частными судами, присланными мальтийцами и греками, на которых спиртные напитки продавались в любое время суток. Не было даже предпринято попытки отделить такие плавучие магазины от обычных судов; фактически, все делали так, как им нравилось, и предоставляли другим делать то же самое. Когда наконец капитаны транспорта начали роптать»[56].

Вуд был не один. Капеллан линейного корабля HMS «Queen» 17 июля 1855 г. прогулялся по тыловой Балаклаве. Похоже, не раз вспоминал Бога и молился, увидевши, что грех царил на каждом шагу: «Я так устал от этой бесконечной сцены разрушенных стен и башен; потрясенных и разбросанных батарей; разбитые и расстрелянные орудия; жалкие окопы, скрывающие лицо страны; грязные лагеря; ругань солдат, пьяные матросы, вороватые капитаны торговых судов, лживые газетные репортеры, вонючие быки, умирающие лошади и палящий зной; угрюмые орудия, оглушающие слух ужасным диссонансом; умирающие люди, кости мертвецов и всякая нечистота. Для меня стало настоящей страстью увидеть, хотя бы на час или два, какое-нибудь цивилизованное место, где я мог бы еще раз взглянуть на мужчину без ружья, на женщину, не пьяную, на дерево с листьями, на церковь без дыр в крыше и наконец, но не в последнюю очередь – мирный, уютный цветочный сад»[57].

Бедный священник, хотя не будем его жалеть. Его никто не звал в Россию, как и войска врага, показавшего свою натуру – вечно пьяная армия королевы.

Как ее сейчас любят называть историки, «первая в Крыму железная дорога» в Балаклаве тоже не избегла пьянства. Рабочие, нанятые в Англии, оказались хоть и специалистами, но они тоже не смогли обойтись без алкоголя. Один из чиновников, приехавших в Крым, увидел, что «среди рабочих есть люди многих стран, профессий, и даже ремесел; есть примеры людей, которые поднялись от кирки и тачки до подрядчиков, имеют банковские счета… Мы знали двух специалистов, вдребезги пьяных парней, работавших землекопами[58].

Один из героев боя под Балаклавой подполковник Джордж Педжет приехал в Евпаторию, где встретил своего французского коллегу – подполковника Д’Аллонвиля. О служебной своей деятельности пожаловался, что «мое время отнимают военные трибуналы, главным образом за пьянство»[59]. Оказалось, что солдатам выдали небольшие деньги от правительства, поддерживая семейных, но жены и дети не получили этой помощи. Папаши решили, что семья может обойтись без денег: «увеличил солдатское жалованье на шесть пенсов в день в виде полевого довольствия. Последствия начинают ощущаться, поскольку это выплачивается им вне службы, когда единственный возможный способ для распущенных солдат потратить его – это пропить»[60].

Когда дисциплина заметно понижалась, его полк отметили в приказе по Тяжелой бригаде:

Приказ по бригаде.

Евпатория, 25 октября 1855 года.

1. Бригадный генерал с сожалением отметил большое количество солдат, которые были арестованы в течение последних четырех дней за пьянство, особенно в ночь перед выходом бригады на поле боя.
2. Он наблюдал за большим количеством мужчин в городе после заступления на вахту и во всевозможных нарядах…

Однако, солдатам были безразличны эти приказы. Командование попыталось привести их в чувство. Вскоре вышел новый приказ по Тяжелой бригаде. Но на «героев Балаклавы» он так и не подействовал.

Приказ по бригаде.

Евпатория, 8 ноября 1855 года.

Командир бригадный генерал, заметив значительное повышение случаев преступлений, связанных с пьянством…[61] …в очередной раз очередным приказом пытается спасти дисциплину. Похоже не особенно успешно. Судя по тексту приказа, солдаты снова пьянствовали, воровали, устраивали дебоши и драки…   

Допили…

Пили до потери человеческого облика, стараясь утопить в вине все горести военной службы. Даже Гоуинг, к тому времени уже видавший виды, был изумлен масштабами порока: «Впрочем, по совести говоря, причиной болезней частенько было запойное пьянство. Ежедневно нам выдавали по три-четыре чарки рому – опьянеть от столь малой дозы было невозможно, да к тому же, выдавали ее в три-четыре захода, смешивая при этом с лимонным соком; так что сотни недовольных готовы были на все, чтобы раздобыть добавку. Получив желаемое, они тут же валились с ног, и если безжизненное тело не попадалось на глаза кому-то из сослуживцев, неминуемо замерзали до смерти».[62]

