С. Ченнык (Симферополь)

Адмирал В.А. Корнилов – пять шагов к бессмертию. Подвиг и гибель

«…день был ужасный; но русским Бог дал силу и мужество».

Генерал-майор К.Р.Семякин

Накануне

К исходу 4(16) октября 1854 г. для опытного вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова было ясно – завтра союзники будут пытаться огнем артиллерии с суши и с моря разрушить то немногое, что успели создать. Если им это удастся, возможно, последует штурм. Был срочно созван штаб, на котором присутствовали примерно 10 человек ближайшего окружения адмирала, прошедший почти неформально, за чаем. Ничего удивительного, моряки и на суше продолжали жить традициями корабельной кают-компании.

В разгар совещания прибыл полковник Попов, от которого недавно методом «посыла подальше» избавился князь А.С. Меншиков и который надеялся найти понимание здесь. Он напомнил приказание Николая, чтобы Корнилов берег себя. Адмирал прервал: «Не время теперь думать о безопасности; если завтра меня где-нибудь не увидят, то, что обо мне подумают?».[1]

К 10 часам все получили свои задачи и разъехались по своим местам. Чтобы снабжение русской артиллерии не давало ей возможности прекратить огонь, адмирал назначил капитан-лейтенанта Попова[2] ответственным за снабжение боеприпасами батарей. Помощником к нему назначили капитан-лейтенанта Ф.В. Пестича.[3] Место обоим определили у Графской пристани. Было приказано иметь запас на батареях по 150 выстрелов на орудие.[4]

Корнилов понимал, что испытание, которое ждало гарнизон крепости, в первую очередь выпадало на моряков. Поэтому, прощаясь с Поповым, сказал: «Завтра будет жаркий день, англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект, я опасаюсь за большую потерю от непривычки, впрочем, наши молодцы скоро устроятся: без урока же сделать ничего нельзя, а жаль, многие из нас завтра слягут».[5]

С Корниловым идет капитан-лейтенант Александр Павлович Жандр[6], адъютант адмирала. Он вместе с ним пройдет с адмиралом скорбный путь. Ровно пять ступеней, после которых Корнилова ждало бессмертие.

На случай штурма в Севастополь с 1 октября ввели дополнительные силы. Московский пехотный полк: 3-й батальон в траншеях между казармами морской артиллерии, где размещался 45-й экипаж и 3-м бастионом; на 3-м бастионе  40-й и 41-й экипажи; 4-й батальон в траншее между 3-м бастионом и батареей №3; 1-й и 2-й батальоны в резерве 3-го отделения располагались между Морским госпиталем и Доковым оврагом. Траншеи, в которых сидели 3-й и 4-й батальоны были полностью закончены и приспособлены к ружейной обороне.[7] 

Тарутинский егерский полк:  занял территорию перед 4-м бастионом и балку между 4-м и 5-м бастионами.[8]

В Ушаковой балке расположились бутырцы и бородинцы. От всех пехотных частей «…было приказано выслать застрельщиков за линию укреплений, дабы предупредить приближение вражеских апрошей… Стрелки располагались в ямах, меж скал, везде, где было хоть какое-то укрытие».[9]

Метеосводка

Думаю, читатель удивится наглости автора решившегося на попытку описания метеоусловий одного конкретного дня полуторавековой дальности. Но без этого картина происходившего не будет полной, а опыт работы над предыдущими частями показывает возможность подобных изысканий всего лишь при тщательном чтении первоисточников и прочей, относящейся к делу литературы.

Итак, 5(17) октября 1854 г. Как и в любой день, назначенный для убийства себе подобных в ходе грандиозного спектакля, который люди именуют сражением, наверное по воле Всевышнего природа замирает. Типичная крымская осень, когда тепло уже уходит, но холод еще не дошел. Вот-вот задуют сильные штормовые ветры, но пока «…день был абсолютно безветренным».[10] Это из репортажа Рассела: «…полный штиль».[11]  До 10 часов держался легкий туман – это уже Тотлебен.

Полковой священник Альбов писал в этот день жене: «Нынче день особенно жаркий; солнце так и печет, только пол­часа тому назад появился довольно прохладный морской ветерок. По здешнему климату можно заметить одно, что, несмотря на теплоту, здешний воздух более опасен для здоровья, нежели северный. Ныне день теплый, даже жаркий, а ночи холодные, с обильной росой».[12]

Начало

Как и погода, сами дни 3 и 4 сентября выдались на удивление тихими, но «…5-е число будет памятно в летописях военной истории, по огромному числу снарядов, выпущенных с обеих сторон».[13]

Момент изготовления союзных батарей к открытию огня не остался не замеченным русскими. Ранним утром пластуны 2-го Черноморского батальона доставили командиру полковнику Головинскому донесение, что в неприятельских траншеях начато интенсивное движение и шум: осадные батареи открыли («прорезали») свои амбразуры.[14]

Все поняли: то, чего так долго ждали – сейчас начнется.

 В 6.30 французская батарея №3 выпустила в сторону русских позиций три бомбы с минимальными интервалами – сигнал для общего открытия огня, продолжавшегося с небольшими перерывами три последующих дня:[15] «Двенадцать часов продолжалась страшная канонада с моря и с сухопутной стороны. Несколько сот орудий гремело без умолку».[16] 

В первый день по крепости действовали все орудия французских батарей №№1-5 правой атаки, английских батарей №№1-5 левой атаки и №№1-6 правой атаки, общим числом 144 ед.[17]

Этого хватило, чтобы через считанные минуты атмосфера вокруг Севастополя стала напоминать пекло! Французского подполковника Монтадона зрелище восхищает и ужасает одновременно: «В течение многих часов перед нами предстает действительно изумительное зрелище: это ужасающий артиллерийский бой, зловещее завывание которого мы слышим на каждой точке линии окружения».[18]

Другой английский пехотный офицер вспоминал, что хотя грохот стоял невообразимый («как во время работы молотов на верфи в Вулидже»), трудиться в этот день пришлось в основном артиллеристам и морякам. Пехотинцы оставались лишь зрителями этого грандиозного представления. Созерцанию мешали лишь ядра и осколки гранат, иногда долетавшие до них.[19] 

Полковая летопись 23-го Королевского Уэльского фузилерного полка: «Утро 17 октября возвестило «самое ужасное артиллерийское сражение, которое весь мир до сего времени еще не видывал». Союзная артиллерия открыла огонь по русским укреплениям вдоль всей своей линии».[20] До 9 часов огонь был наиболее сильным.[21]

Интересно, что англичане употребляют термин «артиллерийское сражение», задолго до осени 1914 – зимы 1915 гг., когда оно впервые вошло в оборот применительно к боям на Западном фронте Первой мировой войны. И если по масштабам событий мы еще можем оспаривать это, то по концентрации войск и плотности артиллерии они близки.   

