Turkey and the Crimean war; a narrative of historical events by rear-admiral Sir Adolphus Slade, K.C.B., London, 1867

Турция и Крымская война. Повествование исторических событий.

контр-адмирал сэр Адольфус Слейд, рыцарь ордена Бани (мушавер-паша), Лондон, 1867 Посвящается адмиралу У.А. Бейли-Гамильтону Перевод с английского С.Ординат (Керчь)

От переводчика

Вице-адмирал сэр Адольфус Слейд (22 мая 1804 – 13 ноября 1877 гг.) – сын генерала сэра Джона Слейда, 1-го баронета, в 1815 г. поступил на военно-морскую службу Великобритании. В 1827 г. получил звание лейтенанта; с 10 января 1849 г. — капитан.

В 1849 г. Министерством иностранных дел Англии, как «специалист по Турции», был направлен в распоряжение командующего английской эскадрой в Средиземном море, оттуда в Турцию, где поступил на службу в турецкий флот. 18 августа 1858 г. получил титул кавалера ордена Бани 2-й степени. Награждён орденом Меджидие и Османие (2-й степени). В апреле 1866 г. возведён в ранг контр-адмирала. В 1873 г. уволился с военной службы в ранге вице-адмирала.

Накануне Крымской войны Слейд имел звание контр-адмирал турецкого флота, называясь Мушавер-пашой и был советником при капудан-паше (главнокомандующем флотом), инспектором турецкого морского корпуса, готовившего офицеров флота. Он руководил боевой подготовкой турецкого флота и деятельно работал над повышением его боеспособности; при выходе в море постоянно исполнял обязанности начальника штаба флота, руководил учениями и практическими действиями. В качестве помощников имел при себе группу английских офицеров.

Официально состоя при Осман-паше в качестве его помощника, Слейд фактически был на эскадре главным лицом.

В течение семнадцати лет на службе Османской империи он работал над модернизацией турецкого военного флота, особенно оборонных укреплений Босфора. В 1854 г. был отстранён от действительной военной службы из-за спора с адмиралами союзного флота. Тем не менее, в этой книге, в которой автор не скрывает свою обиду, увлекательно описаны перипетии военной и дипломатической истории середины XIX в.

Слейд, которого называли «одним из лучших писателей XIX века о Ближнем Востоке»,  написал несколько книг. Среди них: «Турция и турки. Круиз по Черному морю с капудан-пашой» (Turkey and the Turks, and a Cruise in the Black Sea, with the Captain Pasha, 1831); «Турция, Греция и Мальта: заметки путешествий по Востоку» (Turkey, Greece and Malta: Records of travels in the East), издана в 1837 г. в 2-х томах.

В своей книге «Турция и Крымская война», переизданной в серии «Библиотечная коллекция» Кембриджским университетом в 2002 г.,  Слейд обсуждает войну с позиции Турции, рассказывает историю развития военного дела Османской империи по европейскому образцу, а также об истоках Восточного вопроса и событиях, приведших к самой войне.

Здесь представлены три главы IX, X и XI (с небольшими сокращениями) одной из его последних книг, освещающие события Синопского боя, имевшего место 18 (30)  ноября 1853 г.

Глава IX

Россия не принимает поправки Порты к Венской ноте — Порта объявляет войну — Турецкая эскадра возвращается из Чёрного моря в Босфор – Состояние турецкого флота – Совет автора капудан-паше – Совет отвергнут – Синоп – единственный безопасный рейд открытый для нападения – Флот в переходном состоянии — Признаки грядущей катастрофы – Сообщения о русской эскадре – Фрегат «Нузрети» выходит в море – Заявление Мушавер-паши — Странный приказ капудан-паши – «Нузрети» в Чёрном море – Турецкая эскадра получает приказы – Ликование турок

21-го сентября Константинополь получил известие об отказе Россией принять поправки к Венской ноте. Большой Совет, созываемый при особых обстоятельствах и состоящий из главных государственных, религиозных, гражданских и военных лиц (всего около 200 членов), встретился для обсуждения вопроса мира или войны. Заседание длилось два дня, в итоге принято единодушное решение о войне. В первый день священного месяца Мухаррам 1270 года, что соответствует 4-му октябрю 1853 году, Порта издала манифест к нации, объясняющий положение дел и объявляющий войну между Турцией и Россией. Как и ожидалось, это вызвало сильное волнение. Турция в одиночку ввязалась в войну с Россией по религиозному вопросу.

В Чёрное море была выслана эскадра фрегатов и небольших судов под командованием  –– паши, получившего двойное месячное жалование в качестве поощрения, но вернувшегося без приказов за два дня до начала войны, и покинувшего Босфор только с конвоем союзных флотов. Это было худым предзнаменованием и дурным примером. Неопытный экипаж, штормовая погода, холод и отсутствие портов-убежищ вынудили турецкий флот расценивать приказ о крейсировании в Чёрном море как гибельный приговор: погибнуть при крушении, либо быть уничтоженным врагом. Корабли с высокими мачтами и худо одетые матросы были приспособлены только для работы в летнюю погоду. Никогда прежде им не доводилось плавать зимой даже в Средиземном море с множеством портов, поэтому им ничего не оставалось, как учиться с ходу в «ледяном Понте», где туманы и течения усложняют навигационное счисление пути и сбивают с толку, что при отсутствии маяков создаёт риск посадки на мель на неопределённом курсе.

Предвидя риск для некоторых крейсеров, мы предложили капудан-паше,[1] по его приходу в Буюк-Дере для объявления войны флоту, выпустить весь флот в море на оставшиеся дни сравнительно хорошей погодой, а затем действовать по обстоятельствам, в зависимости от движений англо-французского флота: идти в Синоп, либо вернуться в Босфор; но держаться вместе. Более всего мы выступали за короткое крейсерство, дабы утрясти все дела. Порта, медлительная в раздумьях и до крайности неторопливая, может принять спонтанное решение и приказать кораблям выйти в море, а солдатам отправиться маршем, невзирая на ветер или погоду. Наше предложение было отклонено из-за опасения, что появление турецкого флота в море спровоцирует выход русских из своих портов. Можно предположить наверняка, что именно Севастополь будет местом для сдерживания неприятеля подальше от своих берегов с возможностью генерального сражения у подветренного берега; тогда как несколько фрегатов будут служить приманкой, чтобы подтянуть его к нашим берегам. Спустя несколько дней капудан-паша приказал своим флотским начальникам указать место в Чёрном море для зимовки лёгкой эскадры. Посовещавшись с лоцманами и прочими, совет назвал Синоп как единственный рейд, на котором суда могли находиться в безопасности от непогоды; но, учитывая его близость к Севастополю, он высказал мнение, что имеется риск нападения неприятеля. За это мнение совету сделан выговор: ему сказали, что он превысил свои полномочия; его просили высказать своё мнение единственно по вопросу навигации.

