Д.Селиверстов (Москва)

 Солхатское побоище 22 июня 1434 года.

Алышкан джау иле урушмасы колайлы – С привычным врагом и биться легко

(крымско-татарская пословица)

Степной разлом.

В конце второго десятилетия XV века то, что некогда было Улусом Джучи, более известного нам под именем Золотой Орды, окончательно развалилось. То есть титул хана, или в русской интерпретации «царя», Большой Орды сохранялся, но значение и фактическая власть его канули в лету. Непрекращающаяся борьба за ханский престол между многочисленными потомками чингизова дома и поддерживающими их племенными и родовыми предводителями развалило некогда могучие государство. Да и сама столица – некогда многолюдный и богатый город Сарай, после разгрома учиненного Тамерланом так и возродился: из «восточной сказки» он все более и более превращался в стоянку кочевников. Соответственно и купцы оттуда перебрались в более подходящие места: в Хаджи-Тархан (Астрахань) и итальянские колонии Причерноморья. Вместе с купцами ушли и деньги, а финансы играли огромную роль даже в те далекие времена, без денег нет власти.

В северном Причерноморье и степном Крыму в те времена кочевал эмир сильного племени Ширин Тегиня «Шихов сын». Отношения с центральной властью, а именно с ханом Улуг Мухаммедом у него были натянутые. Зимой 1431-32 гг. состоялся очередной конфликт эмира Тегини с Улуг Мухаммедом, вызван он был вопросом о Великом Княжестве Московском.

Соискателями на высокое звание выступали двое: малолетний сын Василия Дмитриевича – Василий (впоследствии получивший прозвище «Темный»), внук Дмитрия Донского и Витовта Литовского; и сын Донского героя – Юрий Дмитриевич. За последнего было древнее право, за первого – «воля царева». Юрия Дмитриевича хан и большинство эмиров побаивались, а молодой Василий опасности на тот момент не представлял, это и решило исход дела. С самого начала князю Юрию стали чинить «бесчестие и истома велика», может быть, его и казнили бы, но явился Тегиня, чуть не силой отбил князя и увез его «в Крым зимовати». Жизнь князя была спасена, но надежды на Великое Княжение не оправдались. По весне хан решил дело в пользу Василия Васильевича. Главным аргументом против Юрия послужило его «побратимство» с тогдашним претендентом на Литовский престол Свидригайло Ольгердовичем¹. Предлог довольно неубедительный, если учесть, что сам Улуг Мухаммед, зимой 1430-31 годов, посылал: «к тобе брату (т.е. Свидригайло) в помоч людей своих дванадцать тисяч»; а в зиму 1432- 1433 годов: «…пятерых князей, ближних родственников, с 10000 войска» ².

Тягене, под угрозой смертной казни, пришлось уступить. Сперва, он решил переметнуться под знамена другого чингизида – Кючук Мухаммеда, но западный ветер принес ему в руки «своего» представителя царственного рода.

Претендент.

Кем он был по происхождению, когда и где родился, даже, как его звали на тот момент доподлинно неизвестно. «Чем более строится ученых догадок в этом пункте генеалогических изысканий, тем становиться очевиднее безнадежность достижения вполне удовлетворительных результатов» — писал в конце позапрошлого века выдающейся ученый Василий Дмитриевич Смирнов³. С тех пор мало, что изменилось. Но в историю этот незаурядный человек вошел как Хаджи Гирей. В 1433 году он появился в Крыму из Литвы, ставленником Литовского князя Сигизмунда Кейстутовича, противника Свидригайло Ольгердовича, а соответственно, как противовес Улуг Мухаммеду. Тегиня немедленно приветил новоявленного правителя, а племена Ширин и Барын признали его ханом⁴.

Первый успех следовало закрепить, но опять же необходимы были деньги, даже для поддержания духа тех трех – четырех тысяч всадников⁵, что признали власть Хаджи Гирея. Деньги можно было взять с генуэзских колоний в Крыму. Но напасть, со столь мизерными силами, на хорошо укрепленные и густо населенные города (в одной Каффе тогда насчитывали 6000 домов²⁸) мог только безумец. Генуя, или иначе Республика Святого Георгия за сто лет своего почти беспредельного господства в регионе превратила Черное море в «Генуэзское». Последний раз генуэзцев серьезно побеспокоил великий хан Джанибек с 1344 по 1347 год безуспешно осаждавший Кафу. После этого, скорее Генуя руководила ханскими наместниками в Крыму, чем они генуэзскими колониями. После убийства итальянцами в 1381 году мятежного темника Мамая и заключения с новым ханом Тохтамышем мирного договора, Генуя стала чувствовать себя в Крыму совсем вольготно. Такому безобразию следовало положить конец, но для этого Хаджи Гирею необходимы были союзники и змеиная хитрость. Союзник сыскался очень быстро – «князь Феодоро и Поморья» Алексей. Сил у него было немного, но желания насолить генуэзцам предостаточно.

Княжество Феодоро, иначе Мангуп, располагалось в горной части Крыма, население состояло из греков и потомков готских воинов, поселенных в незапамятные времена ромейскими василевсами в пограничных крепостях Тавриды. Несмотря на прошедшие столетия, готы сохранили свой язык вплоть до середины XVI века, во всяком случае, посол германского императора Фердинанда I при османском дворе, Аугерий Гислений Бусбеквий мог вполне с ними изъясняться в разговоре на Константинопольском рынке по-немецки ⁶, потому страну ещё называли Готией. Князья Феодоро принадлежали к византийской фамилии Гаврас. По преданию семейство московских бояр Ховриных и Головиных тоже из них: в 1399 году, спасаясь от Тамерланова погрома князь Стефан с сыном Григорием уехал «из вотчины из Судака, да из Кафы, да из Мангупа» на Москву⁷. Второй сын – Алексей остался, он и стал союзником Хаджи Гирея.

Отношения с генуэзцами у Алексея не складывались: итальянцы монополизировали торговлю хлебом в Крыму и никому не позволяли вывозить зерно – только на генуэзских кораблях. В 20-х годах XV века Алексей пытался захватить порт Чембало (Балаклава), но сил не хватило, пришлось строить свой – Каламаты (Инкерман). Через него, с 1427 года, худо-бедно осуществлялась связь и торговля с Константинополем, Трапезундом, Синопом, Венецией. Однако, мысль о Чембало не давала покою честолюбивому Гарвасу, с помощью нового хана татар мечту возможно стало осуществить.

Змеиный укус.

