Р.Скоморохов

Набеговые операции Черноморского флота

Когда я опубликовал здесь рассказ об эсминце «Сокрушительный», один из комментирующих подкинул мысль о событиях на Черном море, не уступавшим по своей трагичности. И действительно, так называемые «набеговые операции» Черноморского флота во время Великой Отечественной войны – это та часть истории, о которой если и пишут, то пишут такое, что нужно пропускать трижды через фильтр разума. А если постараться объективно посмотреть на вопрос… Скажу честно, трагедия «Сокрушительного» — цветочки.

Начало Великой Отечественной войны на Черном море описано во многих изданиях и достаточно полно. Напомню, что еще в первый день войны нарком ВМФ поставил флоту задачу провести набеговую операцию надводными силами на главную базу румынских ВМС и самый крупный порт Румынии — Констанцу. Суть подобной операции излагалась в НМО-40, там имелись и прямые указания, как такие действия проводить. Сразу еще раз отмечу, что операция готовилась в условиях, приближенных к мирному времени, все силы и средства, органы управления имели полноценную подготовку, материальная часть также готовилась в полном объеме.

Набеговая операция по обстрелу Констанцы

План набеговой операции разрабатывал штаб флота на основании, надо предполагать, Решения командующего флотом. Здесь поясним, что План операции — это не какой-то единичный документ, а комплекс документов, иногда их несколько десятков, но все они вытекают из выполненной на карте оперативной части (в то время ее часто называли схемой операции). В самом упрощенном виде План операции трактовался как основной документ по управлению силами в операции, представляющий собой графическое изображение Решения командующего на карте с легендой. Впоследствии «легенду» стали называть «пояснительной запиской».

В любом случае основой Плана является Решение. Однако в те времена военачальники, судя по документам, хранящимся в Центральном Военно-морском архиве, принятием этого самого Решения себя не утруждали. Во всяком случае, ни одного подобного документа за подписью, например, командующего флотом пока не обнаружено. А очень жаль. Дело в том, что в Решении содержится личный замысел на проведение операции. Подобные документы, исполненные на карте, часто собственной рукой военачальника, как никакие другие характеризуют его как флотоводца, дают возможность оценить уровень познания им военно-морского искусства, владение обстановкой, гибкость и, если хотите, коварство его оперативно-тактического мышления. Это тот редкий случай, когда командующий не утверждает документ, а ставит под ним свою подпись, тем самым полностью подтверждая свое личное авторство — и, следовательно, берет на себя всю ответственность за результат. Тут впоследствии уже не скажешь, что подчиненный глуповат и что каждому свою голову не приделаешь…

Так вот, Решения командующего Черноморским флотом на выполнение поставленной ему наркомом задачи не обнаружено. Правда имеется калька, снятая со «Схемы решения» и подписанная начальником штаба флота контр-адмиралом И.Д. Елисеевым и начальником оперативного отдела штаба капитаном 2-го ранга О.С. Жуковским. Но на ней отсутствует подпись командующего, а главное — там отображена только «морская часть» операции, то есть план действий надводных кораблей.

В установленном порядке План предстоящей операции выслали на утверждение тому, кто поставил боевую задачу, в данном случае наркому ВМФ. Этот документ в Архиве также отсутствует, но можно предположить, что в устной текстуальной форме по линии ВЧ связи доложили замысел командующего на предстоящую операцию. Для оперативности подобный способ доклада вполне допускается, и в ходе войны применялся неоднократно, в том числе армейцами. В связи с этим, а также по ряду косвенных признаков есть основания думать, что Плана операции как такового вообще не было.

По-видимому, на основании замысла командующего и Схемы решения на морскую часть в 15:00 25 июня командиру Отряда легких сил (ОЛС) контр-адмиралу Т.А. Новикову вручили боевой приказ:
«Отрядом легких сил в составе: КР „Ворошилов“, двух лидеров, ЭМ ЭМ типа С, под командованием контр-адмирала тов. Новикова в 05:00 26.06.41 г. атаковать артиллерийским огнем базу противника Констанца.
Основной объект — нефтебаки.
В составе ударной группы иметь лд „Харьков“, два эсминца типа С. КР „Ворошилов“ и ЛД „Москва“ иметь в поддержке. В случае встречи ударной группы с миноносцами противника навести на КР „Ворошилов“ и при поддержке его решительной атакой уничтожить.
Одновременно с атакой базы кораблями по Констанца наносят удар наша авиация (4:00,4:30, 5:00).
Иметь в виду возможность наличия ДОЗК противника и минных заграждений».

Вместе с приказом командир ОЛС получил кальку со «схемы решения» (в документах она называется «схемой перехода»), таблицу условных сигналов, план артиллерийской стрельбы. Как мы видим, выполнение морской части операции командующий флотом возложил на командира ОЛС. Но при этом командир оказался устранен от ее планирования. Получив боевой приказ, командир ОЛС должен принять свое Решение на его выполнение, а затем, подготовив План действий, реализовать его. Это аксиома боевого управления. В данной ситуации командир становится заложником чужих замыслов, которые до конца могут быть ему неизвестны, а главное — возможных чужих ошибок.

Справедливости ради надо сказать, что на самом деле командир эскадры и командир ОЛС знали о планируемой операции и даже, по крайней мере первый, пытались внести в план свои предложения. В частности, командующий эскадрой контр-адмирал Л.А. Владимирский предложил использовать в качестве ударного корабля крейсер «Ворошилов» с его 180-мм артиллерией — тем более что он был хорошо подготовлен для стрельбы по берегу.

Дело в том, что в румынской печати 7 июля 1940 г. и 20 февраля 1941 г. публиковались официальные сообщения о постановке минных заграждений с указанием опасного района. К этому предостережению в штабе флота отнеслись скептически — и оказались неправы: 15–19 июня 1941 г. румыны поставили на подходах к Констанце пять минных заграждений, израсходовав на них около 1000 мин и более 1800 минных защитников.

Однако на «схеме решения» вместо официально объявленных границ опасного от мин района нанесли контур некоего условного минного поля, по очертаниям, как выяснилось после войны, случайно(!!!) почти совпавшего с расположением фактических минных заграждений, выставленных за неделю до этого. Именно из конфигурации этого заграждения и исходил командир эскадры, предлагая крейсер в качестве ударного корабля. В этом случае его огневая позиция могла располагаться мористее, то есть за пределами опасного от мин района предполагаемого минного заграждения.

Возможно, Владимирский не знал, что конфигурация опасного от мин района взята «с потолка» — но комфлот-то об этом знал. Видимо, об этом знал и нарком, так как в его телеграмме от 22 июня по поводу проведения операции ставились две задачи: уничтожение нефтебаков, а также разведка днем обороны военно-морской базы — то есть в том числе и уточнение границ минного заграждения. Н.Г. Кузнецов вообще рассматривал набеговую операцию 26 июня как первую в череде других, где должны были участвовать «Ворошилов», а также авиация и торпедные катера. Что касается лидера и эсминцев ударной группы, то сочли, что их параванов-охранителей вполне достаточно для нейтрализации минной опасности.

Поскольку в дальнейшем повествовании мы встретимся по крайней мере с двумя минными заграждениями — S-9 и S-10, то дадим их краткую характеристику. Оба заграждения имели протяженность 5,5 миль, мины выставлялись двумя линиями на удалении друг от друга 200 м, расстояние между минами (минный интервал) 100 м, углубление 2,5 м, глубина места постановки от 40 до 46 м. Заграждение S-9, выставленное 17 июня 1941 г., включало в себя 200 мин, а также 400 защитников. Заграждение S-10, выставленное 18 июня, включало в себя 197 мин, а также 395 защитников. Кстати, на карте в 75–80 милях восточнее Констанцы был указан еще один опасный от мин район, происхождение которого вообще не ясно.

Вернемся к 15:00 25 июня. Согласно отчету по набеговой операции на Констанцу (правда, написанного уже в августе 1942 г.), сразу с получением боевого приказа был проведен инструктаж командиров кораблей, участвующих в операции, а также управляющих стрельбой кораблей ударной группы. С ними разобрали план предстоящих действий, уделив особое внимание организации стрельбы по берегу в зависимости от условий видимости в районе цели. Корабли немедленно начали приготовление к выходу в море, так как съемка с якоря ударной группы была назначена на 16:00. Это уж было совсем нереально, и съемку перенесли на 18:00 — то есть всего через три часа после получения боевого приказа! Если все именно так, как написано в отчете, то можно было сразу сказать: задуманного скорее всего не получится.

На основании Решения комфлота для выполнения поставленной задачи сформировали ударную группу в составе лидера «Харьков» и эскадренных миноносцев «Сообразительный» и «Смышленый» во главе с командиром 3-го дивизиона миноносцев капитаном 2-го ранга М.Ф. Романовым, а также группу поддержки в составе крейсера «Ворошилов» и лидера «Москва» под командованием командира Отряда легких сил контр-адмирала Т.А. Новикова, назначенного командующим всеми надводными силами, участвующими в операции. Для нанесения совместного удара выделили три группы бомбардировщиков (два ДБ-3 и девять СБ).

В 18:00 25 июня ударная группа начала сниматься со швартовых и выходить из Севастопольской бухты. Однако при подходе к боновому заграждению на посту наблюдения и связи подняли сигнал «Выход не разрешается», корабли встали на якорь. Оказывается, в 17:33 штаб флота получил результаты рассмотрения наркомом ВМФ плана действий.

Там ударная группа утверждалась в составе двух лидеров, а группа поддержки — в составе крейсера и двух эсминцев. Так в ударную группу нежданно-негаданно для себя попал лидер «Москва». Мало того, что он не готовился к совместной стрельбе, — на нем даже не начали приготовление к бою и походу, так как съемка с якоря отряда прикрытия первоначально планировалась в 21:30, а затем, в связи с задержкой выхода ударной группы съемку перенесли на 22:30.

Что происходило далее, легко может себе представить любой. Лидер «Москва» стал экстренно готовить свою главную энергетическую установку, на катере срочно доставили комплект боевых документов с одного из эсминцев, на борт лидера прибыл комдив для инструктажа командира корабля. Ситуация в некоторой степени облегчалась тем, что оба лидера входили в один дивизион, то есть, что называется, «сплавались», а в ходе операции «Москве» главное было держаться в кильватер «Харькова» и внимательно следить за сигналами с флагмана.