К тому времени турецкий флот, как и всё прочее в Турции, находился в переходном состоянии. Каким-то образом уживались две системы без реального их содержания. Мундиры на пуговицах и штаны на ремнях заменили жилетки, шальвары и кушаки; а беспечный и ленивый галионджи – начальник матросов на турецких судах – прокрался под русской формой. Обсуждались современные взгляды на единую форму молитв и омовений среди набожных солдат. Оглядывая во время шквала людей, стоящих на фалах и бом-брам-шкотах, можно увидеть, как они стоят на коленях и молятся. Рамазан, претворивший ночь в день, нарушал обычный порядок прочих одиннадцати месяцев. Офицеров, каждый под руководством своего адмирала, разделили на две категории: образованные и необразованные. Образованные мало распространялись о практике и имели общее представление о штормах, но достаточное, чтобы справиться с ними в реальности. Необразованные заявили, что наука портит матроса, а некоторые из них из побуждений совести установили свои хронометры в бухте на арабское время. Всё еще не достаёт порядка составления протекции и законов, определяющих меру наказания за нарушения; а поскольку бастонада,[2] а в особых случаях удушение с помощью шнурка, не были заменены на независимый военный суд, всюду царила клевета (подрывной элемент традиционного восточного общества) и пассивное сопротивление (мощное оружие Востока). Порочная система продвижений по службе, вместе с малозначимыми назначениями, привели к падению престижа военной службы, по мере того как обязательные выходы в отставку, ради освобождения вакансий фаворитам, лишили военный флот нескольких отличных офицеров. Тогдашний капудан-паша черпал вдохновение в своих чаушах,[3] равно как и в своих капитанах, и с такой же неохотой, как и его соотечественники, прислушивался к советам других, пока не нагрянет беда. Его советник повторял его слова и записывал его указы. Порта, до последнего момента цепляясь за надежду получить реальную помощь от своих союзников, ввязалась в войну, не понимая истинного значения этого слова. Вследствие того, что она не искала профессионального совета, а слушала камергера двора, писаря совета, драгомана посольства, возникла ситуация, которую можно описать одним словом – неразбериха. Армии находились вдалеке, телеграф тогда ещё отсутствовал, а под рукой – флот.

К концу октября, спустя несколько дней после начала военных действий, пароход из Чёрного моря доложил о крейсировании русской эскадры из трёх линейных кораблей, двух фрегатов и одного парохода в 120 милях от Босфора. Капудан-паша выслал приказы флоту в Буюк-Дере, чтобы один из двух тяжёлых фрегатов вышел в море следующего утра для подкрепления лёгкой эскадры фрегатов и корветов, вышедших тремя днями ранее; и пожелал, в случае выхода «Нузрети», чтобы на нём отправился мушавер-паша. Мало кто предполагал, что «Нузрети», длинный фрегат с первоклассным рангоутом, может быть использован для зимнего крейсирования, поэтому он не был готов к выходу в море. Сто его лучших матросов были направлены на находящиеся в море суда: их тут же заменили на матросов из эскадры, стоящей в Буюк-Дере (понятно, что дрянным экипажем). Капитан фрегата занялся пополнением своего экипажа, даже завлекая матросов, находящихся «в увольнительной». Мушавер-паша, за отсутствием на верфи запасов, отправился в Константинополь и заявил капудан-паше о поспешности втягивать фрегаты в неравный бой, напомнив ему, что при равных силах – корабль на корабль – русские имеют превосходство, и рекомендовал ему выслать также два линейных корабля. Капудан-паша ответил, что Порта отдала приказ на выход только одного фрегата, и ему не пристало обсуждать этот вопрос; но касательно его дальнейшей рекомендации (в целесообразности которой он согласился): наличие очередной эскадры, эскадры, назначенной на зимовку в Синопе, которая будет состоять из линейных кораблей и фрегатов, вместо фрегатов и корветов, как было приказано ранее, он пообещал подать её на рассмотрение Порты. Капудан-паша закончил беседу вручением мушавер-паше письменного приказания воздерживаться от первого выстрела в случае встречи с неприятелем. «Разве мы не на войне?» – спросил последний. «На войне, – ответил он, – но таков приказ Порты». Мушавер-паша отказался подчиниться такому приказу, поскольку исход сражения решает первый бортовой залп из боевой позиции. «Это ваше дело, – сказал командующий. – Мне достаточно того, что я отдал вам приказ».

Первое «прочесывание» Черного моря под командованием «Нузрети» явно показало, что многие её члены экипажа совершали своё первое крейсейрство; на умелого рулевого рассчитывать не приходилось, хотя несколько из них имели соответствующие квалификации. Капитан тут же предложил установить решётчатые крышки на люки. «Они не дадут матросам убегать вниз во время боя», – сказал он. «А такое возможно?». «Возможно! И наверняка, если оставить люки открытыми». Это чистой воды классовый предрассудок. В течение всей войны, на берегу и на море, солдаты, не получая никаких отличий, проявляли больше рвения, нежели офицеры, имеющие почести и виды на повышения в чине. На следующий день «Нузрети» сообщался с пароходом «Перваз», высланным на поиски крейсирующей эскадры, но не нашедший её. В Варне он слышал о стрельбе в направлении Исакчи; при отсутствии иных известий он ушел в Босфор. Его постигла горькая участь. Вскоре после отправки в Эрегли он натолкнулся на русскую эскадру, которая его схватила; после боя на отходе отважный капитан и половина экипажа были убиты.

На второй вечер после ухода из Босфора «Нузрети» присоединился к эскадре; его встретили сигнальным флагом приветствия на грот-мачте египетского «Хасан-Паша». Мушавер-паша узнал, что офицеры и капитаны эскадры имеют приказ воздерживаться от открытия огня при встрече с неприятелем, а при расспросе установил, что его собственный капитан получил тот же неразумный приказ. Два дня спустя Гассан-паша, опасаясь шторма, телеграфировал: «Уместно ли нам оставаться в море или взять курс на Босфор?». Судно «Реала» (капитан Пир-бей) телеграфировало в подтверждение: «По истине, похоже на шторм». «Нузрети» ответил: «Уместнее оставаться в море». Начались штормы с дождём, с гололедицей или снегом; одной ночью (11-го ноября) на палубу выпал снег толщиной в несколько дюймов. Штормы оказались такими сильными, что некоторые суда дали течь. У берегов Синопа погиб «Каид», еле туда добравшийся.

Одной темной ночью, когда эскадра имела полностью зарифленные марсели и зарифленный фок на фок-мачте, один из корветов, приняв по ошибке сигнал «Поворачивать последовательно» за сигнал «Поворачивать вместе», поставил себя под угрозу столкновения и едва этого избежал, повесив с необыкновенной быстротой многочисленные фонари и синие огни на форштевне и корме. Недавнее введение капудан-пашой цветных огней снова привело к конфузу в туманную и снежную погоду. Страдания экипажей эскадры, почти все из которых подвергались морской болезни и диарее, вызывали и жалость и восхищение. Фланелевые брюки отсутствовали вообще; у немногих имелись гетры; многие ещё носили белые штаны, зимней одежды крайне недоставало; ночью укрывались только одним хлопковым одеялом и спали на матрацах не толще каминного коврика; а сквозь их мундиры можно было смотреть на звезды. Их рацион составляли галеты, рис, оливки и вода. Мы не можем критиковать Порту за оставление своего флота без всяких средств, но мы можем сожалеть, что она неблагоразумно приказала своим кораблям оставаться в море только ради соблюдения чести.