Едва заслышав первые выстрелы артиллерии, Меншиков и Панаев поднялись на возвышенность, откуда увидели окутанный густым дымом и пылью Севастополь. Рев орудий быстро перерос в один беспрерывный грохот, «…какого до той поры, еще, я думаю,  никто из нас не слыхивал».[22] 

Издалека город представлял зрелище на грани реальности: «Воздух сгустился, сквозь дым солнце казалось бледным месяцем. Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая посылала нам смерть».[23]

Не теряя времени, Меншиков направился в город. Даже в относительной безопасности, свита князя удивлялась мощи артиллерийского обстрела. Путь был четко обозначен грядой откатывавшихся ядер, которые ложились «…плотно одно к другому, как булыжники на прибое моря».[24]

К этому времени на батареях уже пробили тревогу. Орудия, назначенные для действия против осадных батарей, немедленно стали отвечать огнем на огонь. Войска подошли к банкетам, в готовности ожидая начала штурма.[25] Началось смертоносное противостояние, состязание в мастерстве и выдержке.  

Русские достойно выдержали первый шквал огня и металла, обрушенный на них французскими и английскими батареями. Приученные быть под выстрелами, морские артиллеристы, среди которых немало было синопских ветеранов, быстро заняли места у орудий и открыли ответный огонь. Его организованность и сила неприятно поразили неприятеля: «…огонь русских был живой и хорошо направлен».[26]

Это не удивительно. Морские артиллеристы, готовясь к отражению противника, делали ставку на ошеломление неприятеля сильнейшим ответным огнем. Привычные и приученные к частой стрельбе на море, они не изменили себе и на суше, стараясь в короткое время выпустить большее количество снарядов, концентрируясь на давно определенных целях.

В морских сражениях «…атакованный не может оставаться слишком долго в углах обстрела атакующего. Кроме того, прежние опыты указывали, что стрельба из гладкоствольных орудий могла быть действительна только на близких расстояниях. Эти условия и легли в основание принятой на море простой тактики, свойство которой состояло в том, чтобы в наименьшее время выбросить наибольшее число снарядов, а потому все упражнения с артиллерией в мирное время на кораблях имели одну цель, т. е. достигнуть самой скорой стрельбы, чему много способствовали сноровка и ловкость наших матросов, легко обращающихся с тяжелыми для того времени орудиями».[27]

Этот принцип действовал на батареях в первые часы сражения на береговых батареях и  на бастионах сухопутного фронта.[28] Чтобы предотвратить разрывы орудий и дать дыму рассеяться, несколько раз давались команды на замедление темпа огня.[29] 

Уже к 10 часам прибыли первые посыльные с батарей правого фланга с требованием пополнения боезапаса. Вскоре с этим же на Графскую прибыли офицеры с левого фланга.[30]

Окружающий мир вдруг переменился. Когда в дело вступили пушки флота и береговых батарей реальность приобрела размытые очертания. Звук боя стал непрерывным ревом на одной ноте, который, по образному выражению Рассела стал похож на «…грохот локомотива, несущегося на большой скорости, только много сильнее».[31]  

Вскоре возможность стрелять прицельно огня стала затрудненной, потом почти невозможной. Артиллеристы вели стрельбу в направлении вспышек неприятельских выстрелов.[32]  

Что творилось на батареях можно только представить. Но какую бы картину мы не рисовали бы для себя, она не может отразить ад, в минуты разверзшийся на земле. Свидетель писал из Севастополя: «…Застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море: вообразите только, что из тысячи орудий с неприятельских кораблей, пароходов, и с сухопутных батарей, а в тоже время и с наших батарей разразился адский огонь: неприятельские корабли и пароходы стреляли в наши батареи залпами: бомбы, каленые ядра, картечи, брандскугели и конгревовы ракеты сыпались градом;…все это сливалось в страшный и дикий гул, нельзя было различить выстрелов, было слышно одно только дикое и ужасающее клокотание; земля, казалось, шаталась под тяжестью сражающихся».[33] 

Начала давать знать спешка возведения укреплений. К достоинству подполковник Э.И. Тотлебена он не собирался это отрицать, честно описывая события труднейшего для него дня: «…Бруствера наших батарей оказывали слабое сопротивление неприятельским выстрелам. Будучи насыпаны наскоро, из сухой хрящеватой земли, они, не успев улежаться и окрепнуть, легко рассыпались от снарядов. Амбразуры тоже не представляли достаточной прочности: некоторые из них, по неимению хвороста, были одеты земляными мешками, досками или глиной, другие же вовсе не имели одежды. Глиняные одежды, от действий пороховых газов, обвалились большей частью тотчас же после первых выстрелов…».[34]

Чтобы не дать обороне ослабнуть, приходилось постоянно восстанавливать разрушения. Матросы, рискуя жизнью, делали это, хотя и понимали, что каждый миг может оказаться для них последним.

Тяжело приходилось армейским частям. После первых выстрелов пехоту подвели к банкетам, где держали сосредоточенно. Хотя они находились в преимущественно закрытых местах, на батареях находились небольшие группы в «первой готовности». А так как сами они ничем не противодействовали противнику, то такое положение отрицательно отражалось на психологическом состоянии солдат.  

Так как объем книги не позволяет детально разобрать события этого дня, мы поступим проще – посмотрим на них глазами адмирала Корнилова. Вместе с ним пройдем по его последнему пути, начавшегося с тревоги, постепенно перешедшей в уверенность и завершившийся славой и смертью.

Это не путь на эшафот, это путь – чести и славы!