Наконец в 20:10 переформированная ударная группа в составе лидеров «Харьков» (брейд-вымпел командира дивизиона) и «Москва» вышла из Севастополя и, пройдя по фарватеру через наши минные заграждения, начала движение в сторону Одессы для введения в заблуждение воздушной разведки противника. С наступлением темноты корабли легли курсом на Констанцу и развили ход 28 узлов.

Группа поддержки в составе крейсера «Ворошилов» (флаг командира Отряда легких сил), эскадренных миноносцев «Сообразительный» и «Смышленый» вышла из Севастополя в 22:40. С проходом бон эсминцы встали в кильватер крейсеру, концевым «Смышленый», отряд ходом 20 узлов с параванами пошел к выходу из оборонительного минного заграждения по ФВК № 4. Эсминец «Смышленый» еще на Инкерманском створе зацепился за что-то своим параваном-охранителем и отстал от отряда. Вскоре параван встал на место, и эсминец кинулся догонять ушедшие вперед корабли. Однако, идя по ФВК № 4, он вдруг понял, что… заблудился у входа в собственную базу! Оказывается, эсминец проскочил узкий красный сектор Херсонесского маяка, указывающий первое колено прохода между минными заграждениями, и к тому же потерял свое место. Только в 03:00 26 июня «Смышленый» смог наконец-то выбраться за свои минные заграждения. Забегая вперед, скажем, что лишь в 07:25 ему удалось вступить в охранение уже возвращающегося в базу крейсера.

Что касается «Ворошилова» и «Сообразительного», то они, благополучно пройдя наше минное заграждение, дали ход 28 узлов. Вскоре эсминец стал отставать, и в 02:30 корабли потеряли друг друга. Все же на рассвете «Сообразительный» смог присоединиться к флагману.

В 01:47 26 июня, когда лидеры подошли к отмеченному на карте дальнему от Констанцы опасному от мин району, они поставили параван-охранители и продолжили движение ходом 24 узла. Здесь отметим, что согласно существовавшей на тот момент инструкции по боевому применению параванов К-1 скорость корабля после их постановки не должна превышать 22 узла.

На рассвете, в 04:42, когда лидеры по счислению находились в 23 милях от Констанцы, а в действительности примерно на 2–3 мили ближе, прямо по курсу открылись очертания берега. Корабли продолжали следовать прежним курсом с той же скоростью в исходную точку открытия огня. В 04:58, когда головной лидер «Харьков» находился примерно в 13 милях восточнее Констанцского маяка, он потерял правый параван и уменьшил ход до малого, командир дивизиона приказал «Москве» встать головным, что командир лидера капитан-лейтенант А.Б. Тухов и исполнил — хотя свой правый параван он потерял еще миль за 7 до того! Видимо, командиру дивизиона не было известно о потере паравана «Москвой»; в противном случае данное перестроение трудно объяснить: при маневрировании в бою в строю кильватера флагман всегда стремится быть головным, так как в крайнем случае, если он лишится всех средств управления, останется последний — «делай как я!». Учитывая, что «Москва» изначально не планировалась в состав ударной группы, последнее особенно существенно.

В 05:00 корабли повернули на боевой курс 221° и стали развивать ход 26 узлов. Приблизительно в этот момент «Харьков» теряет левый параван. Возможно, это произошло из-за превышения скорости — но, как выяснилось после войны, причиной потери обоих параванов могли быть и минные защитники. Дело в том, что, предположительно, с 04:58 до 05:00 лидеры пересекли линию минного заграждения S-9. Вероятность встречи каждого корабля с миной составляла около 20 %, а с учетом одной левой тралящей части паравана «Москвы» — порядка 35 %, однако ни подрыва на мине, ни подсечения мины параваном не произошло. В этой обстановке решили не тратить время на постановку второго комплекта параванов. (И как это можно назвать?)

В 05:02 «Харьков» открыл огонь по нефтебакам. Пристрелка велась по измеренным отклонениям, поражение — пятиорудийными залпами с темпом 10 секунд. С третьим залпом «Харькова» огонь открыл второй лидер. В 05:04 в 3–5 милях южнее Констанцы заметили две вспышки орудийных выстрелов. Чуть позже в районе «Москвы» упало два снаряда с перелетом 10 кб, второй залп лег перелетом 5 кб, третий — недолетом 1–1,5 кб.

На «Харькове» создалось впечатление, что по головному лидеру пристрелялась крупнокалиберная береговая батарея, поэтому, по приказанию командира дивизиона в 5:12, «Москва» прекратила огонь, поставила дымовую завесу и легла на курс отхода 123°. Сам «Харьков» несколько отстал и, повернув на курс отхода, в 5:14 увеличил ход до 30 узлов, чтобы в дымовой завесе не выскочить из кильватерной струи головного корабля. В это же время он прекратил огонь, израсходовав 154 фугасных снаряда. Одновременно с флагманского корабля заметили по корме три миноносца противника, которые идя на север, как казалось, открыли беспорядочный огонь — во всяком случае, их залпы ложились с большим недолетом от «Харькова».

Огонь по «Москве» прекратился, но она продолжала идти противоартиллерийским зигзагом. Видя это, командир дивизиона в 05:20 дал команду на головной корабль: «Больше ход, идти прямым курсом». Однако это приказание исполнено не было: в 5:21 в районе третьего орудия лидера «Москва» раздался мощный взрыв, столб воды и дыма поднялся метров на 30, и корабль разломился пополам. Носовая часть оказалась развернутой форштевнем в сторону кормы и легла на левый борт. У кормовой части в воздухе вращались винты и работала дымовая аппаратура, а на кормовой надстройке начало стрельбу по приближавшемуся самолету противника зенитное орудие. Через 3–4 минуты обе части лидера затонули.

После подрыва «Москвы» лидер «Харьков» обогнул ее с севера (при этом он благополучно пересек минное заграждение S-10) и по приказанию командира дивизиона застопорил ход в 1–2 кб от гибнущего корабля для спасения людей. Однако, выслушав доводы командира «Харькова» капитана 2-го ранга П.А. Мельникова, М.Ф. Романов изменил свое решение, и уже через минуту лидер дал ход. В 5:25 рядом с «Харьковым» упало два 280-мм снаряда с береговой батареи «Тирпиц». Взрывы вызвали сильное сотрясение корпуса, в результате этого в котлах упало давление пара, скорость корабля снизилась до 6 узлов.

В это время командир ОЛС на крейсере «Ворошилов», находившийся в точке рандеву с ударным отрядом, получил от командира дивизиона радио с использованием таблицы условных сигналов: «Обстрелял нефтебаки, нуждаюсь помощи, мое место квадрат 55672». Немедленно командиру «Сообразительного» отдали приказание идти полным ходом к «Харькову» с указанием его места и курса в точку. Крейсер остался в точке рандеву, маневрируя ходами 28–30 узлов на противолодочном зигзаге. В 05:50 с «Харькова» получено очередное радио: «Лидер „Москва“ бомбят самолеты, по возможности нуждаюсь в помощи». На самом деле комдив хотел передать: «„Москва“ взорвалась, нуждаюсь в помощи» — но шифровка где-то при передаче оказалась искажена.

В 06:17 командир отряда запросил у комфлота поддержку авиацией для лидеров, на что получил приказание: «Отходить полным ходом к главной ВМБ». Выполняя это приказание, «Ворошилов» лег на курс 77° и начал отход. В 07:10 на горизонте показался эсминец «Смышленый», которому приказали вступить в охранение крейсера. Одновременно на «Харьков» передали: «Отходить на восток, рандеву не будет».

В 05:28 «Харьков» развил ход до 28 узлов, но почти сразу рядом с лидером разорвалось два крупнокалиберных снаряда и опять сел пар в котлах. В 05:36 от близких разрывов авиабомб вышел из строя главный котел № 1. Затем в 05:55 и в 6:30 «Харьков» отражал атаки небольших групп самолетов противника, при этом в 05:58 вышел из строя котел № 2. С окончанием второго налета прекратила огонь и береговая батарея «Тирпиц». Из-за выхода из строя турбовентилятора единственного действующего котла ход корабля упал до 5 узлов. В 06:43 с лидера заметили пузырь воздуха и след торпеды, от которой «Харьков» уклонился, обстреляв предположительное место нахождения подлодки ныряющими снарядами.

Наконец в 07:00 подошел эсминец «Сообразительный» и стал занимать место впереди лидера. В этот момент с эсминца заметили след торпеды на курсовом угле 50° правого борта. Подвернув вправо, «Сообразительный» оставил торпеду слева и одновременно обнаружил вторую, идущую вдоль правого борта на лидер. Последний также осуществил маневр уклонения поворотом на торпеду, а эсминец, выйдя в точку предполагаемого залпа, сбросил четыре больших и шесть малых глубинных бомб. После этого наблюдали большое масляное пятно и на мгновение показавшуюся и быстро погрузившуюся в воду корму подводной лодки. Со временем в литературе эти две торпедные атаки трансформировались в одну, произошедшую в 06:53, и в результате которой наблюдались признаки потопления подводной лодки. Чьи это были торпеды, чью кормовую часть видели с кораблей — по сей день остается загадкой.

В 11:40 к «Харькову» и «Сообразительному» присоединился высланный им на помощь эсминец «Смышленый». Отразив еще три атаки авиации противника, корабли в 21:09 26 июня вошли в Севастополь. Крейсер «Ворошилов» прибыл туда еще раньше. По данным разведки, в результате артиллерийского обстрела и нанесенного в 6:40 удара бомбардировщиков в Констанце возник пожар нефтехранилища, был подожжен железнодорожный состав с боеприпасами, разрушены железнодорожные пути и здание вокзала.

Кстати, об авиации. Она должна была нанести три удара по Констанце: в 4:00 двумя ДБ-3, в 4:30 двумя СБ и, наконец, одновременно с кораблями в 5:00 — семью СБ. Логика первых двух ударов неясна — по-видимому, все, что они реально могли сделать, это заранее разбудить противника. Но собственно этих ударов и не было. Первая группа из двух ДБ-3 из-за неисправности материальной части вернулась с полпути. Из второй группы, состоявшей из двух СБ, один также возвратился из-за неисправности, а второй продолжил полет, однако на свой аэродром не вернулся и судьба его осталась неизвестной. Лишь третья группа из семи СБ нанесла бомбовый удар по Констанце, но только через 1,5 часа после обстрела базы кораблями.