По возвращении в Босфор Мушавер-паша распёк своего начальника за формирование Синопской эскадры, вышедшей десять-двенадцать дней ранее в составе одних только фрегатов и корветов. Капудан-паша оправдался тем, что он сделал все от него зависящее, чтобы представить Порте мнение Мушавер-паши вскоре после его отправления. Порта, полностью одобрив его взгляды, приказала ему приготовить к выходу в море линейные корабли, а когда они были готовы выйти, адмиралтейство получило контр-приказание от британского посла. «Иншалла! – воскликнул он с облегчением, – наши фрегаты будут спасены!».

В бухту Бейкос зашёл англо-французский флот. Турки полагали, что он пришёл сражаться за них и что у русских не хватит духу выйти из своего порта с таким гостем по соседству. Но вместо того чтобы задуматься о надвигающейся катастрофе, капудан-паша принимал в Босфоре гостей. На борту «Махмудие» он устроил для адмиралов и капитанов союзных флотов, в компании пашей и беев своего флота, банкет с изобилием закусок и разнообразием вин. Подняв бокал с шампанским, он зачитал речь на турецком языке, после переведённую на французский главным драгоманом Порты, о равновесии сил и целостности Оттоманской империи. Затем под многократные овации были провозглашены здравицы за султана, королевы и императора. Затем подняли тосты за английских и французских адмиралов со словами благодарности за то, что они так скоро пришли на помощь Турции. Затем оживленная компания поднялась на квартердек, преобразованный в превосходный салун, чтобы послушать концерт итальянской оперы Перы. Капудан-паша и два адмирала сидели со спокойным благородством на диване бок обок и курили длинные трубки; их примеру последовали собравшиеся на палубе их подчиненные. Прислуга в чёрных мундирах и белых манишках разносила чай и кексы. Все было «по-европейски». После ухода гостей, посреди синих огней на турецкой эскадре, палубу подмели, убрали фортепиано, и появились танцующие мальчики и местные музыканты.

Заявление капудан-паши, выслушанное с долей скептицизма, о том, что посол не разрешил отправить линейные корабли в Синоп, было подтверждено официальными документами.[4] Его Величество в своё оправдание сказал, что не разрешил отправление кораблей по совету адмиралов Гамелена и Дандаса; а на удивленный вопрос, почему он полагался на мнение людей, незнакомых с обстоятельствами и особенностями местности, он отметил, что чин и полномочия данные ему его правительством не оставили ему никакого иного выбора. Министр Великобритании подтвердил его право вето следующими словами из своей депеши от 21 ноября 1853 г.: «Турецкое правительство, если оно понимает свои интересы, с готовностью прислушается к здравому суждению вашего Величества и практическому опыту адмирала Дандаса». Спустя девять дней на горизонте появились огни Синопа.

Война уже всерьёз началась на обоих континентах. Омер-паша устроил в Ольтенице хитрую ловушку, куда попал неприятель; затем стал на зимовку в Шумле. В Азии турки захватили русский приграничный пост Шекветили на побережье Мингрелии 28 октября, а Абди-паша выиграл сражение при Баяндуре 3 ноября. Азия была слабым местом русских; война застала её там неподготовленной.

Успехи в Европе и Азии даровали султану титул «гази» (победоносный) и побудили его Величество объявить о намерении основать свои главные квартиры в Адрианополе следующей весной. Всё это способствовало поднятию духа ислама. Турецкая газета, ссылаясь на резню, писала: «Выпивая шербет мученичества, они обретали вечную жизнь». Некий паша спросил автора, не думает ли тот, что туркам позволят пойти маршем на С.-Петербург в следующем году? «Разумеется, нет» – был ответ. Немного подумав, он сказал: «Полагаю, дело обстоит так: Европа не позволит русским прийти в Константинополь, но и не позволит туркам пойти в С.-Петербург».

Глава Х

Турецкая эскадра в Синопе – Русская эскадра недалеко в море – Меры турецкого правительства – Возможность отхода – Повторное появление русской эскадры – Позиция турецких кораблей – Береговые батареи Синопа – Русские корабли входят в бухту – Бегство губернатора Синопа и мусульманских жителей – Нерешительность турок – Огонь русской эскадры – Полное уничтожение турецких кораблей – Ужасные потери – Храбрость некоторых турецких офицеров – Снисхождение Порты –  «Таиф» спасается бегством – Капудан-паша порицает правительства Франции и Англии – Мнения их послов – Синоп после боя – Трусость губернатора – Страдания выживших – Жалкое состояние раненых – Их радость от переезда в Константинополь

Памятным и решающим событием военной кампании 1853 года стало морское сражение. Все единогласно отнесли Синопский бой к категории предопределённых событий.

Рассеянная и потрёпанная штормом эскадра Осман-паши устремилась к Синопу и там вновь собралась. У флагманского корабля треснула грота-рея. При острой нехватке зимней одежды экипажи судов настолько продрогли и промокли, что в течение нескольких часов после постановки на якорь не имели сил подняться на мачты, чтобы уложить паруса. Появление в море русской эскадры на следующий день после прибытия последнего турецкого корабля, наряду с четко осознаваемой тогда возможностью получения подкреплений из Севастополя на расстоянии 180 миль, подтвердили разумность идти в Босфор. Преимущество было неравным: два против одного при успешном отходе. Неприятель, возможно, не появится вновь; а если и появится, то мы сможем его обогнать. В худшем случае эскадра, состоящая из шести фрегатов, шлюпа, двух корветов и двух небольших пароходов, могла надеяться на то, что достойно выдержит бой на отходе с тремя линейными кораблями, фрегатом и пароходом, изначально показавшимися на горизонте. Но Осман-паша, не доверяя своим капитанам в том, что они смогут удержать своё место в строю, позволил случиться третьему варианту развития событий. По его мнению, как он впоследствии признался, бой на ходу повлечёт гибель всех матросов: более того, погода пошатнула его нервы; что заставило его сделать выбор в пользу ожидания неприятеля на якоре, чем подвергнуться ещё одному шторму.

И все же представился верный шанс отхода. Четыре турецких паровых фрегата, по пути домой после выгрузки боеприпасов для черкесов в Вардане на побережье Абхазии, зашли в Синоп спустя день-два после того, как проводившая рекогносцировку русская эскадра ушла в северо-восточном направлении. Их командир, имея более высокое звание, мог освободить Осман-пашу от чувства довлеющей ответственности: отбуксировать эскадру из бухты и уйти вместе с ней. Объединенная флотилия из шести пароходов и девяти парусных кораблей – четверо из первых были хорошо вооружены, а некоторые из последних имели отличных матросов – в случае отказа от боя смогла бы обогнать русских. Впоследствии его упрекали в небрежности; но если бы он решился на такой шаг, только исходя из осознания необходимости, его недруги – а кто не имел их на Востоке? – намекая на невозможность атаки, обвинили бы его в чрезмерном усердии. К тому же, достаточно было малейшего пустяка, чтобы всколыхнуть всю Европу, жаждущую броситься в пучину войны. Мустафа-паша, оставив один из своих пароходов в Синопе, продолжил свой путь с остальными кораблями в Константинополь, куда он прибыл 24 ноября и поведал о положении дел в Синопе, не предвещающих ничего хорошего. На своём пути он не встретил русских.

