Menu
О.Романько (Симферополь)
«В целом, татар можно описать как старательных и усердных солдат»
к вопросу о подготовке личного состава крымско-татарских коллаборационистских формирований в составе Вермахта и полиции
В 4-м номере журнала «Military Крым» за 2006 г. была опубликована статья Олега Романько «Крымско-татарские коллаборационистские формирования в Вермахте, полиции и войсках СС (1941-1945): к вопросу об организации, личном составе и численности». Представленный ниже материал является логическим продолжением этой статьи.
***
На организацию каждого из видов крымско-татарских добровольческих формирований уходило от недели (в случае с частями самообороны) до месяца (батальоны «вспомогательной полиции порядка»), после чего начиналась подготовка их личного состава. Согласно планам немецкого командования и полицейского руководства она должна была состоять из боевой, тактическо-полевой, стрелковой, физической, строевой и морально-политической подготовки.
Обычно процесс подготовки занимал несколько месяцев, но иногда она продолжалась и в процессе боевого применения. Так, части «неорганизованной» самообороны и «вспомогательная полиция порядка» (“Schuma”) индивидуальной службы проходили ее в минимальный срок, так как использовать их было необходимо почти сразу же после организации. Личный состав рот самообороны готовился от одного до трех месяцев. Больше всех – до девяти месяцев – учились бойцы батальонов “Schuma”: поскольку эти батальоны были, в принципе, переходной формой между самообороной и боевыми частями, то и готовить их было необходимо с большей тщательностью. Что касается подготовки «добровольных помощников – хиви» в частях 11-й армии, то она ничем не отличалась от стандартной подготовки соответствующего немецкого персонала[1].
В целом, представление о системе подготовки крымско-татарских добровольческих формирований и тех проблемах, с которыми сталкивались при этом немцы, дает отчет зондерфюрера Зиферса «Формирование татарских и кавказских частей в операционной зоне 11-й армии», который этот чиновник подготовил для Генштаба сухопутных войск. Поскольку отчет писался в феврале-марте 1942 г., то речь в нем идет о ротах «организованной» самообороны (первые из них, таким образом, учились уже целый месяц) и «добровольных помощниках» в частях 11-й армии. Однако, на наш взгляд, такая же картина сохранилась и в дальнейшем: и в оставшиеся месяцы 1942, и в 1943 г. немцы продолжали иметь дело с одним и тем же человеческим материалом.
Процесс подготовки открывала ее боевая разновидность. Так, по словам Зиферса, «боевое обучение воспринимается большей частью татар с интересом, однако физически они не достаточно подготовлены для этого. Тем не менее, мастерство их растет и может быть улучшено».
Несколько больше опасений вызывала стрелковая подготовка добровольцев. Об их возможностях Зиферс писал следующим образом: «Результаты по огневой подготовке, однако, не совсем удовлетворительны. Тем не менее, результаты существенно улучшились после регулярных упражнений в прицельной стрельбе. Поэтому упражняться в ней следует как можно чаще».
Однако наибольшее количество нареканий вызывала физическая подготовка новобранцев, которая была «не всегда на высоте». Зиферс считал, что для улучшения ее показателей «необходимы дополнительная практика и тренировки». Причины же столь плохих результатов он усматривал в «недостаточной популяризации спорта среди татар, так как они просто не проявляли интереса к обычным спортивным играм»[2].
Одну из главных проблем в процессе обучения крымско-татарских добровольцев Зиферс видел в языковом барьере между немецкими офицерами-инструкторами и личным составом рот самообороны. Но и здесь он делал оптимистичный вывод, что эта проблема также скоро решиться. «Многие татары, — писал он, — быстро выучили язык команд и показывают по всем дисциплинам хорошие успехи». Кроме того, в процессе обучения немецкая лексика становилась более понятной. На месте же была решена и проблема переводчиков: «Из числа татар были отобраны те, кто уже освоил немецкие команды, и они охотно помогают».