Летом 1433 года в Чембало зачастили купцы из Мангупа, но они не столько покупали свежую рыбу, сколько настраивали местных рыбаков против городской администрации. Семена пали в благодатную почву, население, в основном греки, итальянцев, мягко говоря, недолюбливали и на то были веские причины: налоги, ущемление в торговле и рыбной ловле. На все это накладывались национальные, а главное, религиозные различия. Генуэзцы были католиками, греки – православными. А для католика, особенно после падения Константинополя в 1204 году, любой православный – «схизмат», то есть хуже магометанина, хотя и немного лучше скотины.

Как только к городу подошел небольшой отряд феодоритов, вспыхнуло  восстание. Гарнизон в полном составе: консул, два трубача, бомбардир, сторож-барабанщик, 40 «баллистариев» (арбалетчиков) и 4 «аргузия» (полицейских)  ⁸, благоразумно бежали в Каффу, за ними следом немного жителей-латинян, те, кто успел. Произошло это поздней осенью 1434 г.

В городе водворился сын Алексея, какой именно, в документах не указано. Возможны две кандидатуры: старший – наследник Иоанн, или Алексей младший, получивший впоследствии прозвище «Олубей». Существуют версии относительно одного и другого с аргументами «за» и «против»  ⁹. Я придерживаюсь той, что в Чембало остался Иоанн, во многом из-за практики тех лет: на ответственные дела вместо правителя всегда шел наследник. А Алексей младший, по всем правилам восточной дипломатии должен был находиться в почетных заложниках у союзника Хаджи Гирея, где, скорее всего и получил своё не совсем обычное прозвище «Олубей».

Каффинский консул, высшей представитель республики святого Георгия в Тавриде, Батисто де Фонари, был не на шутку обеспокоен. Всего под его началом, кроме Кафы, находилось 10 колоний, по мере значимости их можно расположить в следующем порядке: Солдая (Судак), Чембало, Тана (Азов), Самастро (анатолийский берег недалеко от Босфора), Гозия (южный берег Крыма), Воспоро (Керчь), Савастополи (Сухум), Синоп, Требизонд (Трапезунд) и Копа (Тамань). В каждой был свой консул, но административно все они подчинялись Кафинскому, с него был и спрос ¹⁰.

Вслед за Чембало могла пасть и Солдайя. Укреплена она была лучше – имела два замка: верхний святого Креста и нижний Святого Ильи. Но и  гарнизон там был меньше: консул, находящийся при нем неотлучно «каваллеро» (оруженосец), кастелян верхнего замка с восьмью «социями» (стражниками), кастелян нижнего замка с четырьмя, 20 «степендиариев» (солдат на содержании) и 8 верховых аргузиев ¹¹. Подобная картина наблюдалась и в остальных колониях.

Конечно, не все было так мрачно: у каждого из этих степендиариев и социев за спиной были оруженосцы и слуги (пешие воины). Сохранился любопытный документ: петиция содержателя постоялого двора из Таны. Магистрат селил к нему наемников, те, как правило, всячески безобразничали, а хозяин заносил убытки в списки и требовал возмещения. В документе перечислены поименно сами наемники и стоящие за ними: «сентябрь 1431 – Ландзаротто из Сьены с 4 лошадьми, 4 слугами и 2 оруженосцами; 19/VII 1432 – Джакомелло из Пьяченцы с 5 лошадьми и 3 оруженосцами. Бордонотто с 3 слугами; 24/III 1433 – Джирардино ди Бонтерсо с 8 слугами, Земиейзе из Пармы с 4 слугами, Антонелло ди Фермо с 2 слугами, Пьетро де Сарамусис с 2 слугами, Бордонотто c 2 слугами, Микеле с 1 слугой, 2 оруженосца, прибывших с указанным Джирардино». Получается, что на 8 военных приходилось 26 слуг и 8 оруженосцев ¹². Таким образом, на стены, в случае чего, можно было выгнать людей в четыре раза больше, чем прописано в Уставе. Но, как показал опыт Чембало, опасность факториям грозила не извне, а изнутри.

Население городов-колоний представляло собой пеструю смесь народов и религий. Во всей Тавриде насчитывалось от 300 до 500 итальянских, да и вообще, «латинских» семейств. В Каффе треть населения составляли армянские, греческие и еврейские купцы с семьями, какую-то часть рабы, в основном абхазы, русские и мигрелы, а остальные были татары. Судопроизводство велось на генуэзском наречии, а торговались на рынках и говорили на улице по-татарски. Пока «император Татарии» был где-то далеко, на реке Итиль, а в Крыму находился намесник – тудун, с которым всегда можно было договорится, а проще говоря, подкупить, консул пребывал в уверенности в лояльности татарского населения. А когда новоявленный хан сидит в дне пути от Каффы, да в союзе с ним схизмат из Мангупа уверенности не было ни в татарах, ни в греках, да вообще ни в ком. Не мудрствуя лукаво, Батисто де Фонари послал депешу в метрополию с просьбой о немедленной помощи.

Армада.

Известие о восстании, «вероломном и коварном» захвате Чембало Алексеем Мангупским вызвало в Генуе волну негодования. Купцы и моряки – основа могущества республики святого Георгия, требовали от Дожа и Совета Старейшин немедленных ответных действий. Новая пощечина от никому неизвестного далекого восточного правителя разрушало представление о силе и власти Генуи. На фоне недавно закончившейся, в целом неудачной, войны с коалицией Венеции, Флоренции и Арагона, казалось, что республике приходит конец. Богатство и благополучие граждан оказывалось под угрозой.

Дож Адорно и Совет Старейшин ломали голову: где изыскать средства на далекую заморскую экспедицию. Спаситель нашелся в лице крупнейшей финансовой структуры – Банка Сан – Джорджо (Святого Георгия). Денежные воротилы пообещали дать ссуду правительству. Конечно, банкиры действовали отнюдь не из патриотизма, в Каффе и Пере (Галата – генуэзская крепость напротив Константинополя) располагались его крупнейшие представительства, утрата которых могла нанести непоправимый вред. Кроме того, Банк, вернее его протекторы, лелеяли мечту: взять восточные колонии под свой прямой контроль, так как магистрат Кафы находился перед ними в неоплатном долгу¹³, отстранив от этого хлопотного дела правительство. Ссуженные средства позволяли снарядить 20 галер с экипажами и экспедиционным корпусом, общая численность сил, морских и сухопутных, должна была составлять 6000 человек.

Начальником экспедиции назначили «капитана флота»¹⁴ Карло Ламеллини. Назначение главнокомандующим испытанного полководца показывало важность предстоящего похода, кроме того, один из его ближайших родственников – Франческо Ломеллини, совсем недавно, в 1431 году, был консулом Каффы⁵ и мог ввести военачальника во все тонкости обстановки в Тавриде.