На следующий день после ухода пароходов русская эскадра вновь появилась у Синопа и стояла на виду у ближайшего мыса во время шторма. 27 ноября она получила подкрепления из Севастополя; её флотилия состояла из трёх трехдечных кораблей, трёх двухдечных, двух фрегатов и трёх пароходов. Три дня они лавировали вдоль берега в ожидании умеренной погоды. В этот тревожный промежуток времени обречённая турецкая эскадра заняла свою окончательную позицию в 15 морских саженях [около 30 метрах] в виде дуги перед городом; левый её фланг прикрывала жалкая пятипушечная батарея с местной прислугой; которая, тем не менее, превосходно проявила себя в бою и уцелела благодаря своей незаметной форме и отличной позиции на краю нижнего утёса. Земля вокруг батареи была буквально перепахана неприятельскими ядрами. Батарея была вооружена 14-фунтовыми и 19-фунтовыми орудиями – три из которых были старыми генуэзскими пушками. В одной из трёх одинаковых батарей огонь закрывался её собственными кораблями, а другая вскоре заглохла из-за нехватки боезапаса. Таковыми были «респектабельные батареи» Синопа, как их называла Топхана (артиллерийское ведомство); они не были исключением из общих правил. С началом войны на побережье Чёрного моря – от Босфора до Батума, с одной стороны, и от Босфора до Дуная, с другой,  – не имелось ни одной батареи заслуживающей какого-либо названия, ни одного обученного артиллериста, кроме как в Варне. Турецкая эскадра, имея в общем 430 орудий, многие из которых 32-фунтовые, не до конца воспользовалась обстоятельствами. Ей следовало бы пришвартоваться на глубине пяти-шести морских сажень, от полтора до двух кабельтов от берега, образовать фланкирующие батареи на прилегающем склоне с несколькими бортовыми орудиями и выгрузить свой лёгкий рангоут, паруса и шлюпки – легковоспламеняющийся и осколочный материал. Русские, вероятно, тогда не атаковали бы его; а если бы и атаковали, то, возможно, могли быть отбиты.

Около полудня 30 ноября 1853 года русская эскадра, оставив снаружи свои пароходы, чтобы отрезать пути отхода любой намеченной добычи, вошла в Синопскую бухту с незарифленными парусами, при лёгком ветерке востоко-юго-восток; все корабли тащили по корме шлюпки. В тот момент возникло предположение, что русские в ожидании безоговорочной сдачи турок посадили в свои шлюпки гребцов, чтобы завладеть добычей; но вероятнее всего они спустили их, чтобы закрепить и снять шпринги. Наблюдая приближение неприятеля, Гуссейн-паша, губернатор Синопа, державший наготове оседланных лошадей с самого начала блокады, вскочил в седло и убрался восвояси; остановился он в ближайшем местечке только по прошествии четырнадцати часов. Город также покинули мусульманские жители. Греки, увидев в русских друзей, остались. Позже в беседе с одним из первых мы высказались по поводу их бегства и получили афористичный ответ: «Когда паша бежит, разве могут люди оставаться?».

Турки, со свойственной им нерешительностью, не открывали огонь по неприятелю до тех пор, пока тот не подошёл на половину расстояния пушечного выстрела; или, может, их командир сковал себя самоубийственным приказом. «Навик» подал знак стрелять сигнал «Уходим в море», но никто не обратил на это внимание. «Низамие», под флагом помощника командира корабля, полагая, что неприятель на них набросится, первым открыл огонь; и вся линия кораблей последовала его примеру. После чего русские привели корабли к ветру, взяли на гитовы, бросили якоря и стали на шпринг; трёхдечные стали напротив двух фрегатов паши. Во время выполнения этого манёвра некоторые их корабли крепко пострадали от турецкого огня; если бы этот огонь был открыт раньше, пока неприятель медленно подходил с наветренной стороны, победа ему досталась бы тогда нелёгкая. Огонь неприятеля поначалу не имел надлежащего действия. Придав своим орудиям слишком большой угол возвышения, в течение получаса его снаряды пролетали главным образом над фальшбортами турецких кораблей, срезая мачты и реи; но по несущественным повреждениям, полученным ими в этот промежуток времени, напрашивается вывод, что турецкие канониры, из-за невнимательности к острым углам своих стен, теряли цель, намеченную прежде, чем клубы дыма загораживали обзор. Рассеявший клубы дыма бриз позволил неприятелю скорректировать прицелы. Последовал ужасный обстрел по фрегатам и корветам, что неизбежно при бортовых залпах с линейных кораблей, вооруженных 68-фунтовыми орудиями. Некоторые турецкие корабли впоследствии не смогли произвести очередь из трёх выстрелов. Несколько минут спустя в одном фрегате треснуло шесть чугунных орудий, а несколько медных орудий погнулись. В целом, поставка боезапасов была приостановлена из-за убыли среди мальчиков-подносчиков пороху. Сотни людей утонули в попытке бегства в шлюпках или на сломанных реях. «С одной стороны – враг, с другой – открытое море». Египтяне, в отличие от турок, плавают как рыба. Так, экипаж фрегата «Дамиат», остатки египетской эскадры в Наварино, севший в шлюпки или выпрыгнувший за борт после нескольких бортовых залпов, спас свыше трёхсот своих людей.

Турецкие корабли, не имея сил противостоять чугунному граду, вытравили якорные цепи и начали дрейфовать к берегу. Пылающий «Низамие» (60-пуш.) навалился на борт «Каида» (50-пуш.); оба сгорели в огне. Через полтора часа исход сражения был решен, и если тогда адмирал Нахимов прекратил бы огонь, не обращая внимания на беспорядочную стрельбу, то ничто бы не уменьшило заслугу искусного выполнения важной операции по атаке эскадре парусными кораблями с подветренного берега. Но он и далее поддерживал беспощадный шквал огня из ядер и зажигательных снарядов, убивших многих несопротивляющихся людей и поджегших турецкую часть города. Он не прекратил огня пока все турецкие корабли, кроме одного, не превратились в выброшенные на берег с пробоинами обломки. Русские овладели фрегатом «Несим» в надежде спасти его в качестве трофея, но из-за того, что судно дало течь и быстро набирало воду, на следующий день его посадили на мель и сожгли зажигательными снарядами. Один из уничтоженных фрегатов, «Фазли-Аллах», был захвачен у русских ещё в 1829 году под названием «Рафаил».