В целом, делал вывод, Зиферс, «татар можно описать как старательных и усердных солдат». Хотя и здесь, на его взгляд, не обошлось без некоторых исключений. По его наблюдениям, «те, кто не служили в Красной армии, лучше поддаются обучению и легче переучиваются»[3].
Поскольку крымские татары были иностранными добровольцами, немцы огромное внимание уделяли их морально-психологической и политической подготовке. По словам Зиферса, ее основной целью было объяснить «им смысл службы в немецких войсках». Так, например, включенные в состав частей 11-й армии крымско-татарские добровольцы были подвергнуты соответствующей обработке, главным методическим принципом которой была антисоветская пропаганда. Для этого, при штабе 11-й армии были организованы специальные курсы, где под надзором офицеров военной разведки (Абвера) наиболее лояльные к новой власти новобранцы прошли подготовку в качестве пропагандистов. После возвращения в свои подразделения они должны были регулярно проводить беседы со своими товарищами, чтобы и «во время службы, и во время обязательных часов обучения оказывать на них влияние в соответствующем духе». На этих курсах пропагандисты обсуждали следующие темы и закрепляли следующие тезисы:
Кроме обычного обсуждения этих тем, слушателям курсов также приводились примеры их правильной подачи рядовым добровольцам. Кроме того, соответствующие разъяснения идеологического характера давались также немецким начальникам крымско-татарского персонала[4].
Со временем, такая система подготовки татарских пропагандистов была распространена и на части, находившиеся в полицейском подчинении.
***
Немецкие оккупационные власти очень строго следили за тем, чтобы не допустить какого-либо вмешательства крымско-татарских представительских организаций – мусульманских комитетов – в процесс организации, подготовки или боевого применения коллаборационистских формирований. Комитеты должны были действовать только в строго отведенных им рамках: помощь в наборе добровольцев и не более. Но, как показали события, полностью обойтись без персонала комитетов оккупанты так и не смогли. И процесс идеологической подготовки татарских добровольцев показал это как нельзя лучше.
Не секрет, что при создании подобных формирований немецкое командование, помимо чисто военных целей, также рассчитывало и на определенный пропагандистский эффект. Партизаны, например, должны были увязнуть «в борьбе не с немцами, а с формированиями из местного населения». По словам начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) Пантелеймона Пономаренко, вокруг этих формирований велась «бешеная националистическая пропаганда», ей сопутствовало «разжигание национальной розни, антисемитизма»[5].
В идеологической обработке татарских добровольческих формирований существенную роль играл отдел культуры и религии Симферопольского мусульманского комитета (руководитель – Эннан Гафаров) и подобные отделы в комитетах на местах. Так, председатель комитета Джемиль Абдурешидов следующим образом определял задачи этого сектора: необходимо более серьезно относиться к воспитанию «добровольческой молодежи, которая получила большевистское образование, и была лишена турецко-татарской истории»[6].
Главная роль проводника крымско-татарской националистической идеологии отводилась газете «Azat Kirim» («Освобожденный Крым»), которая начала издаваться с 11 января 1942 г. Эта газета являлась органом Симферопольского мусульманского комитета и выходила два раза в неделю на татарском языке. Вначале газета печаталась небольшим тиражом, однако летом 1943 г., в связи с директивами Штаба пропаганды «Крым»[7], направленными на усиление пропагандистской работы среди местного населения, ее тираж вырос до 15 тыс. экземпляров[8].
Долгое время главным редактором газеты и автором ее всех передовых статей был Мустафа Куртиев (одновременно член Симферопольского комитета). Среди других сотрудников редакции газеты следует также назвать: Февзи Абляева (автора статей по «женскому вопросу»), Абдуллу Куркчи (автора националистических пропагандистских статей, фельетонов и передовиц), Неджати Сейдаметова (автора корреспонденций по сельскохозяйственным вопросам) и Мустафу Низами (автора материалов по вопросам культуры и пропаганды; самая известная из его статей на эту тему была озаглавлена «Вопросы совести в большевизме»)[9].