Ступень первая. 4-й бастион

На одной из ключевых позиций Севастополя утро 5 октября началось усиленным обстрелом из стрелкового оружия. Вероятно, французы пытались таким образом не дать русским артиллеристам занять места у орудий, постараться нанести им максимальные потери, стреляя по орудийным амбразурам. 

Затем ружейных огонь сменился грохотом пушек. Относительное спокойствие сменилось адом. Вот как описывал происходившее лейтенант В.Г. Реймерс:[35] «Картина сделалась ужасная! Послышались всюду стоны и крики раненых, моментально все занесло дымом и мы, думая, что неприятель прямо бросится на штурм, открыли огонь из всех орудий, стреляя, разумеется, неизвестно куда. Но, выбросивши по 25 снарядов с орудия, мы должны были замолчать, потому что снарядов у нас оставалось мало, вследствие чего, в продолжение целого дня, наши орудия и вал представляли верную цель неприятелю и претерпевали много повреждений».[36]  

Находившийся на бастионе командир 8-го Черноморского батальона полковник Венедикт Васильевич Головинский за час до рассвета, приготовив своих людей к ожидаемому нападению,  приказал вестовому поставить самовар, надеясь начать утро свежим чаем. Едва вода закипела, как осколок вражеского снаряда на излете превратил агрегат в бесполезный металл.[37] 

Бастион быстро превратился в вулкан. В него летели снаряды с французских и английских батарей, а над ним проносились еще и русские снаряды, выпускаемые с двух соседних батарей, лишь усиливая сходство с буйством природного катаклизма.[38]

В разгар обстрела на батареях бастиона появился Корнилов. С ним были чины штаба, в том числе Попов и Жандр, едва поспевавшие за адмиралом. Последний вспоминал: «Когда мы взошли на банкет левого фаса бастиона, канонада была уже в полном разгаре. Воздух сгустился, сквозь дым солнце казалось бледным месяцем, и Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая посылала нам смерть».[39]

Попов увидел бастион «…в полном действии и на нем не было никаких проявлений разрушения». Корнилов «…беспрерывно рассылал штабных своих с различными приказаниями, относящимися к материальным нуждам действующих батарей».[40] 

Не следует искать в действиях адмирала «путешествие за смертью». Корнилов – человек военный. Бомбардировка – первое испытание созданной в том числе и им оборонительной системы, экзамен на ее состоятельность. Ему нужно лично убедиться, что все сделано правильно, а если что то сделано неправильно, тут же принять меры к исправлению. Адмиралу нужно, чтобы его видели матросы и офицеры, для них, привыкших к морской войне, важно присутствие адмирала  на бастионе, как и на мостике боевого корабля.  Понявший это Корнилов «…под сильным огнем подходил к каждому орудию, толковал комендорам, куда целить, одушевлял каждого человека».[41]

Тогда же, по словам Реймерса, произошла и славноизвестная история с арестантами, которых бомбардировка застала на батареях. И это тоже не из серии эпоса. Корнилов сделал то, что было нужно: с этого момента личный состав арестантских рот стал полноправными членами обороны крепости. До этого они были расходным материалом. 

«…арестанты потребовали Корнилова и выпросили себе свободу, говоря, что настал теперь для них день, в который они могут загладить свои проступки. И действительно, они молодцами выполняли свои обещания; в первый день работы неустрашимо таскали раненых, приносили снаряды, воду и проч., так что в первый день, как слышно было, выбыло из них до половины. Оставшиеся поступили на батареи, и те, которые находились у меня на бастионе, были все без изъятия отважные и славные ребята, даже некоторые получили впоследствии Георгиевские кресты».[42]

Но давайте не будем сильно разбрасываться эмоциями и преподносить действия арестантов как образец героизма и решительности, хотя, действительно, по воспоминаниям участников обороны, в этом им трудно было бы отказать. Во все времена, от ранней истории, вплоть до последних глобальных войн, в период активных боевых действий, наиболее опасные места доверяли или элите или проштрафившимся. И тут Севастополь не исключение. Когда потребовались те, кто может работать под обстрелом, то лучше материал, чем арестанты найти было трудно. Корнилов исправил то, что нужно было сделать по отношению к ним раньше. Не имевшие в годы мира почти никаких шансов получить свободу, они с воодушевлением откликнулись на это с началом обороны крепости.

Корнилов, проезжая по траншеям мимо стоявших в строю пехотинцев-московцев и видя, что неприятельский огонь не только губителен для стоявших без дела пехотных подразделениях, но и давит их морально дал команду отвести их в тыл и поставить вне выстрелов. По причине слабости и малой высоты брустверов эти подразделения стали нести большие потери.[43] Солдат отвели за 1-й флигель лазаретных казарм. В траншеях оставили некоторое число штуцерных стрелков и батальонных адъютантов.[44] 

Когда стали выбывать матросы из числа орудийной прислуги, на их место стали ставить всех, кто находился под руками, в том числе солдат из пехоты. Насколько дорого это ей обошлось, можно судить хотя бы потому, что из 413 чел., отправленных на батареи из Тарутинского егерского полка за время кампании, назад вернулись лишь 188. В том числе в последний день штурма Севастополя 27 августа 1855 г. было убито или ранено 121 чел.[45]

Да что там пехота, ее удел сгорать в огне войны как солома в костре. К пушкам стали даже несколько добровольцев из числа пластунов.

Одному из них оторвало кисть и при этом «…странным образом вытянуло из руки и смотало жилы». Молодой казак, пытавшийся оказать ему помощь, заворожено застыл, только что и сумев сказать: «Вот ведь как фигурно ломаются у казаков руки». Старый пластун, видя такое его состояние, отправил казака на место другого, которому только что осколком снесло голову, а сам принялся оказывать помощь раненому.[46] 

Корнилов прошел по всей линии бастиона вплоть до «Батареи грибка», внимательно осматривая позицию каждого орудия и оценивая происходившее. Затем проделал путь в обратную сторону и встретился с вице-адмиралом Новосильским.[47] Переговорив с ним, адмирал спустился в лощину между 4-м и 5-м бастионами, где стояли солдаты Тарутинского егерского полка.