В Синопском бою, в котором из 4,200 турок погибли 2,700, проявился целый контраст характеров. Али-бей встревожился первым: сказав, что не сдастся в плен, он просил своих людей спастись, затем спустился в крюйт-камеру и взорвал свой корабль «Навик». А капитан ­­­­–­­– отплыл от него в шлюпке прежде, чем взорвалось ядро; не обращая внимания на увещевания его раненого паши, оставшегося на борту до следующего дня. Второй капитан ­­­­–­­– тоже погрёб в шлюпке к берегу в начале сражения и едва не погиб от ядра, пущенного ему вслед его же прогневанным капитаном, погибшим на квартердеке. Все это стало известным в ходе опроса выживших в бою военно-морской комиссией. В ходе следствия обнаружились также преданность имамов эскадры, из которых были убиты пятеро из одиннадцати; храбрость Гуссейн-паши, начавшего свою военную карьеру в Наварино и завершившего её в Синопе; храбрость сирийского Кадри-бея, утонувшего в попытке добраться к берегу вплавь со своего севшего на мель горящего судна; и доблесть капитана «Фейзи-Марбут» Иззет-бея, вышедшего из боя целым и невредимым.

Все эти отдельные эпизоды, имевшие место во время Синопского боя, являются лишь волей Провидения. Заслуги остались без внимания, впрочем, как и проступки не подверглись осуждению. Трусливые капитаны вернули к себе прежнее расположение после нескольких месяцев затворничества в своих домах; а осторожный губернатор Синопа в следующем году был назначен на более доходный пост. Подвиг старшего помощника капитана –­­–, маневрировавшего кораблём, в то время как его капитан наблюдал за работающими машинами, позабыв поговорку «слово – серебро, молчание – золото», остался незамеченным. Такое снисхождение, более или менее проявленное в ходе этой войны, имело место из-за  преобладания в стране гражданской формы правления. В предыдущих войнах лейтенанты султана – великий визирь и капудан-паша – лично вели войска империи, будучи облеченными верховными полномочиями. Наказание в те времена было ужасным, а вознаграждение – щедрым, причем тут же на месте в присутствии тысяч свидетелей. Ни один трус тогда не смел возвращаться в столицу, и только с помощью лжи и щедрых даров выдавал себя за героя; а о заслугах храбрецов тогда не говорили шепотом где-то в передней. В последней войне нация сражалась под сенью всевластной бюрократии.

Непосредственно перед самим сражением «Таиф» снялся с якоря, обошёл корабли конвоя в направлении Герзе, провёл бой на отходе со стоящими снаружи русскими пароходами, увидел вечером огни пылающего Синопа, сделал крюк в Чёрном море и в полдень в штормовой день, 2 декабря 1853 года – день отправления русской эскадры в Севастополь, прибыл в Босфор с ошеломительными известиями.

На следующее утро на лице капудан-паши были заметны следы бессонной ночи. Его беспокойство по поводу гибели его эскадры усугубилось запретом появляться султану на глаза. Он бросал упрёки в сторону французского и английского правительств за их обманчивую позицию. «Они предложили нам помощь, – сказал он, – в противостоянии с Россией, а теперь в час нужды их флоты спокойно наблюдают в стороне!». Командующий флотом паша в виде утешения получил подарок выйти в море с двумя пароходофрегатами на рекогносцировку неприятеля и по возможности установить связь с Синопом; но поскольку офицер высшего ранга отклонил эту услугу с четырьмя пароходами, капудан-паша, из уважения к чувствам других, не мог принять это предложение. Однако требовались разведывательные данные любого рода, посему капудан-паша просил его подождать английских и французских послов, и попросил их выслать в Синоп один английский и один французский пароход в сопровождении одного турецкого.

Его посланник нашел их Превосходительства во французском посольстве, беседующими с адмиралами Дандасом и Гамеленом о случившейся катастрофе; о подробностях которой, как затем было установлено, он им поведал. Французский генерал Бараге-д’Илье откровенно заметил, что это военный инцидент и, похоже, не придал ему большого значения. Лорд Стратфорд де Редклифф в течение нескольких дней выказывал своё неведение насчёт нахождения турецкой эскадры в Чёрном море; храбрые адмиралы объяснялись в том же духе. Их неведение по поводу всеобщего опасения – главной темы разговоров в каждом доме и кафе – было столь удивительным, что эскадра вышла из Буюк-Дере в виду Терапии и бухты Бейкос. Послы возражали против выхода турецких пароходов в Синоп в одиночку, опасаясь дальнейшей катастрофы, и возразили против сопровождения англо-французских пароходов, коих они согласились выслать, турецким пароходом; они сказали, что турецкий флаг может испортить репутацию их правительств. Доведя эту идею до крайности, лорд Стратфорд де Редклифф также возразил против поездки турецкого офицера на английском пароходе; однако его коллега отбросил сие сомнение из-за соображений оказания оным определенных услуг, его светлость согласился с этим, но с оговоркой, что тот должен снять свою феску на случай, если там всё ещё находятся русские, и держать своих попутчиков подальше от глаз. Все согласились с дальнейшей просьбой посланника насчёт дополнительного числа врачей и медикаментов для отправки с объединенными пароходами; он сделал её как-то нерешительно, почти не предполагая услышать, что вид французских и английских военных врачей, перевязывающих раны турецким матросам, будет иметь компрометирующих характер.

4 декабря 1853 года. – В Чёрное море направились «Ретрибьюшн» и «Могадор», все еще подпрыгивая на волнах после недавно затихшего шторма; через пятьдесят часов они бросил якорь в Синопской бухте. Русские оставили там несомненные следы своего визита. Весь берег бухты был усеян обломками кораблей и человеческими телами. Наибольший вред причинили разрушения. Не устояла ни одна мачта, не уцелело ни одно бревно. Царь, полагая, что турецкая эскадра в Синопе намеревалась поставлять черкесам боеприпасы, приказал её уничтожить, и его приказ был выполнен в буквальном смысле. Уцелело одно-единственное судно – «Таиф». При высадке мы увидели Синоп словно после штурма: всюду царил хаос и неразбериха; пекарни закрыты, провизию достать непросто. Наш приезд восстановил некий порядок и доверие. В городе мы собрали дееспособных турецких офицеров и матросов – 13 офицеров и 120 человек – и употребили их на пользу. Русские взяли в плен пять офицеров, в том числе командира погибшей эскадры, и около 150 человек. Многие офицеры и около тысячи солдат ушли в глубь страны вечером после сражения.