Так выглядела картина события в целом. Теперь давайте уточним детали, пользуясь некоторыми трофейными материалами. Сначала о береговой батарее. По румынским данным, из всех береговых батарей, находившихся в районе Констанцы, в бою участвовала лишь германская 280-мм батарея «Тирпиц». Причем, несмотря на то, что там велось постоянное наблюдение за морем и силуэты советских кораблей, подходивших с востока, четко вырисовывались на светлом фоне горизонта, батарея открыла огонь с большим опозданием, примерно в 05:19, то есть буквально за несколько минут до взрыва «Москвы». Первый залп упал с перелетом и влево от наших кораблей. Но и после гибели одного лидера «Тирпиц» не прекратила огонь и вела его ориентировочно до 05:55, сделав порядка 35 залпов по «Харькову». Поэтому возникает вопрос: кто же пристрелялся по лидерам и заставил их лечь на курс отхода?

Дело в том, что именно в эту ночь в районе Констанцы был сосредоточен чуть ли не весь румынский флот, причем не в базе, а в море! Так, в дальнем дозоре, за внешней кромкой минных заграждений, к северу от Констанцы находилась канонерская лодка «Giculescu», а к югу — миноносец «Sborul». Ближний дозор у Констанцы несли два минных заградителя и канонерская лодка. С севера проход между минными заграждениями и берегом прикрывали эскадренные миноносцы «Marabesti» и «R. Ferdinand», а с юга — эскадренные миноносцы «Marasti» и «R. Mаria». Такое впечатление, что наши корабли здесь ждали. Во всяком случае, в таком составе и режиме корабли не могли нести дозор каждую ночь. Отметим для себя этот факт!

Так вот, как раз, два южных эсминца и обнаружили около 5 часов наши лидеры, легли на курс 10° и в 05:09 открыли огонь по головному кораблю, накрыв его уже вторым или третьим залпом. Однако при переходе на поражение румыны неправильно учли скорость цели, и все залпы стали ложиться по корме у «Москвы». Поскольку румынские эсминцы находились на фоне берега, то их обнаружили только тогда, когда «Харьков» начал отход, то есть около 05:13. С поворотом советских кораблей влево на курс отхода они скрылись в дымовой завесе, румынские корабли прекратили стрельбу. Через четыре минуты лидеры стали просматриваться сквозь дым, эсминцы в 05:17 возобновили огонь и продолжали его до взрыва «Москвы».

Картина более-менее прояснилась — но теперь непонятно, что за вспышки видели с «Харькова» в 05:04 южнее порта, если ни румынские корабли, ни тем более батарея «Тирпиц» огня в тот момент не открывали. Здесь вспомним об ударе с воздуха. Как мы уже отмечали, из второй группы, состоявшей из двух СБ, один возвратился из-за неисправности, а второй продолжил полет, однако на свой аэродром не вернулся и судьба его осталась неизвестной. Так вот, по румынским данным, около 5 часов в Констанце объявили воздушную тревогу, и вскоре над городом пролетел одиночный советский бомбардировщик. Вполне возможно, что это как раз был тот пропавший СБ из второй группы, а вспышки на берегу — огонь зенитной батареи.

Вернемся теперь к взрыву «Москвы». Как видно, к этому моменту по ней вели огонь два румынских эсминца и береговая батарея. Уже этого достаточно, чтобы один из снарядов попал в корабль и вызвал взрыв — например, артиллерийского боезапаса или торпед. Кстати, первоначально на флоте существовало мнение, что к гибели корабля привело именно попадание снаряда крупнокалиберной береговой батареи в одну из запасных торпед, хранившихся, как известно, на верхней палубе. +отя нельзя исключать и версию подрыва на мине.

После гибели лидера «Москва» румынские катера подобрали из воды 69 из 243 человек его экипажа во главе с командиром. Впоследствии Тухов сумел бежать из румынского плена и воевал в составе одного из партизанских отрядов в районе Одессы. Погиб он за несколько дней до соединения отряда с нашими наступающими войсками.

Подведем некий оперативно-тактический итог операции. Черноморский флот планировал нанести совместный удар кораблями и авиацией по главной базе румынского флота — Констанце. При этом главным объектом удара были не корабли, а нефтебаки, то есть задача решалась не в интересах флота и даже не в интересах сухопутных войск. Зачем вообще она была нужна в таком виде? Очень интересно было бы узнать, чья вообще это инициатива?

Судя по той информации, которую мы сейчас имеем о ситуации в первые часы и дни войны в высших эшелонах руководства страной, Красной Армии и ВМФ, трудно представить, что с подобной просьбой к Кузнецову мог обратиться нарком обороны — не до того ему было, да, опять же, не его эта головная боль. Еще менее вероятно, что задачу нанести удар по нефтехранилищам в Констанце поставила Ставка Главного Командования, да она и появилась-то только 23 июня. По-видимому, автор идеи набега на Констанцу — Главный штаб ВМФ, и, судя по некоторым документам, скорее всего первоначальный замысел состоял в следующем: «вывести из строя военно-морскую базу, нанести потери противнику в кораблях и судах, уничтожением портовых сооружений затруднить работу порта Констанцы».

В самом появлении идеи подобной операции нет ничего удивительного — статья 131 НМО-40 прямо указывает, что «Операции против неприятельских береговых объектов являются одним из методов перенесения войны на неприятельскую территорию». А именно так и виделась нам будущая война. Статья 133 того же НМО-40, перечисляя особенности операций против береговых объектов, указывала, что «каждая операция имеет неподвижный объект, обладающий постоянными свойствами, что облегчает и конкретизирует расчеты и действия». То есть в самой базе требовалась некая стационарная точка прицеливания. Применительно к Констанце ее роль идеально могли выполнить именно нефтебаки. В конце концов второй задачей операции являлась разведка боем, а там главное — заставить противника ввести в действие всю свою систему обороны. Беда в том, что и эта задача осталась нерешенной: отсутствие во время удара самолетов-разведчиков девальвировало достигнутые такой ценой результаты. Ведь все, что мы точно выявили, так это дальнюю границу минного поля. Даже местоположение береговой батареи «Тирпиц» так и осталось неизвестным.

По вине ВВС флота никакого совместного удара не получилось. Особенно удивляет возвращение трех самолетов по техническим причинам. Вспомним, что шли всего лишь четвертые сутки войны, вся матчасть проходила все необходимые регламенты, все потребные запасы в наличии, весь технический персонал подготовлен, нет ударов противника по аэродромам — все по штатному, все, как в мирной жизни. То же самое можно сказать о «Сообразительном», который не смог удержаться в штилевом море за крейсером на 28-узловом ходу. Чего стоила его 40-узловая скорость на мерной миле во время ходовых испытаний всего несколько месяцев назад? Наверное, эти факты самым объективным образом характеризуют реальную боеспособность сил флота перед войной.
Занавес.

Набеговые операции на порты Крыма, 1942 г

Первыми обстреляли Феодосию 31 июля два тральщика Т-407 и Т-411. То, что для подобных целей вообще использовали остродефицитные тральщики специальной постройки, оставим без комментариев. Но отметим, что эти корабли для выполнения стрельб по невидимым береговым целям не приспособлены, они могли вести огонь только по видимой цели или по площади. Феодосийский порт, конечно, имеет некую площадь, но поразить в нем какой-либо корабль 100-мм снарядами можно только случайно. Радиус их сферы разрушения взрывом составляет 5–7 м, осколочного поражения — 20–30 м. А акватория порта — порядка 500 × 600 м. Это без учета прилегающей территории. При желании можно посчитать, сколько нужно выпустить снарядов, чтобы попасть в десантную баржу размером 47 × 6,5 м. Но, похоже, такая задача и не ставилась. Вообще об этом налете мало что известно — нет донесений, он даже не фигурирует в сводной таблице отчета Черноморского флота за Великую Отечественную войну. В «Хронике…» говорится, что два тральщика и два сторожевых катера с дистанции 52–56 кб выпустили по порту Феодосии 100-мм снарядов — 150, 45-мм — 291 и 37-мм — 80 снарядов. В результате в порту возник пожар. Но дело в том, что максимальная дальность стрельбы 45-мм орудия 21-К всего 51 кб, а 37-мм автомата и того меньше. Хотя пожар мог возникнуть и от одного удачного попадания 100-мм снаряда. По-видимому, целью рейда тральщиков к Феодосии нужно считать разведку боем, то есть их задача состояла в провоцировании системы береговой обороны. Насколько точно смогли выявить огневые средства в районе Феодосии, сказать трудно, но корабли под обстрел попали.

В следующую ночь совершили налет на Двуякорную бухту единственные на флоте относительно крупные торпедные катера СМ-3 и Д-3. Они обнаружили в бухте десантные баржи, выпустили по ним три торпеды и десять реактивных снарядов. Еще пятью НУРС дали залп по береговой батарее на мысе Киик-Атлама. В результате попадания торпеды у десантной баржи F-334 оторвало кормовую часть, которая затонула.

Отсутствие дозора, слабый артиллерийский огонь с берега привели командующего флотом к выводу, что противник не способен оказать серьезного противодействия удару крупными кораблями. Несмотря на возражения командующего эскадрой, Военный совет приказал командиру бригады крейсеров контр-адмиралу Н.Е. Басистому в ночь на 3 августа обстрелять порт Феодосию и причалы Двуякорной бухты в целях уничтожения сосредоточившихся в них плавучих средств. Для обеспечения надежной обсервации кораблей в районе Феодосии туда направлялась подводная лодка М-62. Предварительный удар по порту должна была нанести бомбардировочная авиация флота.

В 17:38 2 августа крейсер «Молотов» (флаг комбрига контр-адмирала Н.Е. Басистого) и лидер «Харьков» вышли из Туапсе к Феодосии. Вскоре после выхода в море корабли, идущие курсом на запад, обнаружила воздушная разведка противника. Через 28 минут после обнаружения воздушным разведчиком отряд в 18:05 лег на ложный курс к Новороссийску. Но уже в 18:22, когда самолет-разведчик скрылся, корабли опять повернули на Феодосию.