Решение о походе приняли в конце 1433 года. Всю зиму шли обстоятельные приготовления: снаряжение галер, наем экипажей, набор офицеров и арбалетчиков. Подготовка велась в тайне, однако в ряды воинства втесался венецианский шпион. Имя соглядатая неизвестно, но именно благодаря его отчету мы знаем об экспедиции очень много: состав, время, маршруты. Отчет случайно попал в руки дворецкого графа Франческо Каподилисто — Андрео Гатари, который занес его в свой дневник, дневник в свою очередь, попал в архив Базельского церковного собора 1433 – 35 годов, где и был обнаружен впоследствии. Полностью документ опубликовал итальянский ученый Коджиоло в 1903 г., на русском языке фрагменты отчета обнародовал Л. П. Колли в 1913 ¹⁶. Далее в описании событий похода мы будем неукоснительно следовать сему рассказу.

В начале марта 1434 года армада из 10 «больших» галер, 9 более мелких «галей» и 1 галиота вышла из Генуи в направлении острова Хиос. Там в течении почти трех месяцев экипажи и воинские команды пополняли за счет жителей Архипелага. 30 мая, дождавшись попутного ветра, включив в эскадру ещё один галиот, Карло Ламеллино приказал поднять якоря и двигаться к Босфору.

Задачи перед «капитаном флота» ставились серьезные: отвоевать Чембальскую крепость, разрушить порт и крепость Каламиты, лишив, таким образом, Алексея Мангуптского связей с цивилизованным миром, наказать «коварного» Хаджи Гирея. По существу, предполагалось захватить весь Крымский полуостров и взять под контроль Северное Причерноморье. Карло Ламеллини предстояло стать новым Митридатом Евпатором. Сил и средств казалось достаточно: заметим, что в сражениях Кьеджской войны 1378 – 81 годов, флот Генуи насчитывал: при Пуле (1379 г.) – 22 галеры, при Кьедже (1381 г.) – 19, а тогда на карту было поставлено гораздо больше.

Постараемся представить себе, какими силами располагал Карло Ламеллино реально. По сохранившимся документам и регламентам известно, что в середине и конце XIV экипаж генуэзской галеры насчитывал 210 человек команды. В него входили: «патрон» (капитан), два «сопровождающих» (штурман и помощник), два писца, 25 арбалетчиков и 180 матросов. Каждый член команды имел пластинчатый панцирь, горжет и шлем, капитану и писарям предписывался более тяжелый доспех, штурману, напротив – более легкий. На корабле имелось 6000 арбалетных болтов, 300 копий, 500 дротиков, павезы, «длинные копья» и прочее вооружение и доспехи¹⁷.

В начале XV века, при доже Томаззо Мочениго в Венеции появились «большие» галеры, на которых экипаж был увеличен до 300 человек. Генуэзцы не могли не последовать примеру своего основного соперника. Этим и объясняется наличие в эскадре галер «больших» и «обычных». В конце XIV века на галеры стали устанавливать бомбарды, канониры официально появились в 1461 году, по 6 человек на галеру, скорее всего, это было уже закрепление устоявшийся традиции.

На галиотах, исполнявших роль посыльных судов, могло быть до 25 пар весел, следовательно, экипаж состоял из 50 матросов и 25 арбалетчиков, с командным составом до 80 человек.

Исходя из вышеперечисленного, можно предположить, что в эскадре при выходе с Хиоса было: 10 «больших» галер – 5 человек командного состава, 50 арбалетчиков, 5 бомбардиров, 240 матросов на каждой; 9 обычных галер – 5 человек командного состава, 25 арбалетчиков, 180 матросов; 2 галиота – 5 человек командного состава, 25 арбалетчиков, 50 матросов. Всего порядка 105 начальников всякого ранга, 775 арбалетчиков, 50 бомбардиров, 4120 матроса они же, при необходимости, пехотинцы. Всего 5050 человек, с учетом «капитана флота» и его свиты до 5100 человек. Для заявленных 6000 недостает почти 1000 человек, скорее всего, средства на недостающих людей были отпущены, но нанять их предполагалось уже на месте, в Крыму. Такая расчетливость объясняется трудностью прокормить и напоить такую прорву народа при морском переходе, ведь по подсчетам современных ученых на галеру с экипажем в 200 человек требовалось ежедневно, как минимум 800 литров пресной воды¹⁸.

Остается сказать только несколько слов о знаменитых генуэзских арбалетчиках. Они делились на отряды по 25 человек, командир получал двойное жалование. Каждый арбалетчик имел: два арбалета, пластинчатый панцирь, горжет, железные наручи, бацинет (шлем), меч и хороший кинжал. В бою им придавались павезьеры – воины с большими деревянными щитами. Можно предположить, что матросы тоже делились на отряды по 25 человек.

Святой Георгий поражает змея.

4 июня 1434 года армада появилась в виду Чембало. Укрепления Чембало состояло из Верхнего города Николая Чудотворца и Нижнего города Георгия Победоносца. Верхний город располагался на самой вершине утеса, там находились консульский замок – большая круглая двухъярусная башня, ратуша, небольшая церковь, помещения для охраны; с доступных сторон его опоясывали стены, заканчивавшиеся 200 метровым обрывом к морю. В Нижнем городе узлом обороны и самым уязвимым местом была угловая нижняя башня, стоящая в начале горного склона, от неё отходило две стены: одна шла вдоль берега бухты на мысу поворачивала по склону и шла к Верхнему городу. На мысу же находилась башня с цепью перекинутой на другой берег бухты, таким образом, бухта закрывалась от вражеских кораблей (как и в Константинополе). Другая стена поднималась по горному склону к вершине горы Кастрон, где возвышалась 15-ти метровая башня донжон, на этом протяжении находилось три полу-башни (башня без стены с тыльной стороны). От трехъярусного донжона тоже шло две стены, одна на юг к морскому обрыву, другая под прямым углом тоже к обрыву. Возле донжона находились ворота. Таким образом, враг, захватив ворота, к которым шел очень крутой подъём, попадал в ловушку, подвергаясь нападению, как со второй стены, так и из донжона. В донжоне, в цокольном этаже, находилась цистерна с водой, поступавшей по керамическим трубам из источника с соседней горы Спилия.