Вернувшийся на свой пост губернатор пытался оправдать в наших глазах своё малодушие; но его поступок не имеет никакого разумного оправдания. Его дезертирство повлекло за собой бегство мусульманских жителей, и, следовательно, уничтожение их части города, оставленной тем самым без людей для тушения разгорающегося пожара; в результате раненые остались без присмотра, возникла нехватка провизии и всеобщая деморализация. Капитаны, бежавшие в глубь страны до самого Байбурта, что в двадцати часах езды, также заслуживают выговора: им надлежало оставаться в городе или вблизи него, где их присутствие более всего требовалось, чтобы собрать дезертиров и оказать помощь раненым; словом, заменить отсутствующую власть. Как нам стало впоследствии известно из их уст, они получили наказание от холода и усталости по дороге. Если бы ночью к избитым кораблям отправили шлюпки, то можно было спасти многие жизни. Многие утонули и умерли в них от истощения. Иные же спаслись только благодаря своей выносливости. Беш-Ходжа, например, один из команды севших на мель фрегатов и трое других, находились на своём корабле три дня и три ночи и являются живыми свидетелями этих трагических событий. Они говорили, что тлеющие брусья согревали внутри воду и почти все это время позволяли держаться на плаву в полупогруженном состоянии. Вскоре после того, как корабли сели на мель, офицеры и члены экипажа спрыгнули за борт и быстро поплыли к берегу. Многие погибли на этой короткой дистанции: утонули, либо погибли от неприятельского снаряда. Гуссейн-паша добрался до берега, чтобы лишь принять смерть от изнеможения. Его тело было опознано на следующий день и было погребено в теккие[5] над городом, близ усыпальницы мусульманского святого Билала,[6] почитаемого моряками. Большинство из тех, кому удалось выбраться на берег, опасаясь преследования, тут же бежали в глубь страны и останавливались, только когда гул орудий был едва слышен. Раненые, которые в обычных условиях вообразили бы себе неспособность к движению, каким-то чудом добрались до деревень, отстоящих в нескольких часах от Синопа. Мы видели, как некоторых из них привезли оттуда в Синоп на лошадях или в подводах, и изумлялись, как они вообще туда попали. Наипаче мы заметили троих сильно раненых, привезенных в подводе из Герзе, что в шести часах ходу, куда они поползли после сражения. Свой подвиг они объясняли следующим образом: с истекающими кровью ранами, непослушными ногами и, испытывая эмоциональное смятение, они побороли физическую боль.

Нашей первой заботой стал поиск раненых. Свыше сотни раненых мы нашли в различных кафе, с разными стадиями ранений: некоторые в агонии, многие ужасно обезображенные взрывами. Их укладывали на пол или на доски, без постели или покрывал; некоторые с неперевязанными ранами. За ранеными ухаживали два врача с уничтоженной эскадры, поляк и армянин (другие пропали без вести), проявившие усердие и преданность; но, потеряв в этой катастрофе всё, они не могли существенно облегчить боль страдальцам. С дня сражения миновало шесть дней, а окна необходимо было держать закрытыми, дабы не впускать холодный воздух, отчего вонь стояла ужасная: даже здоровые едва могли это вынести. При виде таких неутешных и незаслуженных страданий прослезились храбрые моряки. Когда эти бедолаги меня увидели, то повеселели; а те, кто мог говорить, сказали: «Рады вас видеть, отец! Теперь мы обрели надежду!». Услышав, что капитаны Драммонд и Ла-Вайе выразили своё согласие перевезти их на своих пароходах в Константинополь, они почти забыли о своих страданиях. Сие известие подействовало на них лучше всех лекарств.

Хирурги с «Могадора» и «Ретрибьюшн», а также их помощники, взяли страдальцев под свою опеку и проявили к ним своё милосердие. После долгих убеждений некоторые раненые согласились на ампутацию; но можно было также облегчить их боли, если бы не появление столбняка. Все, кто видел их, не смогут легко забыть гнетущее зрелище, увиденное ими в тех грязных кафе – первый взгляд на страшные картины войны. Несколько раненых было привезено из соседних деревень, как только распространились известия о нашем прибытии. Для их лечения мы оставили двух местных лекарей с двумя турецкими флотскими офицерами и десятью матросами с необходимыми хирургическими инструментами; а в середине следующего дня мы погрузили выживших в Синопском бою на корабли; некоторые стояли одной ногой в могиле. Аллах оказался милостив с ранеными: Он даровал им прекрасную погоду и спокойное море при переходе в Босфор. Власти попросили, чтобы при постановке на якорь «Ретрибьюшн» и «Могадора» в виду района Топхана[7] повременили с выгрузкой раненых до наступления вечера, чтобы их не видели люди.

Глава XI

Турецкий флот готовится к выходу в море – Автора вызывают в Порту – Принятие диваном поражения в Синопе – Нежелательный совет – Заверения автора получают одобрение – Его предложения для возведения редутов в Синопе отклонены — Результаты расследования катастрофы в Синопе – Несправедливое обвинение Порты – Большой Совет готов вести переговоры о мире – Манифест Порты – Действия Четырёх Держав – Союзные эскадры входят в Черное море – Уведомление союзных генералов русскому адмиралу

Мы узнали, что турецкий флот поспешно готовится к выходу в море; приказ об этом был отдан под шум, вызванный сражением в Синопе. Уныние на флоте было глубоким; но никто не осмелился выразить это на словах. –– паша сказал автору: «Если вы не допустите выхода флота, я и все капитаны расцелуем вас в ноги».

Получив приказ туда явиться, автор отправился в Порту, чтобы подробно рассказать министрам о сражении. Их светлые заставленные подушками апартаменты и лощеные одетые в меха личности усиливали в воображении, путём контраста, мрак грязных кафе Синопа с их скорченными обитателями. С явным равнодушием они слушали мой скорбный рассказ и спокойно смотрели на панорамный вид Синопской бухты, сделанный несколькими днями спустя после сражения лейтенантом О’Рейли с «Ретрибьюшн». Чужеземцу, не знающему типичной черты османцев – nil admirari,[8] показалось бы, что они слушают доклад и смотрят на картину катастрофы где-то под Китаем. Впрочем, упоминание бегства паши Синопа зажгло искорку в старой турецкой душе. Решид-паша, в чьём имении он ранее служил, попытался оправдать его поведение: «Ему не положено, – заметил он наивно, – оставаться под пушечными ядрами». На что Киридли Мустафа-паша бросил на него грозный многозначительный взгляд. Никто не придал этому значения, но все это запомнили. Киридли Мустафе-паша была вручена государственная печать великого визиря лишь с присвоением титула, но реальные полномочия имел министр иностранных дел Решид-паша. В течение нескольких недель презрительного взгляда первый сложил свои полномочия, а последний занял его место.

Едва я закончил свой печальный рассказ, как в комнату ворвался радостный государственный министр и объявил о прибытии одного татарина из Кастамболу[9] с известиями об отражении атаки русских турецкой эскадрой в Синопе с потерями из двух кораблей. Несколько печальных слов его коллег уняли его восторг. Затем я, с должным уважением к национальной чувствительности, доложил им о состоянии их флота и его перспективах в море. В Синопе погибли или исчезли 4000–5000 их лучших людей; остальные же, главным образом рекруты нового набора, получавшие недостаточное пропитание и одежду, сильно пали духом. Если бы флот столкнулся с неприятелем, он потерпел бы поражение; в случае шторма – погиб. Так или иначе, для русских это была бы победа. Эти слова звучали сурово, ибо для людей, живущих под влиянием собственных иллюзий и самообмана, они непривычно резали ухо. Но факты были упрямы. Они только что потеряли одну эскадру из-за самонадеянности; они воевали без союзников; так что после показного бахвальства они согласились поберечь свой флот в порту до возвращения весны.