В 18:50 вновь появился разведывательный самолет, и до 21 часа с расстояния 15–20 км вел непрерывное наблюдение за движением отряда. Корабли снова лег на ложный курс, показывая движение на Новороссийск, но только в 19:20, то есть через полчаса после повторного обнаружения. С 19:30 корабли шли курсом 320°, оставляя Новороссийск справа на траверзе. Естественно подобное «грубое» ложное маневрирование немцев в заблуждение не ввело. На основании данных самолета-разведчика Ju-88D, начали готовить к вылету последнее оставшееся на Черном море торпедоносное соединение — эскадрилью 6./KG 26, располагавшую к тому времени десятью исправными Не-111. Перед подходом отряда к Феодосии город дважды подвергался ударам наших бомбардировщиков. В общей сложности по нему работали пять Ил-4, семь СБ и шестнадцать МБР-2.

В 00:20 3 августа корабли, подходя к границе сектора видимости огня подводной лодки, уверенности в своем месте не имели, а с его обнаружением эта неуверенность еще более возросла, поскольку огонь находился совсем не по ожидаемому пеленгу. Продолжая уточнять место, командир бригады отдал приказание лидеру обстрелять Двуякорную бухту. В 00:59 «Харьков» открыл огонь по причалам и вел его в течение 5 минут, израсходовав 59 130-мм снарядов. Тем временем береговые батареи противника открыли огонь по крейсеру, который до часу ночи продолжал уточнять свое место для открытия огня по Феодосии. Одновременно корабли, освещенные ракетами с самолета, атаковали итальянские торпедные катера MAS-568 и MAS-573.

Встретив противодействие и убедившись, что, во-первых, свое место крейсер знает с точностью 3–5 кб, а во-вторых, лежать в течение десятка минут на постоянном курсе ему все равно не дадут, командир бригады отказался от обстрела Феодосии и в 01:12 дал сигнал отхода на юг со скоростью 28 узлов. По-видимому, решение было совершенно правильным. О том, с какой точностью крейсер знал свое место, косвенно говорит тот факт, что в отчете ни разу не указывается дистанция до берега, и только однажды в журнале боевых действий отмечено: «0:58. Противник открыл артогонь по крейсеру. Ориент. П = 280 гр., Д = 120 каб.». В данных условиях корабль мог выполнять стрельбу по берегу только «по штурманским данным». А для этого, кроме знания своего места с точностью в несколько десятков метров, нужно во время стрельбы лежать на постоянном курсе, иначе не то что в порт, а и в город можно не попасть. Другими словами, стрельба в подобных условиях являлась не чем иным, как разгрузкой артиллерийских погребов через стволы. Единственное, кто пострадал бы от такого обстрела, так это гражданское население.

Ночь выдалась лунная, видимость по лунной дорожке составляла 30–40 кб. Буквально через несколько минут после начала отхода, в 1:20, началась первая атака торпедоносцев. В это же время в атаку выходили итальянские торпедные катера. В 1:27 «Молотов», неожиданно для находящихся в боевой рубке, потерял управление, началась сильная вибрация, скорость корабля стала падать, с оглушительным ревом из носовой трубы вырвалось облако пара — сработал предохранительный клапан носового эшелона главной энергетической установки. Прежде всего попытались перейти на аварийное управление рулем из румпельного отделения, но оно не отвечало на все запросы. Посланный рассыльный огорошил всех тем, что… кормы по 262 шпангоут вместе с румпельным отделением нет. Из-за стрельбы собственной зенитной артиллерии в боевой рубке никто не услышал и не почувствовал попадания авиационной торпеды в корму с правого борта.

Управляясь машинами, «Молотов» 14-узловым ходом продолжал уходить к Кавказскому побережью. В 02:30,03:30 и 07:20 торпедоносцы повторяли удары, но безрезультатно, при этом они потеряли две машины. Наши истребители появились над кораблями в 05:10. В 05:40 в районе кораблей уже находилось десять истребителей, однако, когда через девять минут над крейсером проходит Ju-88, все они оказываются где-то на горизонте. Во время последнего налета торпедоносцев «Молотову» вновь приходилось рассчитывать только на свои силы. Наконец израненный крейсер в 21:42 3 августа стал на якорь в Поти.

В общем, все опасения командующего эскадрой оправдались: скрытность операции сохранить не удалось, в Феодосии достойных крейсера целей не оказалось, отсутствие надежного гидрографического обеспечения сделало невозможным даже обстрел территории порта с целью вывода из строя причального фронта, истребительное прикрытие, как это случалось и раньше, оказалось формальным: когда оно было нужно, истребители отсутствовали или их было совершенно недостаточно. Вместо короткого артиллерийского удара крейсер «толкался» у Феодосии в течение 50 минут. «Молотов» трижды уклонился от обнаруженных катеров и трижды пытался лечь на боевой курс для обстрела берега. По-видимому, это тот случай, когда подобное упорство вряд ли могло быть оправдано.

В результате «Молотов» получил тяжелейшее повреждение даже по меркам судоремонтных возможностей мирного времени. В условиях Черного моря лета 1942 г. крейсер мог бы остаться небоеспособным до окончания военных действий — черноморцам просто повезло, что у них оказались такие высококлассные кадры судоремонтников. Но все равно «Молотов» вновь вступил в строй только 31 июля 1943 г. и в боевых действиях больше не участвовал.

После неудачного похода к Феодосии командование флота, занятое обороной баз и обеспечением морских перевозок, вплоть до второй половины сентября 1942 г. прекратило использование надводных кораблей, в том числе торпедных катеров, на морских сообщениях противника.

Только в разгар боев на новороссийском и туапсинском направлениях, возобновились активные действия надводных кораблей Черноморского флота на коммуникациях противника. Правда, не без соответствующего толчка сверху. 24 сентября выходит директива Военного совета Закавказского фронта, а 26 сентября — наркома ВМФ. В этих документах задача действий на морских сообщениях противника определялась флоту как одна из главных, для чего предписывалось целеустремить деятельность не только подводных лодок, но и авиации, а также надводных кораблей. Директива наркома ВМФ требовала усиления активности надводного флота путем развертывания боевых действий на коммуникациях противника у западного побережья Черного моря и особенно на путях сообщения с Крымом и с Северным Кавказом.
Одновременно предполагалось усилить воздействие надводных сил на пункты базирования противника в Крыму (Ялта, Феодосия), не отказываясь и от действий в светлое время суток, сообразуясь, однако, с обстановкой. Требовалось ко всем выходам кораблей подходить продуманно, обеспечивая их действия полноценными данными разведки и надежным прикрытием с воздуха. Директива требовала также усиления деятельности подводных лодок, более широкого применения минного оружия с надводных кораблей и авиации, более решительного использования торпедоносной авиации.

Первым в набеговую операцию вышел сторожевой корабль «Шторм» в сопровождении сторожевых катеров СКА-031 и СКА-035. Цель рейда — Анапа. По плану операции порт должна была освещать осветительными бомбами (САБ) авиация, но она не прилетела по метеоусловиям. Досталось и кораблям: ветер 6 баллов, море — 4 балла, крен сторожевика достигал 8° и он зарывался носом в волну. Наводка по дальности осуществлялась по еле различимой береговой черте, по направлению — в сторону порта. В 00:14 «Шторм» открыл огонь и за семь минут выпустил куда-то 41 снаряд, при этом имея 17 пропусков из-за трех случаев раздутия гильзы. Противник проснулся и стал освещать акваторию прожекторами, а затем огонь открыла береговая батарея. Однако советских кораблей немцы не видели, а потому тоже стреляли наугад. Дело в том, что сторожевик использовал выстрелы с беспламенными зарядом, а потому не демаскировал свое местонахождение. Вроде бы с корабля наблюдали на берегу слабый пожар, но стрельбу сразу оценили как совершенно безрезультативную. Чтобы не портить статистику, этот набег, как и действия двух тральщиков по Феодосии 31 июля, в отчеты Черноморского флота не попал.

3 октября на обстрел Ялты вышли эсминцы «Бойкий» и «Сообразительный». Задача выхода — уничтожение плавсредств и портовых сооружений. По данным разведки, на Ялту базировались итальянские сверхмалые подлодки и торпедные катера. Никакой подсветки цели не предполагалось. Стрельба выполнялась как совместная по площади, без корректировки. Фактически речь шла об одновременной стрельбе по утвержденным единым исходным данным. Огонь открыли в 23:22 на скорости 12 узлов по пеленгу 280° на дистанции 116,5 кб. В течение 13 минут «Сообразительный» израсходовал 203 снаряда, а «Бойкий» — 97.

У последнего после первого залпа от сотрясения в одном из приборов кормовой группы соскочила контргайка, в результате чего произошло короткое замыкание, и далее стрельба производилась только носовой группой. По данным отчета, ветер в районе 2 балла, море — 1 балл, видимость 3 мили. Сравнивая дальности видимости (3 мили) и стрельбы (11,5 мили) невольно возникает вопрос о способе выполнения стрельбы. Несмотря на то что в отчете сказано «с использованием ЦАС на автомат с использованием вспомогательной точки визирования», можно предположить, что стрельба велась классическим способом «по штурманским данным», что полностью обеспечивалось ПУС «Мина». Точность стрельбы этим способом предопределяется точностью знания своего места кораблем.
Ялтинский порт представляет собой небольшую акваторию шириной метров 250–300, отгороженную молом. На дистанции 110 кб среднее отклонение по дальности для калибра 130/50 составляет около 80 м. Не вдаваясь в математические изыски, можно сказать, что для попадания в акваторию Ялтинского порта корабли должны были знать дистанцию до него с ошибкой не более одного кабельтова (185 м). Сомнительно, что такая точность в тех условиях имела место. На берегу традиционно наблюдали пожар.

Поскольку с обстрелами портов мы будем сталкиваться и в дальнейшем, то отметим, что после освобождения временно оккупированных портов там работали не только контрразведчики, но и представители различных управлений флота. Их задача состояла в выяснении результативности различных, в том числе набеговых, операций. Как следует из немногочисленных отчетных документов, никакого серьезного ущерба артиллерийские обстрелы кораблей не нанесли. Имелись отдельные разрушения в портах — но их обычно оспаривали летчики; имелись жертвы среди местного населения, но ответственность за них никто брать на себя не хотел. Что касается пожаров в результате обстрелов, то они вполне могли быть— вопрос только в том, что горело? Тем более что известны случаи создания немцами ложных очагов пожаров в стороне от важных объектов.