На следующий день, в субботу, с кораблей спустили шлюпки со штурмовыми отрядами, они направились ко входу в гавань, закрытому железной цепью. После ожесточенного боя, стоившего обеим сторонам многих жертв, цепь была перерублена. Корабли эскадры, один за другим, вошли в бухту и выстроились в идеальном порядке против порта. В воскресенье, с кораблей высадили десант, который обложил город «кругом», осажденные сделали вылазку в надежде помешать, но были отбиты с большим уроном. В понедельник 7 июня началась осада по всем правилам европейского военного искусства: несколько небольших бомбард, снятых с кораблей сосредоточили огонь по одной из башен, скорей всего по угловой нижней, к вечеру, большая часть башни и кусок стены к ней примыкавший обвалились. В среде горожан возникло сомнение в целесообразности дальнейшего сопротивления, к Карло Ламеллино отправили делегацию с предложением сдать город в обмен на сохранение жизни и имущества. «Капитан флота» соглашался только на безоговорочную капитуляцию, у него была директива: примерно наказать подлых бунтовщиков и мятежников, чтоб другим было неповадно сомневаться в святости законов республики святого Георгия, в её праве брать какие угодно налоги с тех, кого она считает своими подданными. Во вторник начался штурм. Генуэзцы, воспользовавшись смущением граждан и тем, что основное внимание было направлено на разрушенную башню, захватили ворота. Иоанн Гарвас собрав вокруг себя остатки мангупского отряда, их было 70 человек, оставил стены и отступил внутрь города, а оттуда в замок Николая Чудотворца. Генуэзцы пустились в преследование, последняя схватка произошла на на вершине утеса, там итальянцы перебили всех, кроме самого Иоанна, нескольких его приближенных и одного жителя города Кандии, подданного Венеции. Город отдали на поток и разграбление. Очевидец сухо замечает: «…и истреблены были многие граждане».

Участие венецианца в Чембальской обороне, наводит на мысль, что Алексей с Хаджи Гиреем уже успели наладить контакты с главным соперником Генуи. Хотя он мог быть и обычным наемником. Но зачем тогда сохранять жизнь обычному наемнику, наравне с царственным лицом и его приближенными? Доподлинно утверждать нельзя ничего, но упоминание этого  человека в отчете резидента, похоже на заботу о собрате по тайной войне. Так или иначе, но пленников отвели на корабли и заковали в цепи.

9 июня галеры вышли из бухты и высадили небольшой десант у Каламиты (Инкерман). На требование сдаться, жители попросили сохранить им жизнь и имущество, в этом случае, они обещали открыть ворота вечером следующего дня. Командир десантного отряда не решился на штурм малыми силами и послал за инструкциями к Карло Ламелинно. Тот естественно, ни на какие переговоры идти не хотел и отдал войску приказ: прекратить грабеж и заняться своим прямым предназначением. К утру 10 июня, среди победителей удалось навести порядок. Часть войск пешим порядком направилась к Каламитам. Город встретил их тишиной. Построившись в ряды, генуэзцы двинулись на штурм «с лестницами и прочими снарядами». Сопротивления славным воинам никто не оказывал. Ворвавшись внутрь, они обнаружили, что город пуст: «жители убежали, унеся с собой все имущество». Разочарованию не было предела: надежды на грабеж не оправдались. В отместку все дома предали огню. «От Каламиты остались одни торчащие стены, и солдаты вернулись обратно в Чембало».

11 июня сухопутная часть войска, надо думать арбалетчики, двинулась вдоль берега к Каффе, по пути приводя к покорности все окрестные селения. Морская часть занялась этим же благородным делом в отношении прибрежных жителей. Сам Карло Ламеллино отправился в Каффу для совещания с местным руководством по поводу дальнейших действий.

12 июня в Каффе состоялся военный совет, где было принято решение идти на ставку Хаджи Гирея город Солхат (Старый Крым), чтобы с корнем выкорчевать змеиное гнездо. После быстрых успехов под Чембало, поход представлялся легкой прогулкой, а победа казалось несомненной. «Капитан флота», в самом деле, почувствовал себя если не Митридатом Евпатором, то его полководцем Диофантом уж, несомненно. Диофант некогда разгромил в Тавриде несметные орды скифов и роксоланов, за что благодарные херсонеситы возвели ему статую в воинском облачении и хвалебное посвящение, выбитое на камне. В Италии наступала Эпоха Возрождения, в моду входили римские и греческие древности и подобные мысли могли возникнуть даже у такого законченного пирата как Карло Ламеллино. Бальтазар Коса, иначе папа Иоанн XXIII, тоже в молодости пиратствовал, но считался весьма культурным человеком и любителем древности.

13 июня, на всякий случай, в Солхат послали парламентера, но в полумиле¹⁹ от городских ворот его убили. Путь к мирному решению вопроса отпал сам собой, противная сторона переговариваться не собиралась.

14 июня к Каффе подтянулись посуху и по морю войска усмирявшие мятежников. Все собрались возле ворот Латинского квартала, находившихся на западной стороне городских укреплений и носивших имя святого Георгия. Там Карло Ламеллино произвел смотр и провел небольшие учения, чтоб убедится в боеготовности воинства. После чего объявил о предстоящем походе. Войско встретило известие радостными криками. Демонстрация силы произвела огромное впечатление на местное население, и вселило непоколебимую веру в заморских защитников. Поэтому и требование о необходимых для похода средствах передвижения: телегах, волах и лошадях не встретило возражений, не было отбоя и от желающих помочь в предстоящем походе. Местная знать шла поголовно, а обычный народ тоже старался каким-либо способом затесаться в войско, хоть возчиком, хоть просто подсобным рабочим необходимым для осадных работ. Подготовка к сухопутной части операции заняла ещё неделю. В воскресенье 21 июня к походу было готово до 8000 человек, из них не менее 360 на конях и 612 телег для перевозки вооружения, бомбард и осадных приспособлений.

«Мой холм»

В то время как генуэзцы наслаждались своей силой и мощью в дневном переходе от них тоже не дремали. Город Крым, вернее «Кырым» от кипчакского кыр – холм, и ым – аффикс принадлежности 1 лица единственного числа, возник в XIII веке как резиденция эмира завоеванной монголами Тавриды. Находясь на пересечении торговых путей и имея выгодное стратегическое расположение (из него было легко контролировать основной порт – Каффу), степная ставка быстро превратилась в процветающий город. Расцвет города пришёлся на XIV век – время могущества Улуса Джучи. Тогда были возведены мечети и медресе, некоторые из которых сохранились, по сей день. Итальянцы называли город Солхат, от итальянского «солката» — ров, борозда: по преданию, ров отделял мусульманскую часть города от христианской.