Двумя днями позже Порта, склонная к бахвальству, словно ошеломлённый от удара, который трясёт кулаком и кричит «кто боится?», приказала капудан-паше, чтобы четыре пароходофрегата крейсировали в Чёрном море. Но на его побережье не находилось ни одного порта-убежища на случай непогоды, ни одного угольного склада. Капудан-паша попросил, чтобы автор присоединился к нему в этом крейсировании, одновременно намекнув о глупости этой затеи, и не имея прав официально возразить, попросил неофициально представлять их в нужном месте: что он и сделал. «Если, – было замечено секретарю Решид-паши, – имеется какое-либо намерение, пусть они сколько угодно плавают вокруг Чёрного моря, и чтобы никто не уклонялся от службы, но не отправляйте их только ради демонстрации флага. Вы уже потеряли два корвета из-за подобной бравады. Ваши фрегаты слишком ценны, чтобы ими рисковать: они все вам понадобятся; пуще всего весной: для перевозки солдат и военного имущества».

Выход пароходов был отменён.

Ввиду того, что тогда поздно признали незащищенное состояние берегов Чёрного моря, автору было приказано держать совет в Топхане. Изложив начальную стратегию: сделать в своё время Синоп усиленным арсеналом, он порекомендовал пока что возвести на указанных пунктах бухты четыре защищенных окопами редута с десятью пушками на каждом; и такие же батареи в Эрегли, Самсуне, Трапезунде, Инеаде, и по одной на якорных стоянках в заливе Бургас и в бухте Каварны. Вооруженные якорные стоянки – условие для более слабой воюющей стороны держать свои крейсеры в море и осуществлять прибрежную торговлю. Этот простой и недорогостоящий план был принят, а для его быстрого выполнения был составлен письменный документ. Материалы и рабочие были на местах; артиллерийское и техническое снабжение – в Константинополе. В следующем месяце турки смогут отправить крейсеры в море и позволить купеческим судам покидать порт, не опасаясь за свою безопасность. Но дипломат, чьи яснейшие в тот день слова были законом, наложил запрет: он потребовал, чтобы Порта дождалась отчёта компетентного специалиста, коего он направил в указанные места. Соответственно, двумя месяцами позже, под его руководством в Синоп и Трапезунд отправились английский и турецкий офицер инженерных войск. Их отчёт, с соответствующими эскизами, оказался достойным их образования при Вулвичском колледже; но оказался невостребованным из-за его сложных расчётов для суровых нужд настоящей войны.

<…>Далее, чтобы умерить общественное негодование нанесением удара где-нибудь по слабому месту – в любом, но верном месте – в Порте собрался совет для изучения обстоятельств, связанных с флотской администрацией до Синопского боя. Суд на Востоке зачастую выносит заранее известное решение. В этом деле всплыло много оскорблений и унижений. Затаённые зависть и неприязнь вырвались наружу. Капудан-паша обвинил своих фериков:[10] одного за трусость и неподчинение, другого за небрежность и просчёты. Ферики, намеренно затеяв по такому случаю ссору, объединились против общего врага, продемонстрировавшего отсутствие такта и не обрушившего свою критику на кого-либо одного. В свою очередь они обвинили его в некомпетентности и отдаче противоречивых приказаний. Флотские капитаны, узрев в нём обреченного на роль козла отпущения, стали на сторону адмиралов. В итоге, после допросов, Махмуд-пашу лишили звания капитана-пашалыка и отправили с глаз долой в Борлоз,[11] в Малой Азии.

Британский посол, в своей депеше английскому министру иностранных дел от 17-го декабря 1853 года, прямо обвинил Порту и косвенно других сторон. Он сказал, что не мог утаивать от самого себя, что «уничтожение столь многих судов в Синопе, вероятно, никогда бы не произошло, если бы корабли Франции и Англии были туда направлены заранее; не то чтобы он обвинил в этой катастрофе никого, кроме Порты и её офицеров. Они сами, или их профессиональные советники, прекрасно знали о жалком состоянии сухопутных оборонительных сооружений Снопа. Они лично отвечали за очевидное неблагоразумие: оставлять столь длительное время в опасности эскадру, подверженную атакам вражеских кораблей гораздо превосходящими силами». Бросая эти камни, его Превосходительство не помышлял о своём собственном стеклянном доме. Английские и французские флоты до известной степени находились под руководством их послов в Константинополе; оказывается, что до Синопского боя они высказали пожелание, чтобы любые французские и английские корабли вошли в Чёрное море. Состояние оборонительных сооружений, не только в Синопе, но и в любой части империи, должны были быть известны людям, взявшим на себя право диктовать Порте свои военные операции, считая излишним заранее советоваться с её военными или флотскими офицерами; которые, имея консулов в портах отдалённых английских колоний и финансовые средства на непредвиденные услуги, имели все возможности для получения специальных сведений. Капудан-паша, профессиональный советник Порты, рекомендовал отправить в Чёрное море линейные корабли, дабы не допустить возможности «нападения вражескими кораблями гораздо превосходящими силами» на эскадру из фрегатов и корветов; но его одобренная Портой рекомендация была отвергнута.

Затем состоялся ещё более важный совет – Большой Совет (два месяца спустя после того как он собрался, чтобы посовещаться насчёт войны), на котором обсуждался вопрос о мире. Заседание совета проводилось в Константинополе 16-го и 18-го декабря 1853 года по идентичной ноте, написанной представителями Австрии, Англии, Франции и Пруссии. Как и в прежнем заседании выступающим был Решид-паша; но в обратном смысле. Представители общественности проголосовали вместе с ним, но улема был менее сговорчив. Члены совета выразили готовность заключить мирный трактат с учётом очищения Дунайских княжеств, сохранения суверенных прав Турции и гарантии Четырёх Держав в отношении её независимости, что подразумевается в «ноте», уже врученной её представителями. Обнародование мирных взглядов побудили нескольких мюдеррисов (преподавателей медресе) и многих софта (учащихся медресе) устроить демонстрацию протеста в мечети султана Сулеймана. Там их встретил сераскир. После его увещеваний они сдали своё оружие. На допросе в Порте некоторые из них сказали: «Если вы сейчас хотите мира, почему два месяца назад вы объявили войну?». Самым буйным, так как они имели воинственное настроение, сказали, что они могут идти к границе. На этот сарказм они ответили, что их призвание – молиться, а не воевать; война священная, ангелы им помогут. На следующий день свыше сотни из них были отправлены на корабле в Кандию; чтобы там размышлять о Коране и учить, что все содержащиеся на его страницах знания предназначены для тех, кто знает, как их читать. Каждому ссыльному выдавалось по 4 пиастра (8 пенсов) и 2 фунта хлеба в день.