13 октября в 7:00 из Поти вышли эсминец «Незаможник» и сторожевой корабль «Шквал». Целью выхода являлся обстрел Феодосийского порта. Около нуля часов 14 октября корабли определились по мысу Чауда, затем в 0:27 — по мысу Илья. В 01:38 самолет сбросил над мысом Ильи САБ, что позволило еще раз уточнить свое место. До 01:54 сбросили еще две осветительные бомбы — и все над мысом, а не над портом. Связи с самолетом не было, а потому использовать его для корректировки огня оказалось невозможно.

В 01:45 корабли легли на боевой курс и открыли огонь. Оба корабля имели примитивные ПУС Гейслера, а потому стрельба велась как по наблюдаемой цели. «Незаможник» по дальности наводил по урезу воды, а по направлению — по правому склону мыса Ильи. Дистанция 53,5 кб, четырехорудийные залпы. На третьем залпе заметили недолеты, а также выносы влево. С пятого залпа внесли корректировки, стали наблюдаться вспышки разрывов в районе порта. На девятом залпе заклинило замок на орудии № 3, далее оно в стрельбе участия не принимало. В 01:54 стрельбу прекратили, израсходовав 42 снаряда.

«Шквал» шел уступом влево 1,5–2 кб. Огонь открыл одновременно с эсминцем на дистанции 59 кб, но, не имея точки наводки, сначала стрелял просто по курсовому углу. Естественно, первые снаряды улетели неведомо куда. С возникновением пожара на берегу перенес огонь на очаг. Стрельбу прекратил в 01:56, израсходовав 59 снарядов. Несмотря на то, что стрельба велась беспламенными выстрелами, имели место несрабатывание пламегасителей. Как мы посчитали, из-за этого противник обнаружил корабли и в 01:56 открыл по ним огонь двумя береговыми батареями. Снаряды ложились в 100–150 метрах за кормой сторожевика. Одновременно корабли легли на курс отхода и в 19:00 вошли в Туапсе. Самолет-осветитель доложил о трех пожарах в порту. По плану корабли должны были израсходовать 240 выстрелов, но из-за прекращения освещения точки прицеливания стрельбу закончили раньше.

На самом деле советские корабли обнаружила береговая PЛC за восемь минут до открытия ими огня (в 00:37 по германскому времени). Береговая батарея (трофейные 76-мм пушки) вела заградительный огонь, сделав 20 выстрелов на дистанцию 11 100-15 000 метров. Наши корабли добились одного попадания на территорию военной части порта, в результате чего имелся один легкораненый.

Затем в набеговых операциях наступила пауза — заела повседневная текучка. Однако 19 ноября нарком ВМФ подтвердил необходимость выполнения предыдущей директивы в части организации боевых действий надводных кораблей у западных берегов Черного моря. На этом мы подробно остановимся чуть ниже, но, забегая вперед, отметим, что по итогам первой в 1942 г. операции у берегов Румынии решили туда корабли эскадры больше не посылать, а использовать их против крымских портов. Задача оставалась прежней — уничтожение плавсредств.

Несмотря на то что разведка 17–18 декабря 1942 г. ничего конкретного по Ялте или Феодосии выдать не смогла, было известно, что в первой функционирует база итальянских сверхмалых подлодок, а Феодосия оставалась важным узлом коммуникаций и портом-укрытием для конвоев, снабжающих германские войска на Таманском полуострове. Для обстрела Ялты выделили наиболее современные и быстроходные лидер «Харьков» и эсминец «Бойкий», а для Феодосии — старый эсминец «Незаможник» и сторожевой корабль «Шквал». Операция, которую планировали на ночь с 19 на 20 декабря, предусматривала обеспечение кораблей подсветкой целей с помощью осветительных бомб и корректировку огня самолетами.

Подготовленный боевой приказ можно считать типовым для подобных боевых действий, а потому рассмотрим его полностью.
Боевой приказ № 06/ОП
Штаб эскадры
Рейд Поти, ЛК «Парижская коммуна»
10:00,19.12.42
Карты №№ 1523,2229,2232
Директивой Военного Совета Черноморского флота № 00465/ОГ поставлена задача: с целью уничтожения плавсредств и нарушения коммуникаций противника миноносцам и сторожевым кораблям с 01:30 до 02:00 20:12.42 произвести артиллерийский обстрел Ялта и Феодосия при освещении САБ-ами и корректировки стрельбы самолетами.
Приказываю:
1 дмм в составе ЛД «Харьков», М «Бойкий» выйдя из Поти в 09:00 19:12.42 с 01:30 до 02:00 20:12.42 обстрелять порт Ялта, после чего возвратиться в Батуми. Расход снарядов по 120 на каждый корабль. Командир отряда капитан 2-го ранга Мельников.
2 дмм в составе М «Незаможник», СКР «Шквал», выйдя из Поти в 08:00 19:12.42, следуя до м. Идокопас вблизи наших берегов с 01:30 до 02:00 20:12.42 обстрелять порт Феодосия. Расход снарядов: М «НЗ» — 100, СКР «ШК» — 50. После обстрела возвратиться в Поти. Командир отряда капитан 2-го ранга Бобровников.
Приданным самолетам начать освещение Ялта и Феодосия в 01:30 20:12.42, главной задачей является корректировка огня, при открытии огня береговыми батареями на Киик-Атлами, м. Илья и Атодор сбросить на них для деморализации несколько бомб. В светлое время прикрывать корабли истребительной авиацией.
Командующий эскадрой ЧФ вице-адмирал Владимирский
Начальник штаба эскадры ЧФ капитан 1-го ранга В. Андреев

Обратите внимание, как формулируется боевая задача — «обстрелять порт». Согласитесь, что для ее выполнения достаточно просто произвести назначенное количество выстрелов в сторону порта. А могла ли задача быть сформулирована более конкретно? Конечно, если бы разведка указала, что, например, в порту находится транспорт или в такой-то части его акватории отшвартованы корабли. Ялта и Феодосия в то время являлись транзитными портами для конвоев, следующих к Тамани и обратно.

Это не какие-то сегодняшние изыски — это требования существовавших в то время основных боевых документов, таких, как, например, боевой устав ВМФ БУМС-37. А что мы имеем в данном случае? Операция проводилась просто в назначенный день, по готовности сил, без всякой привязки к разведданным. Если вернуться опять к самому боевому приказу, то он в целом не соответствовал требованиям статьи 42 БУМС-37.

Корабли вышли в море с наступлением темноты 19 декабря. Лидер и эсминец начали обстрел порта Ялта в 1:31 по пеленгу 250° с дистанции 112 кб, имея ход 9 узлов. Самолет-корректировщик МБР-2 не прилетел, но над Ялтой находился самолет-осветитель МБР-2, а также резервный самолет-корректировщик Ил-4. Однако с последним корабли связи не имели (!!!). Стрельбу закончили в 1:40, при этом «Харьков» произвел 154 выстрела, а «Бойкий» — 168. Эсминец стрелял с использованием основной схемы ПУС, по условной площади размером 4 × 4 кб. Несмотря на то что применялись беспламенные заряды, 10–15 % из них давали вспышку, и по кораблям открыла огонь береговая батарея; попаданий не отмечено. Что касается результатов стрельбы, то самолеты вроде наблюдали разрывы снарядов в районе порта.

Немцы определили состав группы в 3–5 единиц с орудиями 76-105 мм, которые произвели 40 залпов. Ответный огонь вела 1-я батарея 601-го дивизиона морской береговой артиллерии. Попаданий не наблюдалось. Про ущерб ничего не сообщается. Больше беспокойства вызвал налет 3–4 самолетов, которые сбросили что-то за молом — немцы опасались, что это мины.

Эсминец «Незаможник» открыл огонь по порту Феодосии в 01:31 с дистанции 69 кб по пеленгу 286°. Самолет-осветитель не прилетел, но самолет-корректировщик оказался на месте. Однако падение первого залпа он не наблюдал, и пришлось его повторить. По второму залпу получили корректуру, ввели ее, передали исходные данные на «Шквал», и корабли вместе перешли на поражение. В ходе выполнения стрельбы самолет дважды давал корректуры. Однако управляющий стрельбой сомневался в их достоверности и не вводил. По-видимому, он оказался прав, так как в дальнейшем самолет давал «цель». В 01:48 стрельбу прекратили. Эсминец израсходовал 124 выстрела, а сторожевой корабль — 64. Как и в случае с первой группой, часть беспламенных зарядов давали вспышку, что, как мы считали, позволило противнику обнаружить корабли и открыть по ним огонь. Результаты традиционные: самолет видел падение снарядов в порту, пожары на Широком молу.

Немцы обнаружили наши корабли в 23:27 с помощью береговой PЛC на расстоянии 10 350 метров и объявили тревогу. Они считали, что их обстреливали из орудий калибром 45-105 мм, и всего было сделано около 50 залпов. Ответный огонь вела 2-я батарея 601-го дивизиона. Наблюдалось падение снарядов в акватории гавани, в результате чего сгорел буксир D (очевидно, портовый буксир из числа трофейных). Остальные повреждения незначительны, потерь в личном составе нет. С германских батарей на дистанции 15 200 метров наблюдали два или три вражеских двухтрубных корабля класса миноносец.

Набеги на коммуникации в западной части Черного моря

Как уже отмечалось, 19 ноября нарком ВМФ подтвердил необходимость организации боевых действий надводных кораблей у западных берегов Черного моря. При этом он указал, что первый набег необходимо спланировать так, чтобы коммуникации противника оказались дезорганизованы на срок, достаточный для подготовки и начала повторной операции. На основании этого указания командование флота 27 ноября поставило перед эскадрой задачу систематически проводить активные действия в западной части моря с целью уничтожения плавающих вдоль румынского побережья транспортов и кораблей противника, первую набеговую операцию провести с 29 ноября по 1 декабря. Состав сил: крейсер «Ворошилов», лидер «Харьков», эскадренные миноносцы «Сообразительный», «Бойкий» и «Беспощадный».

Сложившаяся в конце ноября обстановка благоприятствовала проведению операции. Благодаря отвлечению авиации противника в район Сталинграда создавалась возможность скрытного и сравнительно безопасного выхода наших кораблей на вражеские тыловые коммуникации. Этому способствовали и сложные гидрометеорологические условия.