Здесь адмирал искренне полюбовался работой 10-пушечной батареи № 25, которой командовал лейтенант Титов. Это его орудия взорвали пороховой погреб на французской стороне.

Корнилов оставил Попова и, несмотря на возражения последнего, отправился дальше по линии бастионов. Попов рекомендовал адмиралу остаться, считая, что «…все донесения с оборонительной линии… посылаются в дом, им занимаемый, и если какие-либо из них потребуют безотлагательных распоряжений, то отсутствие его может сделаться гибельным, и предложил ему вместо его, осмотреть оборонительную линию Корабельной стороны».[48]

Вторая ступень. 5-й бастион

На 5-м бастионе, куда от тарутинцев поднялся Корнилов, он встретил адмирала П.С. Нахимова. Павел Степанович «…распоряжался как на корабле».[49] В этот день он впервые появился на бастионе в том самом сюртуке с золотыми адмиральскими эполетами, которые хотя и выделяли его от остальных, но, в конце концов, стоили ему жизни. Нахимов был уже зацеплен осколком, но, забрызганный кровью, не собирался покидать бастион и в «…порыве геройского увлечения, сам направлял орудия, открыто становясь в амбразуры».[50] 

Адмиралы осмотрели бастион, при этом даже поднимались на банкет, стараясь определить действенность вражеского огня. Капитан-лейтенант Ильинский попытался «согнать» Корнилова оттуда, на что получил разъяснение о месте каждого в бою: «А за чем же вы хотите мешать мне исполнить свой долг? Мой долг – видеть всех».[51] 

Достаточно резкий ответ: видимо Корнилов не прощает Ильинскому «наушничества» главнокомандующему после совещания флагманов в Севастополе после Альминского поражения.

Оборонительная казарма бастиона уже через час непрерывного обстрела была сильно разрушена, парапет уничтожен полностью, 5 орудий, за ним находившиеся, выведены из строя. Нижняя часть в некоторых местах имела сквозные повреждения.

К этому времени на многих орудийных позициях краснели лужи крови. Потери несли в основном неудачно поставленные орудия. Из 39 человек батареи, стрелявшей через банк, убито, ранено и контужено было 19.[52] 33-й экипаж заменял выбывших новыми матросами, но и их хватало ненадолго. Одним из первых был вынесен с бастиона раненый в переносицу лейтенант Банков, аттестованный адмиралом Нахимовым, как «…храбрый и дисциплинированный офицер».[53]

Просьбы и пожелания у людей, бывших на границе между жизнью и смертью, были самыми земными: всех мучила жажда. Жандр немедленно отправился в тыл и организовал доставку на все бастионы бочек с водой.[54] 

Теперь Корнилову стали очевидны недочеты быстрой фортификации. Их хватало:

1.Незакрепленная турами земля, насыщенная камнем, поражала запреградным действием не хуже картечи. Не металл, а камни – вот те снаряды, которые убили и ранили большинство солдат и матросов орудийной прислуги на батареях в этот день. Вероятно, что и ранение самого Нахимова тоже результат рассечения лица грунтом. 

2.Не укрепленные амбразуры быстро разрушались. Мешки и доски служили слабой защитой. Разрушили их даже не неприятельские снаряды, а пороховые газы от собственных выстрелов. Дым от загоравшихся досок в отличие от порохового не рассеивался, постоянно мешая прицеливанию. В дыму и грохоте постоянно казалось, что на штурм пошла неприятельская пехота. Тогда открывали огонь орудия, назначенные для ее отражения, вхолостую покрывая картечными пулями стенки крутостей и рвов, бессмысленно расходуя боеприпасы и лишь внося суматоху в и без того напряженную обстановку.

Для расчистки амбразур под пули высылались матросы, приводя к новым потерям от пуль неприятельских стрелков, непрерывно обстреливавших амбразуры и осколков снарядов.    

Доставалось не только бастионам и батареям. Смерть витала над всем городом. Отдельные снаряды, рикошетируя, долетали туда и так севастопольские обыватели познакомились с разрушительной силой неприятельского огня, вызвавшей панику: «…Разбуженные жители выскакивали из домов, кто в чем был, и в беспорядке устремлялись к пристаням, где поднялись невообразимая сумятица, давка, крик и рыдания. Торопясь сесть в лодки, многие падали в воду. Растерянные женщины в одном белье выскакивали из домов: кто с чулками в руках, кто с маленькой подушкой, кто волочил за собою платье. Все это бежало, спотыкалось, падало и опять бежало, не зная куда. Вырвавшийся из конюшен скот с ревом носился по городу, давя народ. Собаки с визгом бегали до того, пока не падали от усталости…».[55] 

Периодически вспыхивали пожары, вызываемые долетавшими ракетами, которые успевали тушить.

Третья ступень. 6-й бастион

Сюда Корнилов пришел сильно уставшим и долго не задерживался. Ситуация здесь немногим отличалась от положения дел на соседнем, 5-м бастионе: больше всего страдала лицевая стена оборонительной казармы, но в целом укрепления выдержали первый вал артиллерийского огня. 

Сбывались пророчества капитана 1 ранга Зарина предупреждавшего, что построенный казнокрадами бастион не мог выдерживать длительный обстрел. Офицер предлагал во время бомбардировки посадить за оборонительной стенкой инженеров-строителей и заставить их там составлять отчет о расходах на ее постройку. 

Отдав необходимые распоряжения, адмирал убыл для составления рапорта и короткой передышки в дом Волохова, бывший его квартирой в Севастополе, где написал письмо, которому суждено было стать последними словами адмирала, адресованными к близким. Предчувствуя смерть, Корнилов вызывал на бастион капитан-лейтенанта Христофорова, назначенного курьером в Николаев, отдал ему письмо и свои часы: «Передайте пожалуйста жене, они должны принадлежать старшему сыну; боюсь, чтобы здесь их не разбить».[56]

Из дома адмирал отдал распоряжение о выводе транспортов «Дунай», «Буг» и Сухум-кале» из Южной бухты, где они оказались под обстрелом. Вскоре с Малахова кургана прибыл барон Криденер, передавший просьбу распоряжавшегося там Истомина не приезжать. Здесь же ему доложили, что прибыл главнокомандующий.