Несмотря на «столичный статус», по ордынской традиции, укреплений город не имел. Богатуры считали, что за стенами все равно не отсидеться, а все ратные дела надо решать в поле. Такого же мнения придерживался и Хаджи Гирей, он уже добился своей основной цели: заставил республику Святого Георгия послать за тридевять земель неисчислимое войско, и очень скоро это войско само придет ему в руки. Ради этой цели он подружился с гяуром Алексеем; ради этого старался заручиться дружбой сына мангупского государя — Алексея младшего, дал ему в шутку прозвище «Олу бей» — «Великий князь»; ради этого пожертвовал старшим сыном мангупца Иоанном, не внял просьбам Алексея старшего, не пошел спасать осажденный Чембало. Было рано: под Чембало не было нобилей из Каффы, а ему нужны были именно каффинцы, да и горы там, а в горах воевать плохо, вот здесь, под Кырымом он всем покажет, как надо воевать.

Время, отведенное всевышним, Хаджи Гирей не потратил даром, собрал для решающего сражения всех кого мог: ширинов и барынов, привлек из Дикого Поля «казаковавших» там вольных богатуров, заставил Алексея прийти с его пешей дружиной горцев. Всего набиралось 5000 человек.

Именно такую цифру приводит венецианский соглядатай в документе Готари. Насколько она соответствовала истине? По сообщению Иосафата Барбаро, которое можно отнести к 40 – 60 годам XV века в степи на «острове Каффы»: «Татар очень много, и при надобности они могли бы поставить от трех до четырех тысяч конников. У них есть два поселения, обнесенные стенами, но не представляющие собой крепостей. Одно — это Солхат, который они называют Инкремин, что значит «крепость», другое — Керкиарде, что на их наречии означает «сорок селений» ⁵. Из рапорта консула Диметрио Вивальди, известно, что в  1454 году, уже поднабравшись сил, Хаджи Гирей подошел к Кафе с 6000 всадников²⁰. Таким образом, численность татарского войска, сообщенная в документе Готари, весьма правдоподобна. Можно только предположить, что в нем было 4000 ордынских всадников, и около 1000 мангупских пехотинцев – примерно столько, «800 пехотинцев», выставляли горцы в ханское войско в середине XVI века⁶.

В конце XV века, перед началом похода, хан оповещал военнообязанных (именно так, ибо существовали списки воинов) и давал указание – когда явится к месту сбора и, что им иметь при себе: «всем своим людям велел готовым быть, и срок тому учинил два месяца всем людям наряжаться, и кони кормить, а у пяти бы человек телега была, а по три кони у человека, и корму бы себе напасли много; а опричь иного корму было б у пяти человек по два вола» ²¹. Наверное, также было и в 1434 году.

Вооружение татарской конницы соответствовало стандартам степной войны: основным оружием был саадак (комплект лук в наличье и колчан со стрелами), у многих даже по два, и более комплекта, так как каждому виду стрел соответствовал свой лук; кроме того, имелись мечи, сабли, копья, ногайки, арканы. Защитное вооружение состояли из шлемов – «тувылга», кольчуг с рукавами – «темир кон», без рукавов – «енсиз», наплечников – «куявке», щитов – «калкан», под доспех надевалась войлочная рубаха – «тегелей», «тегелей кебенек»²². Наличие доспехов именно у крымских татар связано с их относительным богатством в сравнении с татарами «Большой Орды» или ногайцами и близости к торговым и промышленным центрам.

Про воинов Мангупа говорить сложно, описаний современников не сохранилось, во всяком случае, я их не знаю. Скорее всего, они выглядели как византийцы или трапезундцы тех времен.

Про применение татарами огнестрельного оружия, тоже сведений нет, но они были знакомы с этим изобретением. В 1399 году Витовт Литовский пытался напугать их обозом «в кованых телегах на чепех железных, со многими пищалми и пушками и самострелы». В 1409 году при осаде Москвы Едигей требовал от тверского князя прислать пушки, пищали и тюфяки²³. Таким образом, если кто-то из генуэзцев и думал напугать татар громами и молниями из стволов изрыгаемыми, то он глубоко ошибался.

Одним словом, Хаджи Гирей сидел на своем холме и ждал…

22 июня.

Антонио вернулся недавно из Каффы неимущим.

 Он отправлялся туда ранее с флотом Карло Ломеллини.

В битве у Солхата лишился всего состояния и доспехов,

едва спася свою жизнь. Прибыл в Геную тяжело больным

 и собирался там жить трудом переписывания книг.

(из петиции поданной в Совет Старейшин Генуи) ²⁴.

1. I. Боевые порядки

Как было сказано выше, численность генуэзцев выступивших в поход на Солхат утром 22 июня составляла, по документу Готари, 8000 человек. Это намного превышало то, что могли вместить приплывшие суда и заявленное в начале экспедиции войско, то есть, то количество, на которое отпускались деньги. При штурме Чембало должны были быть какие-то потери, в документе отмечено как минимум три ожесточенные схватки. Кроме того, в отвоеванной крепости, необходимо было оставить гарнизон, не меньше, а с учетом разрушения укреплений, больше чем был ранее, да и за кораблями, оставленными в порту Каффы, должен был кто-то присматривать.

Положим, что в Чембало оставили сотню человек (25 арбалетчиков и 75 моряков) с командиром из свиты «капитана флота». На оставленных судах по 25 матросов с помощником капитана. Минимальные потери возьмем в 100 человек вышедших из строя, то есть и убитых, и раненых, и пропавших без вести (с учетом набора экипажей на островах Греческого Архипелага и такое возможно). Остается порядка 750 арбалетчиков и 3500 матросов пехотинцев, 50 бомбардиров и человек 80 всяких корабельных начальников. Всего 4380, округлив — 4400 человек, практически половина, значит, вторая половина состояла из жителей Каффы.

Точно подтвержденная документом часть войска, состоявшая из местных – обоз. В армаде «возов» не было. Повозок насчитывалось 612. В то время в Италии использовались несколько видов гужевого транспорта различных по грузоподъемности и тяглой силе: повозка с одной или двумя лошадьми; повозка, запряженная двумя волами; повозка влекомая двумя волами и лошадью; ещё были повозки с осликами. В любом случае на каждую должен был быть возчик, а на некоторые и по два. Учитывая энтузиазм каффинцев и уверенность в легкой победе, возьмем по максимуму, получится 1024 человека, округлим до 1000

Далее, в документе назван конный авангард из 300 всадников. Он состоял из «судовых офицеров и другого начальства».  Судовых офицеров, отправившихся в поход, мы насчитали 80 человек, каждый, скорее всего, взял себе оруженосца из команды, получаем 160, опять чуть более половины. Коней им предоставила коммуна Каффы. Остальные 140 всадников, получается – каффинские нобли, со своими свитами, их, соглядатай, и указал как «другое начальство». Включение местной знати в авангард легко объяснимо – они прекрасно знали дорогу до Солхата.