Вечером 29 ноября 2-я группа кораблей в составе эскадренных миноносцев «Беспощадный» (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона эсминцев капитана 1-го ранга П.А. Мельникова) и «Бойкий» прибыла из Батуми в Туапсе. Приняв топливо, в 0:50 30 ноября она вышла в море. 1-я группа в составе крейсера «Ворошилов» (флаг командующего эскадрой вице-адмирала Л.A. Владимирского), лидера «Харьков» и эсминца «Сообразительный» вышла из Батуми в 17:15 29 ноября. Выход обеих групп обеспечивался предварительным контрольным тралением фарватеров, поиском подводных лодок, патрулированием истребителей и непосредственным охранением кораблей сторожевыми катерами.

Утром 30 ноября обе группы соединились в море и в течение нескольких часов следовали совместно на запад. В 12:50 по сигналу флагмана 2-я группа отделилась и пошла на юго-запад. Дойдя до параллели 42°20′ и определившись по турецкому маяку Керемпе, она направилась в район мыса Калиакрия с расчетом быть там к рассвету 1 декабря. 1-я группа в 19:00 30 ноября, пройдя меридиан мыса Керемпе, легла на курс 325°, рассчитывая к рассвету подойти к острову Змеиный с востока.

Переход к району боевого предназначения прошел скрытно. Утром 1 декабря корабли 1-й группы следовали с поставленными параванами. Головным шел «Сообразительный» (командир капитан 2-го ранга С.С. Ворков), в кильватер ему — «Ворошилов» (командир капитан 1-го ранга Ф.С. Марков), концевым — «Харьков» (командир капитан 3-го ранга П.И. Шевченко). В 7:35 в тумане, видимость до 5 миль, справа по курсу открылся о. Змеиный, и в 7:47 все корабли открыли огонь по нему — точнее, по маяку, который с дистанции 45 кб стал хорошо различаться в оптику. Причем речь идет не о сосредоточенной стрельбе нескольких калибров по одной цели, когда всем, как дирижер, руководит флагманский артиллерист и по его командам в дело вступают те или иные батареи и корабли, а об одновременной стрельбе. Просто все сразу стали стрелять по одной цели, хотя по плану для этого выделялся только эсминец, и лишь с обнаружением катеров или самолетов на аэродроме — лидер. Дистанция была 40–30,5 кб, то есть били в упор, прямой наводкой.

В результате управляющие огнем кораблей запутались в разрывах снарядов, цель периодически закрывалась дымом и пылью от разрывов 180-мм снарядов, и тогда «Сообразительный» вообще прекращал стрельбу «Харьков», дав пять залпов, тоже на время прекратил огонь, и только в 7:58 вновь начал пристрелку. Сделав две попытки и получив непонятные выносы, он перенес огонь по предполагаемому аэродрому, то есть просто по острову. Затем лидер начал движение по своему плану. Крейсер прекратил огонь в 7:57, эсминец в 8:00. В результате по маяку, о котором в боевой задаче даже не упоминалось, выпустили 46 180-мм, 57 100-мм и около сотни 130-мм снарядов, причем о его разрушении нигде не сказано.

Повторимся, что стрельба велась с дистанции около 40 кб на ходу в 12 узлов. Примерно на таком же расстоянии южнее острова стояло минное заграждение S-44, к которому отряд, лежа на курсе 257°, постепенно приближался под углом в 13°, — условия, при которых встреча с миной неизбежна, даже если бы корабли шли без параванных охранителей. В 7:57, одновременно с прекращением огня на крейсере «Ворошилов», произошел случай, из-за которого нарушился порядок равнения в строю. С левого борта на курсовом угле 45° в расстоянии 10 кб обнаружили перископ. Крейсер уже начал ворчать на подводную лодку, но вскоре оказалось, что сигнальщики приняли за перископ вешку, и крейсер, описав плавный коордонат, лег на прежний курс; при этом вместо строя кильватерной колонны образовался строй уступа влево.

С того времени как на кораблях поставили параванные охранители, основная задача «Сообразительного» заключалась в производстве минной разведки впереди по курсу крейсера. В данном случае, после того как крейсер по неизвестной для С.С. Воркова причине описал коордонат, «Сообразительный», увеличив скорость хода с 12 до 16 узлов, подвернул на несколько градусов влево, чтобы постепенно выйти в голову крейсера, и вскоре скорость хода снова уменьшили до 12 узлов. В 8:04, когда эсминец, еще не успевший выйти точно в голову крейсера, находился на курсовом угле 10–15° правого борта на расстоянии около 2 кб от крейсера, правый параван «Сообразительного» захватил минреп и через несколько секунд подсек мину, всплывшую в 10–15 м от борта.

После обнаружения мины первой мыслью С.С. Воркова стало предположение о том, что мины поставлены недавно (об этом свидетельствовал внешний вид подсеченной мины) и поблизости от острова, мористее же встреча с минами менее вероятна (это предположение соответствовало действительности). Поэтому командир «Сообразительного», разворачиваясь машинами, круто повернул корабль влево и под носом у крейсера, продолжавшего идти прежним курсом, вторично и при этом исключительно удачно пересек линию мин, стоявших с интервалом в 100 м, и вышел из опасного района на юг. По-видимому, на крутой циркуляции в сочетании с малой скоростью хода параваны шли неправильно, ширина захвата охранителя резко уменьшилась, вследствие чего корабль и «проскочил» в минном интервале.

Командир эсминца нарушил все существующие правила, согласно которым кораблям в случае обнаружения минного заграждения следует либо продолжать движение тем же курсом и с наибольшей скоростью хода, допускаемой при использовании параванного охранителя, либо отходить по пройденному пути задним ходом, следя за тем, чтобы корма не пошла в сторону. Выбор того или иного способа маневрирования, позволяющего сократить вероятность встречи с миной, зависит от характера выполняемой задачи и от степени надежности имеющихся средств самозащиты от мин.

В данном случае, действуя по интуиции и вопреки всяким правилам, С.С. Ворков действительно уклонился от серьезной опасности. Следующее подсечение мины на том же южном ряду (левым параваном) или на северном ряду, который еще предстояло пересечь (если бы эсминец не уклонился к югу), по всей вероятности, сопровождалось бы взрывом мины — а по балтийскому опыту такие взрывы мин марки ЕМС на небольшом расстоянии от борта очень опасны для эсминцев.

Поскольку тотчас после подсечения мины об этом дали сигналы гудками, подъемом флага «Й» и семафором, С.С. Ворков полагал, что крейсер «Ворошилов» ляжет ему в кильватер и также уклонится к югу от обнаруженного заграждения. Но на крейсере рассудили иначе. Л.A. Владимирский полагал, что отряд попал на недавно поставленную минную банку, и поскольку не знал ее границ, то не стал пытаться ее обходить. Также он не желал давать задний ход, так как это привело бы к перепутыванию параванов и вызвало потерю времени на виду у противника, а потому приказал командиру крейсера продолжать движение, не меняя курса. По крайней мере так он объяснял свое решение по приходе в базу. Из чего исходил на самом деле в тот момент командующий эскадрой, так и осталось тайной. Скорее всего, он руководствовался как раз той инструкцией, о которой говорилось выше.

Около 8:06 «Ворошилов» пересек кильватерную струю эсминца и вслед за тем в правом параване крейсера на расстоянии 12–15 м от борта произошел сильный взрыв мины. На всем корабле свет погас, пар в котлах сел, машинные телеграфы и телефон вышли из действия. Пройдя после взрыва на правое крыло мостика и не обнаружив на палубе и на борту следов разрушений, командующий эскадрой тотчас вернулся к машинному телеграфу, где находился командир крейсера, только что через посыльного приказавший дать задний ход. Считая это решение командира неправильным, Л.A. Владимирский приказал дать полный вперед, что и было выполнено. Все это происходило в то время, как корабль пересекал южный ряд минного заграждения S-44. Менее чем через минуту, в 8:07, в левом параване взорвалась вторая мина. Поскольку машины крейсера все же в течение 10–20 секунд работали задним ходом, скорость на переднем ходу упала до 6–8 узлов. По этой причине параваны шли ближе к борту, чем в момент первого взрыва, а потому второй также произошел ближе к кораблю. В результате вышло из строя много приборов и механизмов, нарушилась радиосвязь и в корпусе появилась течь. Оба паравана оказались потеряны, но тралящие части сохранились. Через минуту, в 8:08, на корабле восстановили освещение, и стало возможным использование аварийного машинного телеграфа.

Повреждения, полученные крейсером, заставили командующего эскадрой отказаться от артиллерийского обстрела порта Сулина. Крейсер, находясь между обоими рядами мин, описал циркуляцию, удачно пересек южный ряд мин и уклонился от минного заграждения, западный конец которого находился еще в двух милях к западу от места подрыва. То есть крейсер все же ушел с постоянного курса. Можно сказать, что это спасло корабль: на прежнем курсе при пересечении северного ряда мин «Ворошилов», лишившийся параванов, вероятно, подорвался бы на одной или двух минах. Но никто не гарантировал, что южнее нет еще одной линии мин. Поэтому скорее всего нужно было попытаться выйти с минного заграждения задним ходом — тем более что крейсер уже расширил проход со 100 до 300 м. Но сделали так, как сделали, и все обошлось.

В данной ситуации командующий эскадрой принял естественное решение о прекращении операции и возвращении в базу. Вопрос стоял только в том — уходить всем или нет. Ведь лидер, как и второй отряд, уже действовал по своим планам. Сначала, когда на крейсере обнаружилась течь, командующий эскадрой счел положение корабля серьезным и поэтому решил вернуть к себе «Харьков».

Около 9 часов, находясь еще вдали от берега, примерно в 16 милях на юго-восток от знака Бурнас, лидер «Харьков» в соответствии с полученным по радио приказанием прекратил поиск и, повернув на юго-восток, пошел на соединение с флагманом. Днем 2 декабря корабли 1-й группы возвратились с моря в свои базы.

Корабли второй группы «Беспощадный» и «Бойкий», утром 1 декабря в условиях плохой видимости подошедшие к румынскому берегу, стали уточнять свое место по глубинам, измеренным эхолотом и механическим лотом. Оказалось, что корабли находились мористее счисленного места; как выяснилось позже, невязка, по-видимому, составляла около четырех миль к востоку. Около 8 часов, идя курсом на запад, эсминцы вошли в полосу тумана; видимость упала до 3–5 кб. Пришлось дать сначала малый, а затем самый малый ход. При этом параванные охранители, поставленные в 5:30, когда отряд находился еще в 40 милях от берега, почти бездействовали, так как параваны не отводились от борта корабля.