В целом, тематика статей «Azat Kirim» была постоянной. Из номера в номер в ней публиковались материалы следующего содержания:
С июля 1943 г. при той же редакции стал выходить крымско-татарский ежемесячный журнал “Ana Yurt” («Родина-мать»). Идеологическая направленность журнала была задана в его первом номере. Так, по словам видного крымско-татарского националиста Амета Озенбашлы, который являлся автором передовой программной статьи журнала, смысл всей жизни крымско-татарского народа должен был выражаться следующей фразой: «Быть мусульманином, быть татарином, быть современным человеком». При этом там же подчеркивалось, что достичь этого можно только под покровительством Германии. Доподлинно неизвестно, являлся ли Озенбашлы автором этой статьи или только подписал ее. Однако следующий пассаж свидетельствует о том, что некоторые его мысли явно нашли в ней отражение. Так, он настаивал, что этими принципами необходимо руководствоваться не только крымским татарам: в приверженности к ним должны объединиться все татары, и не имеет значения, живут ли они в Крыму, Румынии, Польше, Турции или Поволжье[11].
Значительное место в подготовке крымско-татарских добровольцев отводилось их культурному воспитанию. Например, уже в марте 1942 г. отдел культуры Штаба пропаганды «Крым» дал согласие на открытие Крымско-татарского театра. Его директор Эбадулла Грабов (также член Симферопольского комитета) планировал начать нормальную работу театра уже с 10 апреля 1942 г. премьерой спектакля «Лейла и Меджнун». Первоначально работать предполагалось три раза в неделю, то есть в среду и воскресенье играть для немецких солдат, а в пятницу – для татарского зрителя. Репертуар театра должен был быть очень насыщенным, что предполагало его хорошую посещаемость. Поэтому с апреля 1942 по январь 1943 г. планировалось дать 140 спектаклей. В последующем репертуар театра планировалось расширить за счет пьес Шекспира, Шиллера, произведений азербайджанской драматургии и творчества казанских татарских авторов[12].
Примерно со второй половины 1942 г. артисты Крымско-татарского театра начали играть и для бойцов добровольческих формирований, и не без успеха. Так, в одной из заметок газеты “Azat Kirim”, озаглавленной «Большая благодарность», командир симферопольского батальона «вспомогательной полиции порядка» выражал свою признательность Эбадулле Грабову за то, что его артисты выступили перед личным составом части 27 и 28 января 1943 г.[13]
В ноябре 1941 г. в Бахчисарае был организован ансамбль песни, пляски и музыки крымских татар. В составе ансамбля находилось 25 человек, в том числе 10 музыкантов. Директором и художественным руководителем этого коллектива был назначен Ибраим Асанов. До сентября 1942 г. ансамбль работал, в основном, для германских частей в Симферополе, Севастополе и на Южном берегу Крыма. Помимо татарских произведений, в его репертуаре имелось несколько немецких и румынских песен. Репертуар ансамбля часто пополнялся. Так, в августе 1942 г. Нури Абибулаев и Исмаил Изедин написали слова и музыку к песне об Адольфе Гитлере. В начале 1942 г. такой же ансамбль был создан и в Симферополе[14].
***
В одной из своих послевоенных работ видный крымско-татарский коллаборационист Эдиге Кырымал писал: «Как только осенью 1941 г. большевики были изгнаны из Крыма немецкими войсками, первое, что имело место в общественной жизни тюрок Крыма, так это чрезвычайно быстрое возрождение мусульманской религии и связанных с ней религиозных обрядов и обычаев… В процессе этого религиозного возрождения в Крыму было восстановлено более 50 мечетей, а избежавшее казни и вернувшееся из ссылки мусульманское духовенство, немедленно приступило к совершению богослужений в этих мечетях»[15].