Затем Порта издала манифест, опубликованный в официальном бюллетене 23 декабря 1853 года и который был зачитан в мечетях, о том, что Большой Совет единодушно решил считать мир желательным, но с сохранением суверенных прав и территориальной целостности; что он пришёл к этому решению вследствие часто проявляемого желания России к миру и по совету четырёх союзных Держав. Война не будет ослаблена в ходе переговоров. В манифесте содержалось предупреждение для всей нации, что если кто-либо осмелится произнести хоть слово против решения совета, он тотчас получит заслуженное наказание. 31-го декабря Решид-паша адресовал ноту представителям Четырёх Держав, в которой он знакомит их с принятием Портой, с одобрения султана, условий в идентичной ноте, поскольку они не содержат ничего, что могло бы ущемлять нерушимые права Оттоманской империи, и готовностью его величества заключить мир согласно указаниям его союзников. Лорд Кларендон в своей депеше от 17-го января 1854 года лорду Стратфорду де Редклиффу сообщил, что правительство Её Величества сочло упомянутую «ноту» вполне удовлетворительной и выразило надежду на то, что Россия, ясно понимая свои собственные интересы и интересы Европы, согласится на разумные условия, нынче ей предложенные. Но слишком поздно! Пушки Синопа снова отозвались эхом в Европе и указали точное направление общественному мнению; и это наконец-таки преодолело нерешительность Западных Держав, что, по правде говоря, было неблагородным с того момента, как Турция обнажила меч. Французское и английское правительства уже письменно уведомили своих послов в Константинополе о том, что англо-французский флот должен защитить турецкий флаг и территорию в Чёрном море и потребовать, чтобы все русские военные суда вернулись в Севастополь, либо ближайший порт; а чтобы рассеять сомнения у адмиралов, лорд Стратфорд де Редклифф в депеше адмиралу Д. Дандасу потребовал от него привести в Босфор всякий русский корабль, который откажется исполнить данное требование.

Разве можно было ожидать мира после такого уведомления? Удивительно то, что об этом до сих пор следует без конца говорить.

А теперь вернёмся к мерам, принятым в отношении союзных флотов по получении известий о Синопском сражении. Два дня спустя Решид-паша, в письме британскому послу, после того как отметил, «что единственной целью английского и французского флотов в Босфоре является защита турецких берегов», сообщает о желании Порты активных действий со стороны союзников в Чёрном море; английский министр иностранных дел, в своей депеше его Величеству от 17-го декабря 1853 года, выражает убеждение британского правительства в том, что союзные флоты получили приказание от английского и французского послов, после возвращения высланных в Синоп пароходов, войти в Чёрное море. Генерал Бараге-д’Илье и лорд Стратфорд де Редклифф попытались убедить адмиралов Гамелена и Дандаса туда отправиться, но расхождение во мнениях по этому вопросу вызвало охлаждение в отношениях между ними. Нежелание храбрых адмиралов покидать свою живописную стоянку в бухте Бейкос в течение всего декабря 1853 года остаётся загадкой, поскольку мы не можем доверять распространенным слухам о том, что они выразили своё опасение по поводу того, что во время их отсутствия русские захватят Дарданеллы. Спасать эскадру уже поздно, но долг наш состоял в том, чтобы не допустить превращения Чёрного моря в Русское озеро. В течение этого месяца, окончившегося посреди возвращения объединённых пароходов из Синопа и входа объединённых флотов в Чёрное море, русские могли нарушить спокойствие любого городка (кроме Варны) на берегах этого моря.

Наконец нерешимость была устранена с получением, 25-го декабря 1853 года, депеши от французского правительства, написанной при взаимном согласии британского правительства, с приказанием французскому флоту войти в Чёрное море. Но потребовалось ещё десять дней, чтобы подготовить флот к выходу в море; эти славные флоты, один из которых, как сообщили туркам, был готов через сутки пойти даже в Китай. Наконец флот отправился, и посол сообщил об их отплытии британскому министру иностранных дел в своей депеше от 5-го января 1854 года следующим содержательным предложением: «Объединенные эскадры, наконец, успешно вошли в Чёрное море с вчерашним рассветом». По мере того, как он шёл в два ряда при попутном ветре вдоль Анатолийского побережья, под их конвоем следовало несколько турецких пароходов, «Ретрибьюшн» повёз в Севастополь письмо от союзных адмиралов русскому адмиралу о том, что целью их присутствия в Чёрном море является защита турецкого флага и территории против всякого враждебного действия; о чём они его уведомили, как они сообщили, с целью предотвращения всякого столкновения, наносящего вред дружеским отношениям между их правительствами и русским правительством. Но ответа на это письмо получено не было.

От главного редактора: книга адмирала Слейда вносит ясность по одному из вопросов Синопского сражения – участвовал ли в нем сам Слейд и был ли он в этот день на борту «Таифа» — единственного корабля турецкой эскадры, сумевшего вырываться из синопской западни. Последние исследования российских военно-морских историков заставляют усомниться в этом. Турецкие исследования говорят, что в этот день в Синопской эскадре Осман-паши 12-пушечным «Таифом» командовал капитан Арап Яхья-бей (Arap Yahya Bey).

[1] Высший чин на флоте в султанской Турции, соответствовал генерал-адмиралу – главнокомандующему флотом.

[2] Наказание, применяемое в некоторых восточных странах, в виде палочных ударов по пяткам и спине.

[3] Сержант турецкой армии.

[4] От м-ра Пизани лорду Стратфорду де Редклиффу. Пера №3, 1853 г.:

[Отрывок] «Турецкая эскадра, за исключением трёхдечных кораблей, проследует в Чёрное море и, вероятно, будет готова к выходу в воскресенье».

От лорда Стратфорда де Редклиффа министру иностранных дел. Терапия №5, 1853 г.:

[Отрывок] «Мне удалось отговорить Порту не отправлять в данный момент отряд линейных кораблей и фрегатов в Чёрное море».

[5] Теккие (тур.) — монастырь дервишей.

[6] Согласно давней традиции, Сайти Белал пришел в Малую Азию с персами в XI веке. Он был убит в бою с правителем Синопа. Его тело было перенесено с места его первого погребения турками в теккие. Считается, что он является потомком Али, но это маловероятно. Все сияхи (путешествующие дервиши) посещают его могилу, где по ночам зажигают лампады. Капитаны турецких судов, согласно обычаю, заходят в Синоп, чтобы преподнести в дар лампадное масло.

[7] Название одного из предместий Константинополя; оно же является артиллерийским ведомством (от top, пушка, ядро, и перс. chanah, дом.) ранее – пушечнолитейный завод;

[8] Ниль адмирари (лат. – ничему не удивляйся) этими словами начинается одно из писем Горация, в котором идет речь о необходимости ничему не удивляться.

[9] Греческое название Кастамону – город и район в северной Турции, рядом с Синопом.

[10]Турецкий дивизионный командир.

[11] Искаженное название городишка Болу согласно уточнению турецким историком Жанданом Бадемом, автором «Оттоманская Крымская война (Османская империя и её наследие)» (The Ottoman Crimean War (Ottoman Empire and its Heritage), 1853-1856/ by Candan Badem, The Netherlands, 2010).