Будучи не уверенным в своем месте, командир дивизиона не хотел идти на север к Мангалии, пока не откроется берег. Однако в 8:04, когда эхолот показал глубину в 19 м (что, судя по карте, соответствовало расстоянию до берега не более 4–5 кб), не осталось ничего иного, как повернуть вправо. Через минуту после поворота показался берег, а в 8:07 обнаружили силуэт транспорта. Вскоре заметили еще три силуэта транспортов, из которых один позже опознали как военный корабль, похожий на канонерскую лодку типа «Dumitrescu». Почти сразу открыли огонь береговые батареи противника, наблюдались падения снарядов в 15 м от борта и накрывающие залпы.

В 8:10 эсминцы открыли огонь с использованием ночного визира прибора 1-Н, однако на «Беспощадном» по ошибке вместо скомандованной дистанции 2 кб установили 24 кб, а на «Бойком» установили 12 кб, и там первая очередь тоже дала перелет. Введя поправку, управляющий огнем добился накрытия вторым залпом, но третью очередь из-за тумана не наблюдали. В 8:13 огонь прекратили, так как цели скрылись. Эсминцы развернулись на обратный курс и через 20 минут вновь атаковали транспорта артиллерией и торпедами, но через несколько минут огонь прекратили, так как все цели были поражены и скрылись в тумане. Всего было израсходовано 130-мм снарядов — 88, 76,2-мм — 19, 37-мм — 101, а также 12 торпед. Потопленными сочли три транспорта противника. К сожалению, как выяснилось впоследствии, атаке подверглись прибрежные отмели и скалы.

Плохая видимость не позволила с точностью установить, где именно произошли описанные выше события. На «Беспощадном» полагали, что все произошло в районе селения Кольникиой, в двух милях южнее мыса Шаблер. Командир «Бойкого» считал, что корабли находились в районе порта Мангалия, в 18 милях севернее счисленного места. На основании анализа отчетов в штабе эскадры пришли к выводу, что, судя по измеренным глубинам и по характеру наблюдавшегося берега, который был скорее низменным, чем обрывистым, можно предполагать, что район событий находился близ селения Картолья, южнее мыса того же названия, в пяти милях севернее мыса Шаблер.

Поскольку видимость не улучшилась, а место отряда оставалось не определенным, П.А. Мельников отказался от выполнения второй части задачи, считая, что артиллерийский обстрел порта Мангалия превратится просто в разгрузку погребов, а эсминцы напрасно подвергнутся риску подрыва на минах. Поэтому отряд повернул в базу. После отхода миль на 20 от берега, около 10 часов, на кораблях приступили к уборке параванов. На «Бойком» не оказалось ни параванов, ни тралящих частей охранителя — на нем даже не заметили, когда их потеряли. На «Беспощадном» еще ранее заметили, что левый параван на циркуляции перешел на правый борт. При попытке убрать охранитель оказалось, что обе тралящие части перепутались и их невозможно поднять без большой потери времени. А чуть раньше, как позже выяснилось, имело место ложное обнаружение перископа, который обстреляли. Вскоре приняли радиограммы о подрыве крейсера «Ворошилов» на мине и о приказании лидеру «Харьков» возвратиться. Последняя радиограмма, переданная с «Сообразительного» от имени командующего эскадрой, дала повод предположить, что крейсер погиб, a Л.A. Владимирский перешел на эсминец. Учитывая создавшуюся обстановку на «Беспощадном» обрубили обе тралящие части вместе с параванами, и эсминцы пошли на соединение с флагманом. 2 декабря «Беспощадный» и «Бойкий» отшвартовались в Туапсе.

Мы специально столь подробно рассмотрели операцию кораблей эскадры у румынских берегов. Прежде всего потому, что она стала второй подобной с начала войны. Первую, как мы помним, провели 26 июня 1941 г., то есть почти полтора года назад. Что же с тех пор изменилось?

Набеговая операция 26 июня 1941 г. имела целью обстрел порта Констанца. Целью последней операции являлись коммуникации противника вдоль румынского побережья, конвои в море, порты Сулина, Бугаз и Мангалия. Дополнительно поставили задачу обстрела острова Змеиный. Вообще этот маленький островок долгое время являлся притягательной силой для советских кораблей и авиации. В начале войны предполагалось высадкой морского десанта захватить Змеиный. Принципиальное согласие Главного штаба было получено, и с 3 июля 1941 г. авиация ЧФ начала систематические бомбардировки объектов на острове. Однако еще до этого Змеиный регулярно назначали в качестве запасной цели при нанесении ударов по городам Румынии. Ничего, кроме маяка и радиостанции, на острове не было, да и от плана его захвата 6 июля отказались. Однако авиация методично продолжала бомбить Змеиный вплоть до 10 июля, выгрузив таким образом на него несколько тон бомб. Данных о разрушении маяка нет.

Приблизительно в это же время у острова регулярно стали появляться советские подводные лодки, поскольку по нему было легко уточнять свое место перед занятием назначенных позиций. Естественно, румыны в конце концов это обнаружили — как раз выставленное 29 октября 1942 г. минное заграждение S-44 и явилось их реакцией на частое посещение этого района советскими лодками. Кстати, на этом же минном заграждении погибла вышедшая в море 2 декабря 1942 г. подлодка Щ-212. Причем погибла она после 11 декабря — видимо, когда при смене позиции решила уточнить свое место по Змеиному.

Можно предположить, что в план операции кораблей эскадры этот остров попал также из-за желания лишний раз определиться перед набегами на порты. На это пошли даже несмотря на то, что появление в видимости Змеиного скорее всего должно было привести к потери скрытности. Одновременно на переходе корабли провели астрономические наблюдения и таким образом свое место знали. В этих условиях уже в море можно было отказаться от решения второстепенной задачи ради достижения главной цели операции. Однако командующий эскадрой этого не сделал.

Заметно, что планирование декабрьской операции 1942 г. провели значительно более качественно, нежели июньской 1941 г. Безусловно, сказался опыт полутора лет войны. Собственно, за исключением недоучета имеющихся данных о минной обстановке при назначении боевого курса первого отряда южнее Змеиного, больше особых огрехов и не было. Это даже с учетом реальной обстановки, которая стала нам известна уже после войны. То есть операцию спланировали достаточно обоснованно. А вот провели…

Таким образом, вторая за войну операция эскадры против румынских коммуникаций оказалась безуспешной. И это несмотря на целый ряд благоприятных факторов. Например, сохранения скрытности действий сил, отсутствия у противника в том районе ударной авиации, наличия сравнительно достоверной и полной информации о минной обстановке. Причина срыва достаточно доброкачественно спланированной операции — слабая оперативно-тактическая и специальная подготовка офицерского состава.

Однако нарком ВМФ оценил этот поход в целом как положительное проявление активности и приказал организовывать и проводить подобные действия всякий раз с его личного разрешения и по представлении разработанного плана. Не надо забывать, что итогом операции в то время считали три якобы потопленных транспорта. Кстати, на примере данной операции можно продемонстрировать, как простенько нас вводили в заблуждение.

Вот цитата из книги Н.Г. Кузнецова «Курсом к победе»:
«Мы учли урок набега на Констанцу. В ноябре 1942 г. для обстрела базы вражеских кораблей в Сулине был послан крейсер „Ворошилов“. Он выполнил задачу успешно и без потерь, хотя враг сопротивлялся сильней, чем во время набега на Констанцу».

Сколько человек читали мемуары Кузнецова? Наверное, несколько десятков тысяч. Вот приблизительно столько же считают, что «Ворошилов» разгромил, несмотря на отчаянное сопротивление противника, ВМБ Сулина и невредимым с победой вернулся домой. Это еще раз показывает, что изучать историю по мемуарам столь же опасно, как и по художественным романам.

Оценка наркома, качественный разбор проведенной операции, вскрытие всех основных ошибок придали Военному совету Черноморского флота уверенность в необходимости повторения операции. Однако обстановка несколько изменилась. Во-первых, противник усилил воздушную разведку подходов к западному побережью Черного моря. Во-вторых, один из выводов по проведенной операции заключался в том, что параванные охранители не гарантируют безопасность крейсеров и эсминцев в случае форсирования ими минных заграждений. В последующих операциях предлагалось в опасных от мин районах осуществлять проводку ударных кораблей за тралами.

Несмотря на сложность проведения набеговых операций в обеспечении тральщиков, на это, может быть, и пошли бы — тем более что подходящие тральные корабли имелись. Но вот боеготовых кораблей в эскадре почти не осталось, так как оба современных крейсера, а также большинство эсминцев находились в ремонте. Поэтому набеговую операцию решили провести не в обеспечении тральщиков, а ими самими. Для этого сформировали две ударные группы в составе: первая Т-407 (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона капитана 3-го ранга A.M. Ратнера) и Т-412; вторая Т-406 (брейд-вымпел командира 2-го дивизиона капитана 3-го ранга В.А. Янчурина) и Т-408. Однако эскадра все же участвовала — от нее выделили флагманский корабль операции эсминец «Сообразительный», на борту которого находился контр-адмирал В.Г. Фадеев, который руководил всеми силами в море.

Задача отряда состояла в поиске и уничтожении конвоев в районе Констанца — Сулина — Бугаз. Кроме этого «с целью морального воздействия на противника и для дезорганизации его коммуникаций» решили произвести артиллерийский обстрел маяка Олинька и селения Шаганы, не имевших никакого военного значения.

По имевшимся разведывательным данным, переходы конвоев противника у западных берегов Черного моря обеспечивались миноносцами типа «Naluca», сторожевыми катерами и самолетами. Румынские миноносцы явно уступали тральщикам проектов 53 и 58 по артиллерийскому вооружению. Поэтому корабли разделили на две группы по две единицы. Это позволяло приступить к поиску конвоев одновременно на двух удаленных друг от друга участках коммуникаций: на подходах к Портицкому гирлу и в районе знака Бурнас. То есть там, где подводные лодки неоднократно обнаруживали и атаковывали конвои противника и где вместе с тем обеспечивалась свобода маневрирования тральщиков, поскольку в обоих этих районах минная обстановка считалась благоприятной.