Кырымал также не без удовлетворения отмечал, что наряду с восстановлением мечетей и религиозных обрядов, в Крыму началось обучение детей основам мусульманской религии и возрождены бытовые мусульманские обычаи. Далее он подчеркивал, что «все это происходило в чрезвычайно тяжелых условиях войны и оккупации, и что инициатива возрождения религии исходила не от оккупационных немецких властей или местной административной власти, а от самих верующих мусульман, проявлявших при этом большую жертвенность и энергию»[16].
Все это было действительно так, но только отчасти. На самом деле этот процесс был взаимонаправленным. То есть немцы, не без пользы для себя, активно использовали это «религиозное возрождение» в среде крымских татар. Из доклада народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Григория Каранадзе известно, что открытие мечетей и прочие религиозные послабления были одним из «хитрых приемов» оккупантов, направленных на завоевание доверия и лояльности крымских татар. Более того, во всех своих ранних приказах генерал-полковник Эрих фон Манштейн обязывал своих подчиненных уважать религиозные обычаи именно «крымских татар и мусульман». Не является секретом и то, что делал он это с целью заполучить как можно больше добровольцев в отряды «неорганизованной» самообороны. Наибольшее же значение исламский фактор приобрел для немцев тогда, когда вербовка крымско-татарских добровольцев приобрела более организованный и систематический характер.
Например, в организации и подготовке крымско-татарских рот самообороны существенная роль отводилась религиозному воспитанию их личного состава, которое должно было осуществляться путем тесного сотрудничества германских оккупационных властей и мусульманского духовенства. Следует сказать, что многие представители последнего одобряли набор крымских татар в германские вооруженные силы. Так, на заседании Симферопольского мусульманского комитета 3 января 1942 г., посвященном вербовке добровольцев в Вермахт и полицию, присутствовал «главный мулла городской мусульманской общины». В ходе заседания он взял слово и заявил, что «его религия и верования требуют принять участие в священной борьбе совместно с немцами, ибо окончательная победа для них (татар) не только означает уничтожение советского господства, но снова дает возможность следовать их религиозным и моральным обычаям». В конце заседания, после того, как все основные договоренности были достигнуты, этот мулла попросил «освятить» их молебном по обычаю крымских татар. По свидетельству СС-оберфюрера Отто Олендорфа, «татары встали, покрыли свои головы, и, повторяя за муллой, произнесли три молитвы: 1-ю – за достижение быстрой победы, общих целей и долгую жизнь фюрера Адольфа Гитлера; 2-ю – за немецкий народ и его доблестную армию; и 3-ю – за погибших в боях солдат Вермахта». Этот молебен означал начало «борьбы против неверных»[17].
В январе 1942 г., после начала кампании по набору добровольцев, многие муллы работали членами мусульманских комитетов и в созданных при них вербовочных комиссиях. Их главной задачей была подготовка общественного мнения, с целью привлечения наибольшего количества добровольцев[18].
***
Безусловно, идеологическая и религиозная обработка личного состава добровольческих частей играли очень существенную роль. Однако нельзя не отметить, что помимо «духовной пищи», вступившим в такие формирования обещалось хорошее материальное обеспечение и создание всяческих льгот и привилегий для их семей. Так, согласно постановлению Командующего войсками Вермахта в Крыму, «всякое лицо, которое активно боролось или борется с партизанами и большевиками», могло подать прошение о «наделении его землей или выплате ему вознаграждения до 1000 рублей…». При этом указывалось, что «крымские татары и другие коренные жители, принятые на службу в германскую армию, получают удостоверение от своей воинской части. Удостоверение и прошение должны быть отправлены установленным порядком сельскохозяйственному начальнику Крыма, который передаст его сельскохозяйственному начальнику района, в котором живет проситель…»[19].