Если ветераны предпочитали бутылку, то молодежь могла решить свои жизненные проблемы более радикально. Резко возросло число суицидов, и вскоре они стали привычным делом, почти обыденным явлением: «Для многих смерть была долгожданным избавлением от существования, которое они больше не в силах были выносить. Люди настолько привыкли к виду и запаху смерти, что перестали их замечать».[63]

Выстрелы раздавались то тут то там. Особого разнообразия в способах сведения счетов с армией и жизнью не было. Пессимисты предпочитали пулю в череп, оптимисты калечили руки или ноги: «Один из солдат сел в снег и после недолгих раздумий выстрелом в голову вышиб себе мозги. Другой неторопливо снял ботинок и выстрелил себе в ногу».[64]

Те, кто предпочитал пуле в голову другой, не столь радикальный, способ решения проблемы, бросались в бега.

Появились первые дезертиры. Чаще всего уходили к русским ночью, во время дежурства в траншеях. Иногда им в спину стреляли, если замечали, но чаще всего утром или при смене находили лишь пустую стрелковую ячейку, и иногда – валявшееся неподалеку снаряжение, видимо, так опостылевшее солдату, что он решал избавиться от него в первую очередь.

Одни бежали к русским, надеясь переждать до окончания войны где-нибудь в центральной части России, другие просто бежали, куда глаза глядят, часто даже не отдавая себе отчет в своих действиях.

Об одном таком случае рассказал офицер 88-го полка «Рейнджеров Коннахта» Натаниел Стивенс. По его воспоминаниям, молодой солдат, только прибывший из Англии, не вынеся мучений окопной жизни, просто ушел из полка и поселился в одной из пещер возле Воронцовской дороги. Когда его нашел патруль, он был настолько обессилен из-за голода и холода, что к нему даже не стали применять положенное телесное наказание – боялись что бедняга просто отдаст Богу душу под плеткой. В конце концов, недолго посовещавшись, решили парня отправить в госпиталь, где он благополучно умер.[65]

Такое грустное положение дел не слишком способствовало всеобщему оптимизму: «В январе положение англичан, бравших до того на себя половину задач под Севастополем, стало настолько трудно, что они сообщили французам, что не только не могут продвигаться вперед, но не могут и охранять занимаемое расположение, и просили французов сменить их части на правом фланге, против Малахова кургана. Одновременно было решено распространить фронт атаки и на Малахов курган, как на важнейшую командующую часть крепостной позиции. «Старая» атака на Городскую сторону была почти заброшена, центр тяжести перенесся на «новую» атаку французов – против Корабельной стороны».[66]

После взятия Севастополя пить меньше не стали. Просто поводы теперь были другими. Полковой врач отметил, что «пьянство было едва ли не единственным правонарушением, с которым разбирались в медициной службе. Во многих случаях было результатом не количества, а качества выпитого напитка»[67].

Продолжали грабить и убивать, но теперь своих. Чтобы пить, нужны были деньги, а их не хватало всегда.

В 77-м полку молодой солдат, записавшийся в армию, покалечил себе руку, чтобы избежать окопной службы. Он был помещен в полковой госпиталь, где лежал раненый артиллерист. Пехотинец попросил артиллериста одолжить ему несколько шиллингов. Этот добрый малый, выполняя просьбу, достал из-под подушки кошелёк и показал несколько золотых монет. Солдат напал на артиллериста, пока тот спал, с железным прутом, сначала сломав ему руку, а затем нанеся смертельный удар по голове. Его судили и приговорили к смертной казни. Он признался, что завербовался, чтобы избежать наказания за ограбление, которое совершил в Англии. Убийцу повесили на плаце Легкой дивизии. Когда капеллан навестил его, чтобы подготовить к смерти, он отшвырнул библию и сказал, что «чего бы он хотел, так это хорошего ужина»[68].

Рынок пьянства

Офицеры французских и английских войск имели возможность получать посылки, в которых помимо прочего были бутылки с хорошим вином. Другое дело – солдаты.

Американский матрос, побывавший в Крыму в 1855 г., описывает такую компанию, в которой ему пришлось «поучаствовать»: «Правда, когда постоянно и повсеместно натыкаешься на пьяных солдат, сложно сказать что-либо доброе об армейской дисциплине. Англичане, чтобы французы не смогли продавать их солдатам водку, вынуждены расставить по всему лагерю часовых, ибо она, будучи чистым спиртом, уже послужила причиной нескольких смертей. Здесь спиртное продается по цене от семи до десяти франков за бутылку».