Непосредственно в свите Ломелинно указано 60 всадников, это, кроме его штаба, могли быть, консул Чембало со своим беглым гарнизоном и аргузии Каффы, призванные наводить порядок среди ополченцев.

Остается примерно 2000 человек. Вероятно, их набрали для ведения осадных работ и прочей подсобной деятельности. Естественно, они не были «латинянами» и не могли считаться боевой силой. Возможно, какую-то боевую часть выставила армянская община. Армянские наемники весьма ценились в тех местах, но они, скорее всего, помогали аргузиям, так как уследить за такой многоплеменной толпой и сохранять в ней подобие войскового порядка, довольно сложно.

В войске было три знамени. Документ перечисляет их в следующем порядке: «первое было генуэзской общины, второе герцога, третье начальника». Согласно порядкам того времени, каждое предназначалось для части боевого порядка. Главное – Генуэзской Республики, иначе, Святого Георгия, красный крест на белом поле у основных сил, главной большой баталии – центра боевого порядка. Второе – герцога миланского Филиппо Висконти, он с 1412 по 1447 год являлся сюзереном Генуи – синий змей на белом фоне, скорее всего, находилось в авангарде. Третье – с цветами дома Ломеллино – пополам красное и желтое, находилось при самом «начальнике» Карло.

Не имея точных документальных данных, остается предполагать, основываясь на европейских военных обычаях времен Столетней войны, что походный порядок генуэзской армии выглядел так:

Авангард – 300 человек конных рыцарей и сержантов.

Главные силы – 750 арбалетчиков, 3500 пехотинцев матросов, при них половина обоза – 300 возов с 600 возчиков. Всего 4850 человек.

Арьергард – конный отряд Карло Ламеллино – 60 человек, 50 бомбардиров, обоз 312 возов с 600 возчиками и 2000, или чуть больше  рабочих. Всего 2710 человек.

Порядок был именно походным, а не боевым, нападения, или сопротивления никто не ожидал, думали спокойно дойти до Солхата и начать осаду, как принято у цивилизованных людей.

Какой боевой порядок выбрал Хаджи Гирей, сказать ещё труднее, но его можно представить по самому ходу битвы.

1. Сломанный штандарт.

Ранним утром 22 июня войско построилось и под звуки труб двинулось на Солхат. Впереди шел конный авангард, за ним главные силы. В главной баталии арбалетчики и матросы погрузили в возы: «все оружие, самострелы, запасы дротиков, латы…». Часть воинов тоже расселись в возах, по-видимому, предполагалась ехать попеременно, чтоб не очень утомляться. В арьергарде в возы нагрузили: «…лестницы, бомбарды и прочие необходимые вещи». Разношерстная толпа с радостными криками сопровождала все эти достижения западноевропейской военной мысли. Пройдя две мили, авангард остановился, наверно столько времени понадобилось, что бы всё воинство вышло из города через ворота. Решили подождать начальника и дать возможность подтянуться арьергарду.

Карло Ламеллино в сопровождении 60 всадников, с тремя развернутыми знаменами выехал из города «в Х часу». Это соответствует современным четырем часам утра. В Средние века в Генуе, а, следовательно, и в Каффе счет часов начинался с 18.00 современного времени предыдущего дня. По закону, жители города, должны были возвращаться в свои жилища летом «в третьем часу», то есть в 21.00; зимой «во втором часу», соответственно в 20.00; после этого времени, о наступлении которого возвещал колокол, предписывалось гасить светильники и огонь в очагах²⁵.

При выезде из ворот произошел казус: «знаменосец генуэзской республики сломал древко своего штандарта». Предзнаменование довольно неприятное, но люди Эпохи Возрождения не были суеверны, тем более купцы-пираты из Генуи. Древко быстренько заменили, и кавалькада запылила к ожидавшему войску.

Увидев любимого начальника «все войско общим голосом воскликнуло: Вперед!» Карло с удовольствием наблюдал прохождение славной армии. Солнце начинало припекать и он не отдал приказа вооружится, «так что все шли налегке, как бы на какой-нибудь праздник, и все в такой обстановке стремились к Солхату». К словам очевидца следует прибавить, что благодаря повозкам походная колонна должна была растянуться не менее чем на два километра, то есть чуть меньше двух итальянских миль, а если в арьергарде действительно следовала толпа развеселых горожан, не приученных к воинской дисциплине и ещё больше. Только присутствие военачальника и аргузиев позволяло сохранять порядок.

10 миль воинство проследовало беспрепятственно, если не считать жаркое крымское солнце, вконец разморившее генуэзцев. Хуже всех было авангарду – они были в доспехах, как-никак возможность схватки с неприятелем не исключалась. Авангард достиг местности «отстоявшей на пять миль от Солхата и называвшейся Кастадзоной». Скорее всего, это был Карагоз, ныне село Первомайское. Там на вершине холма увидели пятерых татар. Шел «XXII час дня», по современному – 16.00. Авангард остановился, морские офицеры немедленно спешились. Во-первых, так поступали во всех сражениях Столетней войны: атаку конницы встречали в пешем строю, во-вторых, моряк посаженый в седло не становиться от этого всадником. Моряку привычна качающаяся палуба, на худой конец земля, а лошадь, да ещё неизвестно откуда взятая, может и подвести в неподходящий момент. Единственно, что не учли генуэзские офицеры – татары вовсе не французские или испанские рыцари сломя голову несшиеся на строй английских лучников при Креси, Нахере, Алжубарроте и Азенкуре. Они даже не имперцы кои также славно пытались тыкать копьями в боевые повозки гуситов. Они обычные степняки привыкшие решать проблемы при помощи лука и стрел, может быть не очень быстро, зато малой кровью. «Таранный копейный удар» им не к надобности, они и за сабли брались только при преследовании опрокинутого неприятеля, или для спасения собственной жизни при неожиданном нападении, когда враг умудрялся подобраться вплотную. Спешившись, авангард оказался перед татарами «аки агнцы перед волчищами», потому очевидец, во многом прав написав: «передовой отряд, человек из 300, состоявший из судовых офицеров и другого начальства, соскочил с лошадей и очутился без всякого оружия». Удивительно, почему их примеру последовали каффинские нобли? Наверное, из-за извечного преклонения провинциалов перед столичными эмиссарами, не им же дилетантам обучать воинскому делу заслуженных офицеров Республики Святого Георгия, что те делают надо неукоснительно повторять, только тогда можно считать себя культурным, цивилизованным человеком.