15 февраля 1942 г. министр по делам оккупированных восточных областей Альфред Розенберг подписал «Закона о новом аграрном порядке». Целью этого закона было установление новых правил землепользования. В Крыму же он имел, помимо всего прочего, следующие последствия: всем татарам, вступившим в добровольческие формирования, и их семьям стали давать по 2 га земли в полную собственность. Им предоставляли лучшие участки, не считаясь даже с тем, что они принадлежали крестьянам, которые не вступили в отряды самообороны. Подобные мероприятия были особенно распространены в Ак-Шеихском и Симферопольском районах[20].
Следует сказать, что оккупационные власти были не единственной инстанцией, которое занималось материальным обеспечением добровольцев и их семей. В Симферопольском мусульманском комитете для этих целей имелся специальный отдел (руководитель – Тахсин Джемилев). На местах эти функции выполняли соответствующие отделы районных комитетов. Обычно их помощь семьям добровольцев заключалась: в сборе теплых вещей (например, в Алуште), предоставлении возможности бесплатно питаться в специальной столовой (например, в Евпатории) или выдаче пенсии в размере от 75 до 250 рублей. Последний вид помощи практиковался повсеместно. Практически каждая крымско-татарская семья, в которой имелся доброволец, могла рассчитывать на такое ежемесячное или единовременное пособие[21].
Невероятно, но факт: в условиях оккупации эти пособия выдавались бесперебойно! И даже после того, как Крым был уже полностью отрезан от оккупированной немцами территории, местным мусульманским комитетам продолжали поступать заявления от крымских татар с просьбой оказать помощь «материально, на том основании, что сын (или муж) служит добровольцем в германской армии». Обычно, эта просьба удовлетворялась[22].
***
После завершения процесса организации и подготовки личный состав каждого крымско-татарского добровольческого формирования принимал присягу и отправлялся по месту несения службы. Вот что сообщала газета “Azat Kirim” об этом мероприятии в частях феодосийской «вспомогательной полиции порядка». В конце июля 1943 г. «председатель Феодосийского татарского комитета г-н Хатипов и заведующий религиозным отделом комитета г-н Джемиль присутствовали на присяге татарских добровольцев. Татарские добровольцы присягали на Коране на верность фюреру, и клялись в том, что до последней капли крови будут бороться вместе с германским народом против большевиков. После парада добровольцев татарский комитет устроил большое угощение для них. На банкете также присутствовали и немецкие офицеры. Председатель комитета выступил перед добровольцами и призвал их бороться с большевизмом до победного конца. Добровольцы встретили его выступление бурными аплодисментами»[23].
Иногда присяга и подобные ей мероприятия (награждение добровольцев, повышение в звании и назначение на новую должность) были растянуты во времени: первые, наиболее подготовленные добровольцы, начинали присягать, скажем, за два месяца до остальных. Присяга же этих, вступавших в часть позже, приурочивались к торжественным датам Третьего рейха, например, ко дню рождения Гитлера. О том, каким образом это происходило в 147-м симферопольском батальоне “Schuma”, дает представление серия заметок все в той же газете “Azat Kirim”. Первая из них, озаглавленная «Симферопольские татарские добровольцы», была опубликована 20 февраля 1943 г. Из нее читатель узнавал, что за два дня до этого «на верность фюреру присягнул батальон татарских добровольцев. Торжество присяги закончилось троекратным “Хайль Гитлер”»[24].
Следующая заметка, озаглавленная «Среди наших добровольческих войск», появилась несколько позднее – 28 апреля 1943 г. «20 апреля 1943 г., — пишет ее автор, — день рождения Фюрера великого германского народа, Его Превосходительства Адольфа Гитлера, прошел в батальонах татарских добровольцев весело, радостно и торжественно. Некоторым солдатам за борьбу с партизанами были вручены награды. Из руководства батальона четыре человека были выдвинуты на должность командиров рот, четыре солдата – на должность заместителей командиров рот, а г-н Абдулла Карабаш назначен начальником штаба батальона». Следует сказать, что это мероприятие существенно отличалось от предыдущего: в заключение торжества председатель Симферопольского мусульманского комитета вручил командиру батальона голубое татарское знамя («кок-байрак») с национальным символом – золотой «тамгой» ханов Гиреев. Справедливости ради следует сказать, что это происходило не всегда, и зависело от желания местных немецких начальников[25].