За время осады, длившейся почти год, в Крыму сформировался свой рынок алкоголя. У союзников подобные «радости жизни» можно было приобрести на Кадыкойском базаре, где, если верить дневникам и письмам участников войны, можно было купить все, но по ценам в несколько раз выше, чем в Англии. Например, бутылка виски – 5 шиллингов, банка джема – 5,5 шиллингов, сахар – шиллинг за фунт, мыло – 5 шиллингов за фунт, сливочное масло – 2,5 шиллинга за фунт и т. д. Для сравнения, рядовой английской армии получал шиллинг в день. Еще один подобный базар – Доннибрук – был на севастопольском плато, недалеко от хутора Лукомского.

Из-за дороговизны вино употребляли только офицеры и чиновники – те, кто могли себе позволить. Нижние чины предпочитали что попроще. У английских солдат наиболее популярным было темное пиво – портер.

А женщины?

Тема, до настоящего времени почти не открытая исследователями. Правда, и замалчивать ее нельзя. Хотя бы потому, что если солдаты страдали, потому что они солдаты, то жуткий кошмар, творившийся с женщинами, последовавшими за своими мужьями в далекий Крым, до сих пор нельзя описывать без содрогания. Это скрытая тема Крымской войны, которой стараются касаться с осторожностью или не касаться вообще.

Честность Чарльза Диккенса в том, что он верит в человека и правдиво показывает, что самые дурные условия жизни еще не предопределяют возникновение в человеке порочных наклонностей. В ряде случаев писателю удается реалистически показать и калечащее воздействие тяжелой жизненной участи на человека, и вместе с тем – как тяготятся эти люди тем образом жизни, который вынуждены вести. Образ проститутки Нэнси, который Белинский в своей краткой анонимной рецензии на роман Диккенса относил к числу наибольших удач автора, подтверждает это. «У вас были друзья, которые с самого раннего детства о вас заботились и оберегали вас, – обращается Нэнси к Розе Мэйли, – и вы никогда не знали холода и голода, буйства и пьянства и… и еще кое-чего похуже, как знала я с самой колыбели»[69].

С прибытием на место мучения не только не прекращались, но и становились более жестокими. Так, в составе полков, прибывших в Турцию и Болгарию, около 260 женщин вынуждены были оставаться в Константинополе, существуя в вырытых ямах у госпиталей, ожидая возможности всеми правдами и неправдами добраться в Крым.

Чтобы выжить, иные банально занялись проституцией. Многие из них не только получили венерические болезни, но и перезаразили ими солдат. Правда, в то время подобные явления были не редкостью. Например, в одном британском полку 40% людей прошли через больницы для лечения венерических заболеваний. У французов была аналогичная ситуация. Презервативы тогда были известны, но редко использовались войсками.[70]

Другие ударились в пьянство. Рождавшиеся дети чаще всего умирали в этой грязи. Это считалось обычным. Так продолжалось долго, почти два года, пока руководство армии не поняла необходимость обратить внимание на такое положение вещей. Тогда были созданы более или менее сносные условия для женщин. Наконец-то значение той работы, которую они делали, было осознано.

Уже после войны, для спасения «доброго имени» женщин, в Англии стали распространяться различные мифы, которые часто встречаются и до настоящего времени. Про мифологизацию не я сказал. Это современные английские исследователи работы военной медицины периода Крымской войны пишут.[71] Например, в рассказах о Флоренс Найтингейл.[72] Опережаю массовое возмущение. Эта действительно героическая женщина совершила свой гражданский подвиг, отправившись на театр военных действий, чтобы оказать посильную помощь страдающим согражданам в военной форме. Она, как и работавшая в Крыму Мари Сикол,[73] как и другие, менее известные соотечественницы захватчиков, заложила основы военного ухода и инфекционного контроля, которые сохраняются поныне. Однако в то время причина инфекций не была изучена, и поэтому используемые ими профилактические меры были в большей степени эмпирическими.

4 ноября, за день до Инкерманского сражения, в госпиталях не было не только медицинских сестер. Там не было никого, за исключением нескольких вечно пьяных санитаров, которые только тем и занимались что рыскали по барахлу раненых в поисках, что бы еще украсть, чтобы затем продать и пропить.

Сестры милосердия «первой волны» были не такими, как следовало. Будучи выходцами из нижних классов английского общества, многие пьянствовали, площадно ругались и искали сексуальных отношений с солдатами, особенно с сержантами, за которых надеялись выйти замуж, или просто поправить свое материальное состояние.

Когда Найтингейл взялась за исправление ситуации, в первую очередь ей пришлось запереть под замок все запасы спиртного и взять их под строгий учет. Несколько сестер отправились домой за стандартный набор «военно-полевых» прегрешений: кражу, пьянство, сексуальную распущенность и некомпетентность.