Пятерка татар, быстро опорожнив колчаны, скрылась, им на смену явился десяток, отстрелялся и пропал, потом ещё, следом ещё, затем из-за холма выскочила сотня, обскакала, обходя слева, и прыснула ливнем стрел. «Тут генуэзцы переполошились» — с сарказмом замечает очевидец: «Около 200 верховых рассыпались. Остальные, очутившись, как уже сказано без оружия, и многие уже раненые, под дождем стрел, бросились в бегство». Рассыпались, надо думать, оруженосцы – они обязаны были оставаться при конях, и самые умные или нецивилизованные нобли, которым жизненный опыт подсказывал, что тут все-таки не совсем Европа, а скорее Евразия, а в Евразии без коня погибнуть очень просто.

Одним словом, авангард бежал. Татары, которых становилось все больше и больше, «их преследовали и рубили». Беглецы с погоней на печах, врезались в главную баталию, бредущую по дороге, сея в ней хаос и смятение. «Войско, которое шло по дороге, не отдавая себе отчета в том, что происходило, вообразило, что имеет перед собой громадное число неприятеля. Не заботясь о том, чтобы взять с повозок оружие и самострелы, первые ряды также побежали в беспорядке». Вслед за первыми последовали вторые, третьи и так далее. Сумятицу усугубляло ржание раненых коней и мычанье волов впряженных в возы. Кони бились, волы падали, возы переворачивались, возчики бежали, побросав свою скотину. А слева, параллельно дороге неслись татары, сотня за сотней и пускали беспрерывно тучи стрел в безоружную, бездоспешную, полностью деморализованную массу людей. Опорожнив колчаны, татары, перескакивали через дорогу, и уже с правой стороны, возвращаясь, скакали и рубили тех, кто пытался вырваться из человеческой каши. Возвратясь к исходному рубежу татары меняли коней и саадаки, и карусель начиналась по новой. Опять с луком по левой стороне, чтоб удобней было стрелять, и с саблей по правой, чтоб удобней рубить.

Прекратить панику могло только присутствие наивысшего воинского начальника, но у Карло Ламеллино хватало забот в арьергарде: его «стройбат» бросился бежать, даже не завидев неприятеля, а лишь услышав крики об опасности от несущихся во всю прыть беглецов авангарда. Праздничное шествие в один момент превратилось в кучу-малу, а возчики со всех возов моментально пропали. Приходилось заботиться о самом ценном: о бомбардах и войсковой казне, за казну Совет Старейшин мог спросить по полной программе, вплоть до отделения головы от остального тела. С этой задачей «капитан флота» справился: среди татарских трофеев ни казны, ни бомбард не числится.

Татары продолжали преследование «до половины дороги», то есть пять миль, длилось избиение до наступления темноты, наверное часов до восьми –девяти, может до десяти, вечера по нашему счету. Темнота спасла немало жизней: «Многие, не будучи в состоянии укрыться от ударов татар, прятались среди трупов, притворяясь мертвыми. Когда настала ночь они поднялись и побежали в город, но из этих уцелевших людей очень мало было таких, которые не получили менее трех ран кто от стрел, кто от меча, кто от копья». Не повезло тем из притворщиков, кто попал под руку мангупцем, очевидец почему-то называет их «евреями», хотя среди них иудеи по вероисповеданию были на самом деле, но тогда ещё далеко не все. Горцы в тот день в основном собирали возы с добычей и препровождали их в Солхат, ну а заодно «грабили и уродовали тела христиан».

Ночью в Солхате победители устроили грандиозный праздник.

Последствия и итоги.

23 июня татары возвратились на место побоища. Собирали все, что можно было унести, подобрали не сумевших убежать, но не успевших ещё умереть раненых генуэзцев – они из врагов уже превратились в разменную монету торга о мире. У убитых отрубили головы, погрузили в возы и отвезли в «указанное заранее место». Там соорудили из голов «две пирамиды». Праздник продолжался.

27 июня, две сотни конных татар подскакал к Чембало, и потребовали от гарнизона сдаться вместе с оружием. Генуэзцы не сдались, но предложили начать переговоры об общем примирении. Татары не возражали. После предварительных пересылок объявлено было перемирие.

Из Каффы в Солхат отправился уполномоченный. Первым делом он заговорил о выкупе пленных. Победители запросили за рядовых по 600 аспров, к выкупу знатных людей подошли более творчески, предлагали переговариваться с семейством каждого пленного индивидуально. Уполномоченный пытался доказать, что таковых в плену не было, но оказался неправ. Татары предоставили список из 42 имен, генуэзец предложил по 2000 аспров за голову. Немного поартачившись татары согласились. Переговоры закончились 13 июля, тогда и заключили мир. При выкупе пленных выяснилось, что соответствовали названым именам только 25 человек, по-видимому, остальные были слугами или членами свит знатных людей, которые, пытаясь спасти свою жизнь, называли пленившим их имя своего господина. Но это только подтверждает, что 17 ноблей считались в Каффе пропавшими без вести и, скорее всего, погибли. Относительно рядовых генуэзской армии не совсем ясно: выкупили их или нет, наверно Карло Ламеллино решил, что вместо таких воинов проще нанять новых. В порту разоружили «две гребные галеры и ещё одно судно под начальством Бибилано ди Негро», вероятно галиот – на них не осталось экипажей. Значит, в бою погибло и попало в плен 480 – 680 арбалетчиков и матросов, ранены, как отмечалось выше, были почти все. Сколько погибло обычных жителей Кафы – возчиков и рабочих неизвестно, но общие безвозвратные потери достигали, предположительно, 1000 человек. После всего этого флот во главе с несостоявшимся покорителем Тавриды «не замедлил поднять якоря». На данном эпизоде документ Готари заканчивается, автор ещё добавляет: «Таково событие, о котором, здесь сказано во всех подробностях».

Нам же остается немного подумать об этом и восстановить по другим документам судьбы некоторых героев повествования.

Разгром хорошо оснащенной, подготовленной и довольно крупной, по европейским понятиям генуэзской армии произошел: во-первых, из-за недооценки неприятеля и незнания, или не желания знать особенностей восточного, степного образа ведения боевых действий. Нападения на походный порядок войска никто не предполагал. Все надежды возложили на отборный авангард, но тот вместо того, чтобы прикрыть в случае чего, разворачивающеюся армию, сам стал причиной паники и бегства. Спешивание авангарда, произведенное по правилам европейской военной науки, оказалось роковой ошибкой, без поддержки стрелков, его, просто-напросто, перебили с недосягаемого расстояния. Возможно, атаковав татар в конном строю, авангард сумел бы дать армии возможность вооружиться, и развернутся в боевой порядок с павезами, стрелками и воинами прикрытия, тогда результат сражения мог оказаться иным. Но тут уже сказывается вторая основная причина: слабость, а по большому счету – полное отсутствие главного командования, его не было самого начала, с приказа погрузить оружие и латы в возы, сразу после этого войско превратилось в праздношатающеюся толпу. Ещё можно добавить избыточный обоз и перегрузку армии не боевым элементом. За всё это ответственность лежит на Карло Ламеллино.