Меншиков в Севастополе

Меншиков с первыми выстрелами уже двигался с адъютантами и штабом в Севастополь. Первый, кто встретил князя, был полковник Федоров, командир Бутырского пехотного полка. Едва князь остановился, как тяжелое ядро «пробороздило землю перед лошадью светлейшего, обдав нас хрящем твердой земли».[57]

Не задерживаясь у бутырцев, Меншиков направился на квартиру к Корнилову. Для главнокомандующего эта была не просто встреча – он хотел увидеть того, кто больше других противился его плану, того, кто рвался в бой на море, а получил грандиозное сражение на суше. У обоих было больше причин ненавидеть друг друга, нежели любить, особенно после совсем недавних событий. Но война все расставила по местам.

Не думаю, что Меншикову был нужен сухой рапорт Корнилова, ему хотелось убедиться, что отныне адмирал уверует в его правоту и можно будет смело перепоручать ему весь объем руководства обороной Севастополя. Они оба уже все друг другу доказали: Меншиков, что в минуту опасности, даже потерпев крупное поражение, может собраться и принять единственно правильное решение, лучшее из сотни вариантов возможных.  Корнилов, что отныне безоговорочно утвердил право считаться непревзойденным организатором и лидером тысяч вверенных ему офицеров, солдат и матросов только потому, что таковым на самом деле и был.

Адмирал, к 8.30 закончивший объезд батарей и бастионов,[58] встретил князя и, доложив, что обстрел со стороны французских батарей ослаб, объяснил обстановку, сопроводив до Екатерининской пристани. Командующий, успокоившись, покинул город. Но едва он это сделал, как начался обстрел с моря.[59] Свита остановилась, все в волнении приникли к оптике. 

Севастополь вновь затянуло дымом: «Гром от беспрерывной  пальбы был невообразимый. Тучи черного дыма заволакивали все видимое небо и только изредка можно было уловить глазом темно-красные огни, вырывавшиеся из жерл громадных орудий. Всего удобнее было нам рассмотреть громадный трехдечный корабль, который, став как раз в тылу Константиновской батареи, возле берега, безнаказанно громил ее в хвост. Сначала мы были рады, что корабль, не видя скрытой за мыском мортирной батареи, занял эту позицию, не ожидая гостинцев которые поднесут ему наши пятипудовые мортиры и две коронады. Батарея эта, устроенная на берегу бухты, обращена была жерлами орудий к морю, именно с тем, чтобы через мысок озадачить смельчака на случай покушения… Но батарея молчит. Что же она не кончает с этим кораблем? Ждем с нетерпением его гибели, но он цел и невредим… Или командир батареи не видит врага или на ней все перебиты?».[60]  

Меншиков отправляет верного Панаева на батарею. Добравшись до батареи, последний обнаруживает, что Корнилов, якобы из опасения, чтобы неприятель после Альминской победы не захватил орудия, «…велел опрокинуть их в море», после чего делает свой неутешительный вывод: «Вот почему Константиновская батарея так много пострадала в первый день бомбардировки».[61]

Панаев вновь откровенно врет: на батарее он не был. Иначе увидел бы совсем иную картину и хотя бы из уважения к ее защитникам написал, что корабль этот был потерявший временно управление «Родней», который несло на мель, о том, как он еле унес ноги оттуда (англичане скажут, в отличие от Панаева). Что поделаешь, любил меншиковский адъютант свою значимость подчеркнуть. То полки в атаку водил на Альме, то отступление всей армии останавливал, а тут вот с моряками не прошло, не удалось ему английский корабль потопить. Моряки люди склада другого и не подтвердили бы его участие в деле. Скорее всего, он добрался до Северного укрепления и оттуда в безопасности наблюдал за происходившим.

Четвертая ступень. 3-й бастион

Корнилов, простившись с князем, вновь отправился на 4-й бастион. Навстречу, пользуясь ослаблением огня со стороны французских батарей, тянулись носилки с ранеными.  По пути от театра встретили полковника Попова, с которым адмирал подъехал к двум батареям, находившимся на месте вскоре построенного Язоновского редута.[62]

 На 4-м бастионе Попова остался, получив указания на случай возможного штурма, а сам Корнилов спустился к пересыпи Южной бухты, где встретил Тотлебена и коротко с ним обсудил ситуацию. Инженер доложил о действиях артиллерии  Корабельной стороны и том, что 3-й бастион находится в критическом положении.[63] Корнилов немедленно направился туда, хотя Жандр убеждал его возвратиться домой, но получил очередной категорический отказ: «Что скажут обо мне солдаты, если сегодня они меня не увидят?».

Перейдя через пересыпь, адмирал поднялся по крутой тропинке прямо к 3-му бастиону, где его встретили начальник артиллерии 3-го отделения капитан 1-го ранга Ергомышев, командир бастиона капитан 2-го ранга Попандопуло и капитан-лейтенант Наленч-Рачинский, вскоре после того убитый ядром.[64]

3-му бастиону было суждено испить наиболее горькую чашу первого дня бомбардировки. Самые большие потери, наряду с 4-м бастионом и Mалаховым курганом, были понесены здесь.[65] Как и всюду первые минуты обстрела показали, что смешанный с камнем грунт, если он не укреплен турами, может быть убийственным для обороняющихся. Не только это стало причиной первых потерь на оборонительных позициях. Наши матросы несли большие потери, но некоторые — по собственной неосторожности. Они то и дело выскакивали из-за бруствера посмотреть на результаты выстрела и тут же попадали под огонь вражеских снайперов, которые были наготове.