Когда Найтингейл прибыла в Скутари в ноябре 1854 г. с 38 женщинами-добровольцами, присланными ее близким другом, военным министром Сидни Гербертом, она собиралась занять свое место в истории. Она решительно была настроена реформировать армейские госпитали, в которых тысячи раненых и больных солдат лечились на тесно набитых койках. Где врачи перегружены работой, а санитары – мужчины. А те женщины, что были – не просто необучены, но еще и неряшливые, и пьяницы. Таких Найтингейл отвергла. Она, конечно, стала звездой в прессе[74].

На всякий случай, дабы другим неповадно было, пьяниц оригинально наказали. Если в Турцию сестер привозили в 1-м классе, то отправленные «с позором» довольствовались только 3-м и питанием из соленой свинины по солдатской норме.

Но все-таки, по общему признанию, даже грубые и вечно пьяные, большинство этих женщин были, тем не менее, добры к солдатам и трудолюбивы. Они сыграли важную роль, помогая мыть мужчин, переодевать. Они кормили, поили водой, подбадривали раненых простыми словами. Медсестры часами ползали на коленях по каменным полам, обтирая ноги раненых, чтобы дать им хоть некоторое облегчение от непроходящей боли.

Сестры жили в ужасных условиях в холодных, сырых, переполненных комнатах. Вода, которую они пили, была грязной, чай был доступен нечасто. Еда состояла из кислого хлеба и нередко испорченного мяса. Но даже этот жалкий рацион был не всегда доступен. Никаких купальных сооружений не существовало. В комнатах медсестер, как и в двух больницах, где они работали, кишели крысы, вши, блохи, мухи.[75]

В то время уход за больными в Англии не считался профессией. Этот труд достался «аморальным» женщинам, которые проводили бóльшую часть своей рабочей смены пьяными. «Алкоголь был проклятием медсестёр, – пишет один врач, – медсестры пьяницы». Как начальник Учреждения по уходу за больными, Найтингейл создала первую программу для подготовки профессиональных, хорошо образованных и уважаемых медицинских сестер.

Новый военный министр, сменивший Герберта, также отзывался о ней с уважением: «Это худая, бледная, изящная женщина, неумолимая в своих требованиях».[76]

Другой современник вторил уважительному отзыву министра: «Она показала нам достойный образ английского солдата вместо отжившего представления о нем как о пьяной, недисциплинированной бестии. Навсегда исчезла и прежняя сиделка — пьяная… карга».[77]

И что у русских?

Рассел быстро нашел причину такой отчаянной храбрости русских. По его мнению, им помогало исконное русское дремучее пьянство, и все они шли на штурм английских позиций в совершенно неприлично виде. Как говорится, не хватало только медведя и пары гармошек в атакующей линии. Европейскому журналисту трудно было понять, что в отличие от английских безбожников, где в полках не было священников, а библии можно было найти только у шотландских пехотинцев, в русской армии перед боем было принято надевать чистое исподнее, исповедоваться и причащаться.

Немецкий писатель Бернгарди, который в своей чрезвычайно поучительной работе дает картину старого русского войска накануне Крымской войны, этой, по его определению, русской Йены, пишет между прочим: «Господствующее настроение, в котором живет русский солдат, есть настроение беспрекословной молчаливой покорности. Он считает свою судьбу неизбежным роком, налагающим на него обязанность безусловного повиновения и заставляющим перед глазами своего начальства ничего не делать и не говорить, кроме того, что ему приказано. Он испытывает такое ощущение, как будто находится во власти какой-то безграничной могущественной силы, которая в последней и высшей инстанции исходит от царя… Однако есть представление, вытекающее из ближайших, понятных этому солдату отношений, которое играет господствующую роль в его психике и чрезвычайно легко, без всякого возбуждения извне проявляется наружу. Это представление о «наших». Так называет солдат в узком смысле слова своих товарищей по полку, в широком смысле — все русское войско. Он считает большим позором и бесчестьем оставлять «наших» в опасности и способен на самые большие жертвы по отношению к своим товарищам».[78]

А вот у англичан алкоголизм в армии был явлением повальным. В британской армии в XIX в. пьянство среди солдат было настолько постоянной проблемой, особенно в условиях, когда мало иных развлечений и отдыха для войск, что некоторые из наиболее просвещенных офицеров решили создать общества трезвости в своих полках и поощряли трезвые привычки своих солдат. В 1862 г. в Индии среди солдат была организована Ассоциация воздержания.