[1] Waffen-SS und Ordnungspolizei im Kriegseinzatz 1939-1945 / Bearb. v. G. Tessin und N. Kannapin. – Osnabrück, 2000. – P. 646.
[2] Militärgeschichtlichen Forschungsamt der Bundeswehr (Potsdam, Deutschland) (далее – MGFA), Sonderführer Siefers an OKH/GenQu/KrVerw. Aufstellung von Tataren- und Kaukasierformation im Bereich des A.O.K. 11. – 20.3.1942.
[3] Ibid.
[4] Ibid.
[5] «Идет бешеная националистическая пропаганда» // Источник. – Москва, 1995. — №2. – С. 120-122.
[6] Azat Kirim. – 1943. — №7.
[7] Штаб пропаганды «Крым». Главный оперативный орган идеологической войны на Крымском полуострове. Создан 15 сентября 1942 г. согласно приказу Верховного командования Вермахта (ОКВ). Кадровый состав штаба был взят из батальона пропаганды «Украина», который обслуживал южное крыло советско-германского фронта. Цель: «идеологическое руководство местным населением и его просвещение». Руководителем штаба был назначен лейтенант Фрай, в подчинении у которого находились так называемые «деловые пропагандисты» – начальники отделов штаба. За период с 1942 по 1944 г. таких отделов было 5: активной пропаганды, культуры, прессы, кино и радио. Каждый из них руководил соответствующим направлением идеологической жизни оккупированного Крымского полуострова. Кроме того, в составе штаба имелась редакция «Крымской немецкой газеты» (позднее она называлась «Борьба»), которая издавалась на немецком языке и распространялась среди оккупационных частей. По вертикали начальник штаба подчинялся командиру батальона пропаганды «Украина», но, тем не менее, все свои действия должен был согласовывать со штабом Командующего войсками Вермахта в Крыму. Руководство штаба пропаганды располагалось в Симферополе, а на местах его представляли специальные подразделения с подчиненными им пунктами. В целом, на 27 февраля 1943 г. подразделения штаба находились в следующих городах Крыма: Симферополь, Евпатория, Джанкой, Феодосия, Ялта, Севастополь.
[8] Государственный архив Автономной Республики Крым (далее – ГААРК), ф. П-156, оп. 1, д. 26, л. 25.
[9] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 7-8.
[10] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 13-29, 30; ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 43.
[11] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 6.
[12] Там же, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 47-48; Червонная С.М. Татарский Крым в пламени второй мировой войны // Голос Крыма. – Симферополь, 2000. — №25. – С. 6.
[13] Azat Kirim. – 1943. — №11.
[14] Голос Крыма. – 1942. — №100. – С. 4.
[15] Кырымал Э. Положение мусульманской религии в Крыму // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. – Мюнхен, 1955. — №2(15). – С. 67.
[16] Там же. – С. 67.
[17] Bundesarchiv-Militärarchiv, Freiburg, Deutschland (далее – BA-MA), RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 17, 18.
[18] ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 25-26.
[19] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 24, л. 31.
[20] Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 38, л. 84об.-85.
[21] Там же, ф. Р-1458, оп. 2, д. 4, л. 19.
[22] Смотри, например: ГААРК, ф. Р-1326, оп. 1, д. 12, л. 287, 584.
[23] Azat Kirim. – 1943. — №65(161).
[24] Azat Kirim. – 1943. — №15(111).
[25] Azat Kirim. – 1943. — №34(130).