Этой же болезнью страдал противник. Война еще не приучила к осторожности. Считалось, что если враг далеко, то и опасность от него минимальная. Многие постоянно высовывались из окопов, чтобы посмотреть на результаты действий артиллерии. Двое таких «любопытных» из 95-го полка капитан Реймс и лейтенант Смит получили осколками снарядов в голову и в тяжелом состоянии завершили свое участие в Крымской войне.[66] 

Одним из первых защитников погиб сын командира 3-го бастиона лейтенант Попандопуло, командовавший батареей. Еще живого его отнесли с позиции, о чем сообщили отцу. Константин Егорович успел попрощаться с ним, но и сам долго не оставался на бастионе и получив осколок в лицо был унесен в тыл. Шесть офицеров, командиров батарей, один из другим были ранены, либо убиты.[67]  

Из 22 орудий в исправности после полудня остались 15 и те с полуразрушенными амбразурами. В три часа дня неприятельская бомба попала в главный пороховой погреб, устроенный в исходящем углу бастиона, который после этого был почти разрушен (так у Пестича). Когда рассеялся дым, уцелевшие увидели страшную картину: вся передняя часть бастиона сброшена в ров и все укрепление обратилось в кучу земли; везде валялись опаленные, обезображенные трупы. Потери были громадными. При взрыве погибло более 100 человек, многие были разорваны на куски. Офицеры почти все выбыли из строя. В их числе капитан 1 ранга Л.А. Ергомышев (тяжелая контузия), капитан-лейтенант Лесли (убит, от тела ничего не осталось).[68] Бастион пришел в окончательное расстройство.[69]

В действие, сверхчеловеческими усилиями оставшихся в живых и сохранивших возможность работать раненых удалось ввести два 24-фунтовых орудия, буквально откопав их. Но и при них оставалось целыми только 5 человек прислуги. Но уже вскоре большая часть выбывших из строя заменили новыми людьми.[70]

Батарея Будищева, отвлекая на себя огонь неприятеля, несколько облегчила положение  бастиона, давая возможность хоть немного привести его в порядок, отнести раненых и заменить людей у орудий. Вместе с остатками орудий 3-го бастиона ее артиллеристы продолжали поддерживать учащенный огонь в сторону английских позиций.[71]  

В разгар боя закончились запасы пороха – сказался уничтоженный погреб. Хотя в различных местах и были устроены резервные хранилища в железных цистернах зарытых в землю, учащенная стрельба требовала еще и еще.

Срочно сформировали команду добровольцев, которые под обстрелом направились на Госпитальную пристань, где уже стоял баркас, груженный запасами пороха. В помощь им отправили матросов с корабля «Ягудиил», стоявшего в глубине бухты. За возможность продолжать огонь до вечера некоторые из этих храбрых людей заплатили своей жизнью. Из 75 матросов «Ягудиила», отправленных, в том числе, на восполнение людских потерь 3-го бастиона, на следующий день на корабль вернулось только 25.[72]  Этот рискованный путь вскоре получил название «Дороги смерти».[73]  

Результаты многодневных трудов постепенно превращались в прах. Бастион  был «…буквально обращен в кучу земли».[74] С темнотой стрельба стихла. На батареях  личный состав немедленно приступил к исправлению разрушений, ремонту или замене поврежденных орудий.

Пятая ступень. Бастион Малахова кургана

Оставив 3-й бастион, Корнилов двинулся в сторону Малахова кургана. По дороге посетил 38-й флотский экипаж, стоявший за госпиталем. Особенно радостно встретили Корнилова в 44-м экипаже, уже знавшие, что французские батареи уже почти замолкли.[75]     

На Малахов курган адмирал въехал со стороны Корабельной слободки, спешившись у кремальерной батареи.

Основным оборонительным сооружением Малахова кургана была построенная в июне 1854 г. башня. Незадолго до атаки Севастополя башню включили в систему оборонительных сооружений бастиона Малахова кургана Первая бомбардировка города, начатая союзниками 5 октября 1854 г., явилась для башни своеобразным испытанием на прочность, которое она, к сожалению, выдержала с трудом: все установленные открыто орудия оказались сбитыми. Был дважды контужен в спину, но остался в строю подполковник командир 19-го рабочего экипажа Арцыбашев (умер от контузии 16 декабря 1855 г.).[76]

От полного уничтожения спас предусмотрительно возведенный гласис. Стало очевидно, что башня потеряла свое значение, и в дальнейшем служила в качестве порохового склада, казармы и штаба командующего 4-й дистанцией контр-адмирала В.И. Истомина.

Встретившему Корнилова Истомину было указано на необходимость оборудования в башне перевязочного пункта. Попытку адмирала подняться на верхний этаж Истомин пресек категорически: огнем английской артиллерии  он уже был почти снесен, а команды орудий во избежание лишних потерь сведены вниз. Для успешных действий против неприятеля было достаточно остальной, укрытой брустверами, артиллерии.

Некоторое время адмиралы общались между собой, после чего Корнилов высказал намерение отправиться к находившимся в Ушаковой балке пехотинцам: Бутырскому и Бородинским полкам. Ему было видно, что пехота несла напрасные потери. Еще подъезжая к бастиону, Корнилов обратил внимание, что большая часть ранений приходилась солдат в верхнюю часть корпуса и головы. В Бородинском егерском полку капитан Левашов был контужен «в верхние конечности, обожжены оба плеча и получил несколько поверхностных ран», подпоручик Френев ранен в левую губу, контужен в голову и в правый глаз осколком бомбы, С.П. Воронов ранен в голову осколком бомбы.[77]

Жандр говорит, что Корнилов сам шел навстречу своему Ангелу Смерти.[78] Возможно, что это не высокие слова и не просто военный эпос. Адмирал медлил, что то чувствуя. Он не хотел покидать укрытие, продолжал говорить с Истоминым, но, еще немного замедлился, и….не оглядываясь пошел в сторону кремальерной батареи, где стояла в ожидании своего хозяина гнедая с белой гривой лошадь Корнилова… 

Было примерно 12.30. Адмирал еще раз помедлил, произнес «ну теперь пойдем»[79] и сделал несколько шагов.