Однако русский народ пьянства не принимал. Доказательством этого явились мощнейшие, но к сожалению, стихийные антиалкогольные бунты, которых не знала ни одна страна мира. Так, в 1858-1859 гг. антиалкогольный бунт охватил 32 губернии. Более 2000 селений и деревень поднялись против насильственного спаивания нации. Люди крушили питейные заведения, пивоваренные и винные заводы, отказывались от дармовой водки. Люди требовали «Закрыть кабаки и не соблазнять их». Царское правительство жесточайшим образом расправилось с восставшими. В тюрьмы по «питейным делам» попало 111 000 крестьян, около 800 были зверски биты шпицрутенами и сосланы в Сибирь…

Но это уже другая история…

И напоследок – вечно пьяная армия Короля

Ситуация, когда ввиду полного падения морали и дисциплины в армии было принято срочное решение. Созданная правительством комиссия Эдварда Кардвелла несколько лет активно пыталась изменить армию и флот. В одном из протоколов говорилось, что в середине XIX в. вооруженные силы Англии имели ситуацию, когда «уровень смертности среди внутренних войск был в пять раз выше, чем среди гражданского населения. Условия жизни за границей были еще хуже, а уровень смертности также намного выше. При таких обстоятельствах дисциплину можно было поддерживать только с помощью суровых наказаний, таких как клеймение и порка, в попытке предотвратить воровство, драки, пьянство и дезертирство»[79].

Почти тридцать лет после Крымской войны в армии пытались справиться с пьянством, к которому считались склонны малограмотные солдаты. Но с 1860 г. до 1881 г. процент пьяниц уменьшился только на 1,9%, да и то спорно. Этот контингент оказался неисправим.

В предверии Первой мировой войны (1914–1918 гг.) в учебном центре Олдершоте, крупнейшем в Британии, где размещалось большинство военнослужащих, которые должны были составить Экспедиционные силы, опять наблюдался рост пьянства, преступности и венерических заболеваний[80]. Почти как в Крыму.

Вообще, в британской политике алкоголизм, похоже, не считается пороком. Как пример –крылатая фраза экс премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля: «Реальность – это галлюцинация, вызванная недостатком алкоголя в крови».

Что-то получилось, другое оставили да лучших времён. Скажу, что доныне в Британской армии многое осталось неизменным, в том числе пьянство. Вы думаете, сейчас ситуация в Англии изменилась? Да нет. Даже хуже, и с каждым годом алкоголизм становится всё более сильным штормом, который трясет всё общество.

58% британских солдат страдают зависимостью от алкоголя и употребляют его в количествах, опасных для здоровья. Об этом, как сообщает «The Daily Telegraph», говорится в докладе министерства обороны Великобритании. Сами солдаты считают, что в их пристрастии к алкоголю виновата армейская культура, поощряющая чрезмерное употребление спиртного[81]. Треть опрошенных признали, что из-за злоупотребления алкоголем они в прошлом году поранились сами или поранили кого-то из окружающих. Согласно данным исследования, употребление алкоголя также повышает вероятность употребления военнослужащими наркотиков.

«Официальные данные не отражают масштабов проблемы», – утверждает «The Independent»[82]. Бывший начальник генерального штаба, генерал лорд Даннат сказал, что пьянство стало гораздо большей проблемой в армии, чем наркомания. «Злоупотребление алкоголем уже давно превратилось в хроническую проблему армии – хуже, чем употребление наркотиков, которое жестоко подавляется», – цитирует генерала издание. Лорд Даннат предположил, что рост алкогольной статистики в армии стал симптомом интенсивности последних военных операций. Глава оборонного ведомства Великобритании Анна Сорбри обещает принять меры в борьбе с культурой «пьянства до потери сознания», которая сложилась в армии, пишет газета.

Последние годы в странах Балтии регулярно проходят учения НАТО. Тем более, что как раз англичане в униформе ведут себя как самые настоящие животные, если не сказать хуже. Британские солдаты подрались с жителями одного из эстонских городов. Военные пришли в ресторан, где начали приставать к одной из посетительниц. Соотечественники женщины сочли поведение солдат неприемлемым, и завязалась потасовка.

В Вентспилсе англичане в пьяном виде мочились на витрины, их тошнило, они употребляли алкоголь в общественных местах, что у нас не разрешено. Также они рвали цветы с клумб, чтобы подарить проституткам.

Проблемы с сердцем, отравление алкоголем, заболевания печени и алкогольный психоз – далеко не полный перечень последствий. Число нуждающихся в медицинской помощи в результате пьянства военных за 2012–2013 годы выросло на 28%.

1600 обратившихся за медицинской помощью солдат и офицеров – эквивалент нескольких пехотных батальонов, отмечает издание. Оборонное ведомство утверждает, что тревожная статистика – лишь результат новой системы учета таких случаев. Однако, указывает газета, пьянство обернулось для армии потерей сотен солдат, поступивших в психиатрические больницы за последние пять лет – по этой причине из вооруженных сил выбыло примерно 1300 военнослужащих. Начиная с 2009 г. более 4000 военных понесли дисциплинарные взыскания за пьянство, причем большинство из них в состоянии алкогольного опьянения находилось на службе.