Хаджи Гирей, наоборот, смог использовать все преимущества своих войск. Воспитанный при дворе Витовта Литовского, он прекрасно изучил западноевропейское военное дело, знал его сильные и слабые стороны. Использовал военные хитрости: смог уверить неприятеля в своей слабости, для чего позволил генуэзцам беспрепятственно захватить Чембало, выманил их из городских укреплений в поле и нанес неожиданный удар по походному порядку не готовому к бою. После победы в сражении он с легкостью пошел на переговоры, понимая, что большего уже не достигнет, но ему уже хватало славы победителя над генуэзцами – это несравненно укрепило его авторитет среди татар, под Солхатом он стяжал славу храброго, умного и удачливого полководца. Победу 22 июня 1434 года по праву можно считать началом независимого Крымского Ханства, доставившего впоследствии много головной боли всем государствам Восточной Европы, в том числе Литве его, по существу, его породившей. Все, что требовалось Хаджи Гирею для продолжения борьбы, каффинские толстосумы предоставляли теперь сами, правильно рассудив, что такого человека лучше иметь в друзьях, чем во врагах. Судьба приготовила Хаджи Гирею ещё немало сюрпризов но слава Солхатского победителя сопровождала его до смерти в 1466 году.

Практически ничего от победы не получил Алексей Старший, князь Феодоро. Правда, через море, в Трапезундской Империи про него стали говорить: «Кто же не знает о великом Алексии, муже страшном и сильном в боях, остром разумом и ещё более быстром в действиях? Это – несокрушимый столп Хазарии, … Солнце, обливающее лучами всю землю Готфийскую» ⁹. Но моральное удовлетворение не могло заменить Чембало, крепость он так и не получил. В 1449 году Алексей ещё раз хотел захватить Чембало, там и сложил свою голову. В Синодике Головиных осталась запись: «Помяни … князя Стефана, который стал монахом под именем Симон, и его детей Григория и Алексея, что погиб в Балаклаве» ²⁶. С сыном Алексея, плененным в Чембало, тоже загадка, о возвращении его домой после заключения мира нигде не упоминается. Если это Иоанн, то в 1439 году он в Трапезунде, где сочетается браком с Марией из знатной фамилии Асана. Как попал туда? Существует несколько версий… И ещё, сохранился документ, согласно которому некто «Маттео Дориа, находясь в Каффе, был отправлен капитаном флота Карло Ламеллини послом к трапезундскому императору». В чем заключалась миссия покрыто тайной, но после исполнения, вышеозначенный Маттео подвергся обвинениям в измене и получении от трапезундского владыки 400 турецких дукатов²⁷. Может это как-то связано именно с Иоанном Гарвасом?

Примечания:

¹ ПСРЛ т. XII, М., 2000, стр. 15-16;

² И. Зайцев «Между Москвой и Стамбулом», М., 2004, стр. 57 – 59;

³ В. Д. Смирнов «Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты», т. I, М., 2005, стр. 183;

⁴ Более подробно историю появления на исторической сцене Ходжи Гирея можно узнать из книг: И. Зайцев, указ. соч., стр. 56; В. Д. Смирнов, указ. соч., стр. 182 – 199; а также в статье Л. П. Колли «Хаджи Гирей хан и его политика (по генуэзским источникам). Взгляд на политические сношения Кафы с Татарами в XV веке», Известия Таврической Ученой Архивной Комиссии, № 50, Симферополь, 1913, стр. 99 – 139;

⁵ О численности крымских татар в XV в. — Иосафат Барбаро «Путешествие в Тану» в кн. «Барбаро и Контарини о России», М., 1971, стр. 154;

⁶ Т. М. Фадеева, А. К. Шапошников «Княжество Феодоро и его Князья», Симферополь, 2005, стр. 166, 233;

⁷ Т. М. Фадеева, А. К. Шапошников, указ. соч., стр. 37;

⁸ В. Н. Юргевич «Устав для генуэзских колоний на Черном море, изданный в Генуе в 1449 году», Записки Одесского общества истории и древностей, 1863, т. V, стр. 785-786;

⁹ Т. М. Фадеева, А. К. Шапошников, указ. соч., стр. 40 – 41;

¹⁰ Л. П. Колли «Христофоро ди Негро, последний консул Солдайи», Известия Таврической Ученой Архивной Комиссии, № 38, Симферополь, 1905, стр. 6;

¹¹ Л. П. Колли «Христофоро ди Негро, последний консул Солдайи»… стр. 9;

¹² «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья», Причерноморье в средние века. Вып 3. М.- СПб., 1998, стр. 22;

¹³ «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья»…стр. 13;

¹⁴ «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья»…стр. 43;

¹⁵ «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья»…стр. 43;

¹⁶ Л. П. Колли «Хаджи Гирей хан и его политика (по генуэзским источникам). Взгляд на политические сношения Кафы с Татарами в XV веке»… стр. 113 – 121;

¹⁷ Chronique normande du XIV^e siècle. Ed. A. et E. Molinier. Paris,1882. Приложения. P. 210-213

¹⁸ The age of the galley, New Jersey, 2005, P. 220;

¹⁹ Итальянская миля в разных справочниках определяется по разному: либо в 1,25 км, либо в 1,48 км, для XV века более вероятно первое значение.

²⁰  В. Д. Смирнов, указ. соч., стр. 214;

²¹  Сборник Императорского Русского Исторического Общества, т. 41, СПб, 1884, стр. 378;

²²  В. В. Трепавлов «История Ногайской Орды», М., 2001, стр. 580 – 581;

²³  ПСРЛ т. XI, М., 2000, стр. 173, 209;

²⁴ «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья»…стр. 24;

²⁵ Л. П. Колли «Хаджи Гирей хан и его политика (по генуэзским источникам). Взгляд на политические сношения Кафы с Татарами в XV веке»… стр. 121;

²⁶ Т. М. Фадеева, А. К. Шапошников, указ. соч., стр. 42;

²⁷ «Регесты документов фонда Diversorum Filze Секретного архива Генуи, относящиеся к истории Причерноморья»…стр. 43;

²⁸ Иоганн Шильтбергер «Путешествие по Европе, Азии и Африке», Баку, 1984, стр. 45;