Жандр: «… адмирал …не успел дойти трех шагов до бруствера, как ядро раздробило ему левую ногу у самого живота. Несколько офицеров бросились к нему и подняли его на руки… «Отстаивайте же Севастополь!» сказал он нам. Мы положили его за бруствером между орудиями, и скоро он обеспамятел: ни крика, ни стона его никто не слышал. Когда пришли два медика с перевязочного пункта и принялись за перевязку, я поскакал в госпиталь за носилками, а оттуда к вице-адмиралу Нахимову и к генерал-лейтенанту Моллеру сообщить им печальную весть. Более я не видел в живых нашего адмирала».[80] 

К этому времени в 9.15 взлетел на воздух пороховой погреб на французской батарее  №4. Он находился в 7 м. за батареей, был хорошо блиндирован и укрыт рельефом. Не смотря на это, русская бомба влетела в его вход. Последствия взрыва 1000-1200 кг. пороха предсказать не трудно: батарея разрушена как минимум наполовину, убиты, ранены и контужены 2 офицера, 53 нижних чина.[81] 

Но цифры почти ничего не говорят. Гораздо красноречивее описывает тот кошмар, который царил на батарее №4 очевидец, инженер Леон Герен: «…батарея №4 взорвалась, окровавленные и закопченные клочья несчастных летали в воздухе. Капитан Петипа, командир батареи, лейтенанты Берже и Жубер тяжело, но не смертельно ранены. 8 орудий были разбиты вместе с лафетами, вокруг них лежали трупы и тела раненых…».[82] 

Спустя несколько минут на батарее №1 от попадания снаряда взорвался зарядный ящик, а сама она повреждена. На ней картина не многим отличалась от хаоса, царившего на батарее №4. Мичману Мишелю, совсем юноше, ядром оторвало обе ноги.[83]

Сильно страдала соседняя с 4-й батарея №5. В общей сложности Пестич говорит о трех взрывах у неприятеля на позициях к 10 часам.[84]

У французов дела казались совсем плачевными: выведены из строя 2 орудия , 12 лафетов. Все батареи имели серьезные повреждения. Канробер отдал приказ о прекращении огня.[85] В 10.30 огонь с французских линий прекратился. Русским понадобилось всего четыре часа, чтобы принудить французских коллег признать свое поражение.   

С англичанами пришлось тяжелее. Тщательно устроенные батареи имели хорошую защиту. Британцам удалось ослабить огонь с Малахова кургана, в 15 часов взорвать пороховой погреб на 3-м бастионе, после чего уже русские прекратили огонь.[86]

Но адмирал не слышал этого. Свои пять шагов к бессмертью он сделал честно – Севастополь держали еще целый год.

После

Похороны прошли 6 октября. Их описал капитан-лейтенант Жандр, бывший флаг-офицер Корнилова: «В полдень внесли тело его в Михайловскую церковь, а в 6 часов вечера отпели погребение… Вечерело. Погребальное шествие тронулось по Екатерининской улице, мимо Петропавловской церкви. Множество офицеров с непокрытыми головами шли безмолвно за гробом, уносившим столько блестящих надежд… Картина была мрачная: среди тяжелого грохота пушек, треска разрывавшихся бомб и свиста ядер неслышно двигались два батальона и четыре полевых орудия; темнота ночи, быстро сменившая сумерки, освещалась пламенем факелов и огненными полетами бомб; горе написано было на всех лицах».

Адмирал В.А. Корнилов был погребен в склепе собора Св. Владимира. По приказанию П.С. Нахимова на месте смертельного ранения Корнилова выложили крест из вражеских бомб и ядер, вкопав их до половины в землю. Этот крест стал первым памятником прославленному адмиралу. В октябре 1854 г. по указу Николая I бастион Малахова кургана стали именовать Корниловским.

[1] Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С. 292.

[2]Не царского посланника, а офицера штаба.

[3] Филимон Васильевич Пестич (1821-1894 гг.) — во время Крымской войны – капитан-лейтенант. В будущем — русский генерал, участник Крымской войны.

[4]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.4. 

[5]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.292.

[6] Александр Павлович Жандр (1825—1895 гг.) — во время Крымской войны – капитан-лейтенант, адъютант адмирала В.А. Корнилова. В будущем — вице-адмирал.

[7]Смирнов Я. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642-1700-1890. Варшава, 1890 г. С.434.        

[8]Ходасевич Р. Голос из-за стен Севастополя. Рассказ о Крымской кампании и событий осады. Часть 3. Пер. с англ. Е.Савельевой//Military Крым. №17. Симферополь. 2010 г. С.48-52. 

[9]Ходасевич Р. Голос из-за стен Севастополя. Рассказ о Крымской кампании и событий осады. Часть 3. Пер. с англ. Е.Савельевой//Military Крым. №17. Симферополь. 2010 г. С.48-52. 

[10]Соломонов Б., Соломонов П., Бомбардировка Севастополя//ФлотоМастер. №1. М., 2003 г. С.7.

[11]Clowes, Laird Wm. The Royal Navy A History from the Earliest Times to the Present. London.1901. P.442. 

[12]Выдержки из писем полкового священника М.С. Альбова,  посланных им жене своей в Крымскую кампанию 1854 — 55 годов (http://fort1854.narod.ru/otets_georgy/3_albov.html).

[13]Александр Петрович Хрущов. Выдержки из его писем 1853-1859 гг.//Русская старина. Том 75. СПб., 1892 г. С.439.   

[14]Есаул. Черноморцы-пластуны в Севастополе//Военный сборник. Том LXLV. СПб., 1874 г. С.14; Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.  

[15]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.52; Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.   

[16]Ляшук П. Записки Эдуарда Ивановича Тотлебена за время обороны Севастополя 1854-1855 гг.//Military Крым. №7. Симферополь, 2007 г. С.18.

[17]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.53. 

[18]Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона. Перевод с французского Д.В.Орехова//Историческое наследие Крыма. №9. Симферополь, 2005 г. С.54. 

[19]Nolan, Edward Henry. The illustrated history of the war against Russia. Vol.3. London. 1857. P.511.

[20]Летопись Королевского Уэльского фузилерного полка (1854-1856 гг.). Перевод с англ. С.Ординат//Military Крым. №19. Симферополь, 2011 г. С.17-25.   

[21]Чаплинский Г. Воспоминания о Севастопольской обороне//Сборник рукописей представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами (репринт). М., 1998 г. С.75.    

[22]Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т. XIХ. СПб., 1877 г. С.51.   

[23]Никифоров Н. Н., Туркин П. И., Жеребцов А. А., Галиенко С. Г. Артиллерия. Под общ. ред. Чистякова М. Н. М., 1953 г. С.67.

[24]Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т. XIХ. СПб., 1877 г. С.51.    

[25]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.   

[26]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.52. 

[27]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.3-4.

[28]Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. Под ред. Н.Дубровина. Вып. III. СПб., 1872 г. С.323.  