Великобритания признана центром наркозависимости и алкоголизма. Соединенное Королевство, согласно данным исследовательской организации «Центра социальной справедливости», на сегодняшний день — самая алко- и наркозависимая европейская страна. Именно здесь сосредоточено самое большое количество людей, зависимых от алкоголя и наркотиков, по сравнению с другими европейскими странами[83].

И все-таки…

Давайте не «вытирать ноги» о глупых журналистов и «ученых», которые пишут свою чушь. И нынешних, и тогдашних. Если уж они любят басни, как взяли Севастополь в 1855 г., нужно периодически напоминать про Сингапур. 15 февраля 1942 г. армия Великобритании потерпела одно из крупнейших поражений в своей истории – британский гарнизон позорно капитулировал перед значительно уступающим ему по численности японским корпусом.

Теперь мнение врага о противнике в Крымской войне, то есть о нас, наших войсках, и Севастополе. Противник известный – это генерал Джон Бургойн. Нужно сказать, он резко высказался о своих местных журналистах, которые решили, что русская армия ничто, как банда пьяниц, нищих и бродяг.

Бургойн такого взгляда о русских не разделял и привел рассказ одного из военно-морских офицеров, корабль которого был поврежден огнём русских батарей. Он отметил, что русские, защищающие свою крепость, сильный противник. И ошибаются те, кто рискует «пренебрежительно отзываться о поверженном враге». Он в свою очередь говорил, что нет большей опасности воспринимать русских как «трусливый, пьяный гарнизон», «странная, грязная толпа несчастных, похожих на каторжников, в длинных серых халатах работного дома, карабкающихся и жмущихся друг к другу во всех позах пьяного, бессмысленного веселья».

Офицер ответил журналисту, что после почти годичной артиллерийской дуэли оценил русских как опытных гениальных фортификаторов и прекрасных лидеров, ведущих войну: «После этих примеров мы не могли удержаться от того, чтобы протереть глаза, прочитав в последующей части следующее: «Молодым джентльменам действительно следует обращать внимание на то, что они пишут в газеты… Плохо клеветать на наших друзей, но, ради всего святого, давайте не будем лгать о русских, ничто не может быть таким невеликодушным! … Экономия, практикуемая в российской армии, приводит к привычному использованию грубой серой шинели, которая очень часто бывает изношенной. Русский солдат, находящийся на службе, не отличается элегантным внешним видом. А что касается неразберихи, грязи, и пьянства, мы можем сказать джентльмену, что даже в войсках самых цивилизованных наций такие эффекты обычно вызываются состоянием возбуждения и беспорядка».

Бургойн привел примеры того же коллеги о русских как противнике: «У нас есть информация от офицеров, которые участвовали при этом. Не поддавайтесь этим обманчивым утверждениям, которые выставляют вещи в другом свете. Они показывают, что есть гарнизон хорошо укомплектованный, хорошо одетый (предметы первой необходимости) и состоящий из хороших войск. Мы не верим, что поведение при Бомарсунде объясняется трусостью; это  очень редкий случай такого рода».

Артиллерию, по словам офицера, нельзя было обвинить, в слабости характера. Она была хорошей и хорошо обслуживалась. В доказательство чего утверждается, что стрельба …была чрезвычайно хорошо направлена».

Бургойн сделал вывод: «ибо мало найдется солдат, которые проявили бы больше храбрости, чем русские»[84].

Материал опубликован в №43 военно-исторического журнала «Military Крым». 2023 г.

[1] Mark Lawrence Schrad is assistant professor of political science at Villanova University and author of the new book Vodka Politics: Alcohol, Autocracy, and the Secret History of the Russian State (https://www.politico.com/magazine/story/2014/03/vodka-crimean-war-russia-disaster-104771/).

[2] Там же.

[3] Hodasevich R. A. A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856.

[4] Mark Lawrence Schrad is assistant professor of political science at Villanova University and author of the new book Vodka Politics: Alcohol, Autocracy, and the Secret History of the Russian State (https://www.politico.com/magazine/story/2014/03/vodka-crimean-war-russia-disaster-104771/).

[5] Там же.

[6] Heinl, R. Dictionary of Military and Naval Quotations (Washington: US Naval Institute Press, 1966), p. 97.

[7] https://brewminate.com/views-of-the-drunkard-in-victorian-england/

[8] Goodman, Sam. Spaces of Intemperance & the British Raj 1860–1920 // The Journal of Imperial and Commonwealth History. 48. 2000. P. 591-618.

[9] https://www.military-history.org/feature/war-culture-military-drinking.htm

[10] Танкевич В. Армия Шарпа (Британская армия эпохи наполеоновских войн) // Беллона. Вестник Мариупольского военно-исторического клуба. №1. Мариуполь, 2015 г. С. 50.

[11] Иностранное военное обозрение // Военный сборник. №4. СПб., 1870 г. С. 157.

[12] Barthorp, Michael. Heroes of the Crimea: Balaclava and Inkerman. The Bath Press, Avon. 1991.P.14-15.

[13] Иностранное военное обозрение//Военный сборник. №4. СПб., 1870 г. С.158.

[14] Диккенс, Чарльз. Собрание сочинений в тридцати томах. Том 28. М., 1963 г. С. 70-74.

[15] Виноградов В.Н. Лорд Пальмерстон в европейской дипломатии.

[16] https://www.nam.ac.uk/explore/temperance-medals

[17] Казармы Селимие, также известны как казармы Скутари, являются казармами турецкой армии, расположенными в азиатской части Стамбула (Турция). Построены 1800 г.

[18] Being letters written by the late general sir C.P. Beauchamp Walker, K.C.B. During active service in the Crimean, Chinese, Austro-Prussian and Franco-German wars. London. 1894. P. 42-43.

[19] Там же, P. 244-246.

[20] Delafield, Richard. Report on the art of war in Europe in 1854, 1855, and 1856. Washington. 1860. P. 105-107.

[21] Хибберт, Кристофер. Крымская кампания 1854-1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г., С. 30.

[22] Уильям Говард Рассел (1820-1907 гг.) – британский корреспондент газеты “The Times”, который, как считается, был одним из первых профессиональных военных корреспондентов. Он провел 22 месяца на фронте Крымской войны, делая репортажи о различных событиях, в том числе об атаке Легкой бригады.

[23] Рассел, Уильям Ховард. Британская экспедиция в Крым. Том I. М., 2014 г. С. 97-98.

[24] Bell, George. Rough Notes By An Old Soldier: During Fifty Years’ Service, From Ensign G. B. To Major-General C. B. London.1867. P. 114-115.

[25] MсCormick, Richard. Visit to the Camp before Sevastopol. New York. 1855. P. 201-203.

[26] Nathaniel Steevens. The Crimean Campaign With the Connaught Rangers, 1854-55-56. London. 1878. P. 18-19.

[27] Рассел, Уильям Ховард. Британская экспедиция в Крым. Том I. М., 2014 г. С. 649..

[28] Браун Джордж – командир Легкой пехотной дивизии, генерал-лейтенант.

[29] 33,8-35^о по Цельсию.

[30] Рассел, Уильям Ховард. Британская экспедиция в Крым. Том I. М., 2014 г. С. 97-98.

[31] Robinson, Frederick. Diary of the Crimean War. Richard Bentley. London. 1856. P. 124-125.

[32] Spiers, Edward M. The Scottish Soldier and Empire, 1854–1902. Edinburgh University. 2006. P. 8.

[33] Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London. 1902. P. 87-88.

[34] Hibbert, Hugh Robert, 1828-1895, Colonel.

[35] Крайне неудобный и непопулярный армейский кожаный шарф-«ошейник».

[36] Hibbert, Hugh Robert, 1828-1895, Colonel.

[37] Robinson, Frederick. Diary of the Crimean War. Richard Bentley. London. 1856. P. 116-117.

[38] Там же, P. 97.

[39] Bell, George. Rough Notes By An Old Soldier: During Fifty Years’ Service, From Ensign G. B. To Major-General C. B. London.1867. P. 139-140.

[40] Там же, P. 164-165.

[41] Там же.

[42] Henry Clifford VC: his letters and sketches from the Crimea. New York. 1956. P. 194.

[43] Обозрение иностранных военных журналов // Военный сборник. №6. СПб., 1870 г. С. 184.

[44]Wessely S, The history of chronic fatigue syndrome. In Strauss S, ed Chronic fatigue syndrome, New-York, Mark Dekker, 1994. Р.41–82.

[45] Reid. Duglas Arthur. Memories of the Crimean War, January 1855 to June 1856. London. 1911. P. 36-37.

[46] Рассел, Уильям Ховард. Британская экспедиция в Крым. Том II. М., 2014 г. С. 748.