[29]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.   

[30]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.4.

[31]Соломонов Б., Соломонов П., Бомбардировка Севастополя//ФлотоМастер. №1. М., 2003 г. С.7.

[32]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.   

[33]Севастополь в нынешнем состоянии. Письма из Крыма и Севастополя. М., 1855 г. С.14-16. 

[34]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199-200.   

[35] Вильгельм-Василий Густавович Реймерс (1820—1879 гг.) — во время Крымской войны – лейтенант, затем капитан 1 ранга Черноморского флота. После войны — контр-адмирал, участник Севастопольской обороны в Крымской войне.

[36]Воспоминания командира 4-го бастиона капитана 1-го ранга Реймерса (бывшего капитан-лейтенанта) о 8-месячной бытности его в Севастополе во время его бомбардирования// Сборник рукописей представлен Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о севастопольской обороне севастопольцами. Том I. СПб., 1872 г. С.28-29.   

[37]Есаул. Черноморцы-пластуны в Севастополе//Военный сборник. Том LXLV. СПб., 1874 г. С.14.     

[38]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293.

[39]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293.

[40]Записки Александра Ефимовича Попова о пребывании его в Крымской армии с 1-го октября по 1-е декабря 1854 г.//Русская старина. Т. XХI. СПб., 1878 г. С.309.  

[41]Вице-адмирал Корнилов. Под ред. Новикова Н.В., Софинова П.Г. М., 1947 г. С.288. 

[42]Воспоминания командира 4-го бастиона капитана 1-го ранга Реймерса (бывшего капитан-лейтенанта) о 8-месячной бытности его в Севастополе во время его бомбардирования// Сборник рукописей представлен Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о севастопольской обороне севастопольцами. Том I. СПб., 1872 г. С.29.   

[43]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.200.    

[44]Смирнов Я. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642-1700-1890. Варшава, 1890 г. С.433-434.       

[45]Рышков. Очерки из истории 67-го пехотного Тарутинского Великого Герцога Ольденбургского полка. СПб., 1896 г. С.62.   

[46]Есаул. Черноморцы-пластуны в Севастополе//Военный сборник. Том LXLV. СПб., 1874 г. С.14-15.                                                                                                                                                                                           

[47]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293. 

[48]Записки Александра Ефимовича Попова о пребывании его в Крымской армии с 1-го октября по 1-е декабря 1854 г.//Русская старина. Т. XХI. СПб., 1878 г. С.309.   

[49]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293.  

[50]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.199.    

[51]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293.  

[52]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.294.  

[53]Ляшук П.М. Офицеры Черноморского флота, погибшие при защите Севастополя в 1854-1855 гг. Симферополь, 2005 г. С.24-25. 

[54]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.293.  

[55]Николаев Е.П. История 50-го пехотного Белостокского Его Высочества Герцога Саксен-Альтенбургского полка 1807-1907 гг. СПб., 1907 г. С. 195.

[56]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.294. 

[57]Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т. XIХ. СПб., 1877 г. С.52.    

[58]Записки Александра Ефимовича Попова о пребывании его в Крымской армии с 1-го октября по 1-е декабря 1854 г.//Русская старина. Т. XХI. СПб., 1878 г. С.309.  

[59]Александр Петрович Хрущов. Выдержки из его писем 1853-1859 гг.//Русская старина. Том 75. СПб., 1892 г. С.439.   

[60]Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т. XIХ. СПб., 1877 г. С.54.     

[61]Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т. XIХ. СПб., 1877 г. С.54.      

[62]Записки Александра Ефимовича Попова о пребывании его в Крымской армии с 1-го октября по 1-е декабря 1854 г.//Русская старина. Т. XХI. СПб., 1878 г. С.309.  

[63]Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.202.   

[64]Богданович М.И. Восточная вона 1853-1856 гг. В 4-х томах. СПб., 1877 г. (http://www.adjudant.ru).

[65]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.4.  

[66]Harold Carmichael Wylly. The 95th (The Derbyshire) Regiment in the Crimea (Vol. 1). S. Sonnenschein. London. 1899. P.22. 

[67]Богданович М.И. Восточная вона 1853-1856 гг. В 4-х томах. СПб., 1877 г. (http://www.adjudant.ru).

[68]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.4.  

[69]Записки Александра Ефимовича Попова о пребывании его в Крымской армии с 1-го октября по 1-е декабря 1854 г.//Русская старина. Т. XХI. СПб., 1878 г. С.310.   

[70]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.5.

[71]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.5. 

[72]Богданович М.И. Восточная вона 1853-1856 гг. В 4-х томах. СПб., 1877 г. (http://www.adjudant.ru).

[73]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.5.   

[74]Чаплинский Г. Воспоминания о Севастопольской обороне//Сборник рукописей представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами (репринт). М., 1998 г. С.77.     

[75]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.297.  

[76]Ляшук П.М. Офицеры Черноморского флота, погибшие при защите Севастополя в 1854-1855 гг. Симферополь, 2005 г. С.21-22. 

[77]Еропкина В. В.М.Еропкин. Участник обороны Севастополя 1954 г.//Русский архив. Том 7. М., 1905 г. С.474.

[78]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.297.   

[79]Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова. СПб., 1859 г. С.298.    

[80]Вице-адмирал Корнилов. Под ред. Новикова Н.В., Софинова П.Г. М., 1947 г. С.290.  

[81]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.53. 

[82]Léon Guérin , Histoire de la dernière guerre de Russie: 1853-56, Tome 1, Paris, 1858. Р.314-318. 

[83]Léon Guérin , Histoire de la dernière guerre de Russie: 1853-56, Tome 1, Paris, 1858. Р.314-318.  

[84]Значение морской артиллерии в обороне Севастополя. Борьба флота с береговыми укреплениями в Севастополе, в Синопе и в Александрии. Сообщение генерал-лейтенанта Пестича, сделанное перед соединенной аудиторией Николаевской инженерной академии и училища в 1883 г. СПб., 1891 г. С.4. 

[85]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.53. 

[86]Осада Севастополя 1854-1856 с подробным изложением действий артиллерии. Составлено капитаном прусской службы Вейгельтом по официальным английским и французским источникам. СПб., 1863 г. С.53.