[47]Barker A.J. The Vainglorios War. London. 1970. P. 25

[48] Холл Джон (1795-1866 гг.). Британский военный хирург. Поступил на военную медицинскую службу (1815 г.). Участвовал в сражении при Ватерлоо. Служил на Ямайке (1818-1827 и 1841-1844 гг.), в Ирландии (с 1835-1836 и в 1844 гг.), Испании и Гибралтаре (1836-1839 гг.), в Южной Африке (1847-1851, во время капских пограничных войн) и Бомбее (1851-1854 гг.). В 1854 г. прибыл на Крымскую войну в звании генерального инспектора госпиталей, чтобы возглавить главный госпиталь в Скутари во время этой кампании. Вернулся из Крыма в 1856 г., а год спустя вышел в отставку.

[49] «Голубые рубашки» – от цвета рубашек матросов Королевского военно-морского флота.

[50] Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London. 1902. P. 143-144.

[51] Штенцель А. История войн на море с древнейших времен до конца XIX века (http://wordweb.ru/na_more/index.htm).

[52] Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London. 1902. P.265-266.

[53] Robinson, Frederick. Diary of the Crimean War. Richard Bentley. London. 1856. P. 140-141.

[54] Хибберт, Кристофер. Крымская кампания 1854-1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С.277-278.

[55] Woods, Nicholas Augustus. The past campaign: a sketch of the war in the East, from the departure of Lord Raglan to the capture of Sevastopol. Vol. II. London. 1855. P. 194-196.

[56] Там же, P. 264-266.

[57] Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London. 1902. P.265-266.

[58] MoCormick, Richard. Visit to the Camp before Sevastopol. New York. 1855. P. 135-136.

[59] Paget, George, gen. The Light Cavalry Brigade in the Crimea. Extracts and letters and journal. London. 1881. P. 134.

[60] Там же, P. 286.

[61] Там же, P. 309.

[62] Gowing T. Voice from the Ranks: a personal narrative of the Crimean Campaign. — Nottingham, 1895.

[63] Хибберт, Кристофер. Крымская кампания 1854-1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 280-281

[64] Там же, С.281.

[65] Steevens, Nathaniel. The Crimean campaign with «The Connaught Rangers» 1854-55-56. London. 1878. P.159

[66] Свечин А.А. Эволюция военного искусства. Том II. М.-Л., 1928 г. С.65

[67] Reid. Duglas Arthur. Memories of the Crimean War, January 1855 to June 1856. London. 1911. P. 148-150.

[68] Там же.

[69] http://charles-dickens.ru/books/item/f00/s00/z0000006/st004.shtml

[70] Edgerton B, Robert. Death or Glory. The Legacy of the Crimean War. Westyview Press. 1999. P. 139.

[71] Hinton, Michael Hugh. The Crimean Campaign 1854-1856: from Sanitary Disaster to Sanitary Success. King’s College London. 2017. P. 34-35.

[72] Флоренс Найтингейл (Florence Nightingale, 1820-1910 гг.) – сестра милосердия и общественная деятельница Великобритании.

[73] Мэри Джейн Сикол (Mary Seacole, 1805-1881 гг.), которую иногда называют Мать Сикол или Мэри Грант, – ямайская медсестра, наиболее известная по своему участию в Крымской войне. Она создала и возглавляла госпитали в Панаме и Крыму.

[74] Angel of mercy or power-crazed meddler? (https://www.theguardian.com/uk/2007/sep/03/health.healthandwellbeing).

[75] Edgerton B, Robert. Death or Glory. The Legacy of the Crimean War. Westyview Press. 1999. P. 160.

[76] Постернак А.В. Очерки по истории общин сестер милосердия. М., 2001 г. (http://refdb.ru/look/1722129-pall.html)

[77] Там же.

[78] Меринг Ф. История войн и военного искусства. СПб., 2000. г. С.439-440.

[79] Dennis R. Dubs. Edward Cardwell and the reform of the British Army, 1868-1874. A Thesis Presented to the Department of History and the Faculty of the College of Graduate Studies University of Omaha In Partial Fulfillment of the Requirements for the Degree Master of Arts by Dennis R. Dubs. January 1966. University of Nebraska at Omaha. P. 6-7.

[80] Papers of Brigadier General Reginald Kentish, Imperial War Museum Archives; “The Army and its Recreation Grounds”. P. 3-4 (http://digitalcommons.library.umaine.edu/etd/185).

[81] https://lenta.ru/news/2008/12/22/alcoholics/

[82] Jonathan Owen, Richard Crook. British armed forces suffer record levels of alcohol abuse (https://www.independent.co.uk/news/uk/home-news/british-armed-forces-suffer-record-levels-of-alcohol-abuse-9350078.html)

[83] https://www.pravda.ru/society/1173654-great_britain/

[84] Burgoyne, John Fox, Sir, bart. The military opinions of General Sir John Fox Burgoyne. London. 1859. P. 154-155.