На случай внезапной встречи тральщиков с более сильным кораблем противника (например, эсминцем) предполагалось в качестве корабля поддержки использовать «Сообразительный». Впрочем, возможность своевременного оказания такой поддержки изначально считалась сомнительной — слишком далеко отстояли друг от друга районы боевого предназначения ударных групп. Но отказываться от разделения сил также не хотели, так как имевшийся на тральщиках запас топлива позволял производить лишь самый кратковременный поиск (не более четырех часов), и разнесение районов позволяло увеличить вероятность обнаружения противника. Планом операции предусматривалось применение авиации, прежде всего для целей разведки. Однако ее участие ожидалось чисто символическим.

Выход в море первоначально назначили на 8 декабря, но неблагоприятный прогноз погоды заставил перенести начало операции на вечер 11 декабря. Ударные группы вышли из Поти с интервалом в один час — в 17:00 и 18:00. Эсминец «Сообразительный» вышел из Поти в полночь 12 декабря. На переходе обе группы и эсминец определили свое место по турецким маякам Инеболу и Керемпе, что позволило тральщикам подойти утром 13 декабря к району острова Змеиный с невязками в счислении не более 4,5 мили[70]. При этом первая группа не подходила к острову на расстояние менее 14 миль, а вторая группа подходила к нему на расстояние в 9,5 мили. Как утром, так и в течение дня видимость была отличная, достигая 12–15 миль, а иногда и 20–22 мили.

Теперь посмотрим расстановку сил противника. 13 декабря, в день набега наших тральщиков, в Одессе находились эсминцы «Marasti» и «R. Ferdinand», в Сулине — миноносец «Smeul», в Констанце — минные заградители «Dacla» и «Murgescu», а в речном порту Вилково — мониторы речной дивизии. Прочие румынские корабли находились в Констанце, в ремонте, и не могли быть в этот день использованы для боевых действий в море.

Первая группа кораблей после определения места по острову Змеиный в 9:10 легла на курс 341° — с расчетом подойти к прибрежной полосе восточнее знака Бурнас. На этом пути тральщики прошли по середине широкого 25-мильного прохода между минными заграждениями S-42 и S-32. В 10:49 слева, позади траверза, заметили дым корабля, а через 5 минут показались мачты большого транспорта. Затем обнаружили второй транспорт, но кораблей охранения еще не наблюдали. В 11:09 тральщики повернули влево на курс 230° и стали заметно сближаться с конвоем противника. В 11:34 они обнаружили миноносец типа «Naluca», с которого был сделан опознавательный сигнал, а вслед за ним хорошо различались два транспорта водоизмещением по 7–9 тыс. т и шесть больших катеров.
Встреча произошла с румынским транспортом «Oituz» (2686 брт) и болгарским «Tzar Ferdinand» (1994 брт). Они в 8:15 вышли из Сулина в Одессу, имея в охранении миноносец «Sborul» и четыре германских катерных тральщика. В 11:37, когда конвой находился примерно в 14 милях южнее знака Бурнас слева по носу, на дистанции около 65 кб они обнаружили «два эскадренных миноносца».

Корабли охранения явно уступали советским тральщикам в боевых возможностях, однако командир группы так не считал и действовал нерешительно, теряя свое преимущество, обеспеченное внезапностью нападения. Прежде всего A.M. Ратнер послал радиограмму на «Сообразительный» с просьбой оказать поддержку для уничтожения обнаруженного конвоя — что, наверное, правильно, так как своими двумя 100-мм орудиями тральщики топили бы транспорта очень долго.

В 11:45 Т-407 открыл огонь по головному транспорту, а через минуту Т-412 — по миноносцу. Командир конвоя тотчас приказал транспортам отходить к Очаковскому гирлу, а миноносец и катерные тральщики поставили дымовую завесу. В дальнейшем катера, держась вблизи транспортов, прикрывали их дымовыми завесами, a «Sborul» сперва продолжал идти на сближение с «эскадренными миноносцами», но вскоре лег на обратный курс и при этом в 11:45 попал в вилку. Открытый миноносцем огонь из 66-мм орудия был недействительным, так как снаряды падали с недолетами. Советские корабли стреляли не лучше, начав бой с дистанции 65 кб. При этом надо помнить, что на тральщиках никаких приборов управления стрельбой нет; все, чем располагали артиллеристы, — орудийные прицелы и дальномер. Результат стрельбы оказался нулевой. К тому же германские катерные тральщики несколько раз имитировали торпедную атаку и добивались того, что советские корабли отворачивали.

Под прикрытием дымовой завесы транспорта стали возвращаться на обратный курс. Постепенно дистанция боя сокращалась. Все это время румынский миноносец мужественно отвлекал огонь на себя, а катера ставили дымовые завесы. Сравнительно быстроходный транспорт «Tzar Ferdinand» стал уходить вперед и удалился в сторону Жебриян, так что в дальнейшем под обстрелом находился один лишь «Oituz». В 12.42 тральщики заметно сблизились с ним, поэтому миноносец «Sborul» вскоре повернул вправо, на сближение с «эскадренными миноносцами», чем отвлек на себя их огонь. Он также открыл огонь, но точность стрельбы с обеих сторон оставалась неэффективной, и попаданий достигнуто не было, несмотря на то, что дистанция боя сократилась до 38 кб. Все же в 13:26 падения снарядов вокруг миноносца стали опасными, что заставило его отойти противоартиллерийским зигзагом. Направление ветра, сначала юго-юго-восточное, после 13 часов изменилось на юго-западное. Поэтому румынский миноносец скрылся за дымовой завесой, и наши тральщики с 13:35 потеряли с ним контакт.

С наших кораблей в 11:53 и 12:45 наблюдали до 28 попаданий 100-мм снарядов в один из транспортов. Под конец боя на нем возник пожар, но миноносец вновь якобы не позволил подойти к нему ближе и добить. К тому времени, то есть к 13:36, тральщики уже израсходовали 70 % боекомплекта, поэтому командир дивизиона решил прекратить бой и приказал оторваться от противника.

Ha «Sborul» не видели, что наши корабли оставили в покое транспорт и приступили к обстрелу селения Шаганы; поэтому находившийся на миноносце командир конвоя, воспользовавшись передышкой, в 13:45 затребовал по радио помощь от отряда речных мониторов. В 14 часов, когда наши тральщики уже легли на курс отхода, «Sborul» вновь повернул на сближение с ними, чтобы отвлечь на себя их огонь и тем дать возможность конвою проскочить на юг, к порту Сулина. Однако к тому времени советские корабли на противника уже внимания не обращали, и в 18:05 конвой в полном составе, со всем охранением и без каких либо потерь возвратился в Сулину.

Возможно ситуация коренным образом могла измениться с прибытием в район «Сообразительного». Когда в 11:59 на нем получили радиограмму с просьбой о поддержке, эсминец находился в 25 милях южнее острова Змеиный. Судя по полученной радиограмме, конвой противника, обнаруженный близ Очаковского гирла, шел, по-видимому, по направлению к Одессе. Только в 12:20 командир бригады разобрался в обстановке, после чего «Сообразительный» увеличил ход до 20 узлов и лег на курс 30°. Но даже это превышение установленной скорости хода с поставленным параванным охранителем не могло помочь делу, так как до места предполагаемой встречи с первой группой тральщиков оставалось еще около 70 миль. Тем более что шел эсминец не туда: А.М. Ратнер не сообщил комбригу, что конвой еще в начале боя лег на обратный курс, а потому «Сообразительный» направлялся в упрежденную точку встречи с конвоем на его пути в Одессу.

После завершения боя, якобы из-за почти полного израсходования боеприпасов, первая ударная группа не покинула район, а пошла на обстрел поселка Шаганы, израсходовав еще 26 100-мм снарядов. Истинная причина прекращения боя в том, что отряд просто не мог справиться с конвоем. Действительно, кто мешал добить транспорт, в который уже якобы попало 28 (!) снарядов? Но сблизиться с ним не давал миноносец, имеющий на вооружении 66-мм пушку начала XX века и также якобы получивший несколько попаданий 100-мм снарядов. Любой транспорт (может быть, кроме лесовоза), получив более двух десятков 100-мм снарядов, представлял бы из себя развалину, а от попадания двух-трех 100-мм снарядов миноносец скорее всего затонул бы.

Вторая группа тральщиков после определения места по острову Змеиный в 9:16 легла на курс 217°, и на этом курсе через час ее впервые обнаружил самолет-разведчик противника. В 11 часов тральщики легли на курс 244°, а затем при хорошей видимости произвели пятичасовой безуспешный поиск на подходах к Портицкому гирлу. За это время к тральщикам несколько раз приближались самолеты, по которым в трех случаях открывался зенитный огонь. С двух самолетов передавались радиограммы открытым текстом на румынском (и частью на русском) языке, причем упоминались имена «Мария» и «Мэрэшти» (названия румынских эскадренных миноносцев).

В ходе маневрирования, производившегося со скоростью хода в 16 узлов, тральщики, судя по отчетной кальке, дважды пересекли заграждение S-21 и один раз — минное заграждение S-22, но там мины стояли с углублением в 10 м, а потому были полностью безопасны для надводных кораблей. Впрочем, возможно, тральщики вообще были в стороне от этих заграждений: дело в том, что с 9:16 эта группа маневрировала по счислению. Изредка показывался на горизонте берег, но, возможно, то, что считалось берегом Портицкого гирла, на самом деле являлось дымкой, издали принимавшейся за береговую линию. По ряду признаков, с учетом румынских данных, можно предполагать, что вторая группа тральщиков маневрировала не так близко к берегу, как полагал В.А. Янчурин.

Произведя артиллерийский обстрел района маяка Олинька, тральщики в 16:16 легли на курс отхода. Трижды с 16:40 до 17:40 13 декабря, а также утром 14 декабря над кораблями появлялись самолеты-разведчики противника. В 4:40 15 декабря вторая группа тральщиков возвратилась в Поти.

Как мы видим, операция оказалась безрезультатной — хотя в то время считали, что тральщики как минимум тяжело повредили транспорт и миноносец. Если брать планирование, то можно констатировать, что выделение одного эсминца в качестве корабля поддержки двух групп тральщиков оказалось недостаточным: реально он не мог оказать помощь не то что двум группам одновременно, но и даже одной первой. Это было настолько очевидно, что в 14:24, еще не получив от командира первой группы донесения по радио о выполнении задачи, командир бригады приказал командиру «Сообразительного» отходить на юго-восток, то есть к кавказскому побережью. Донесения о выполнении задачи получили от первой группы тральщиков в 14:40, а от второй группы — в 16:34. В то время эсминец скоростью 28 узлов шел к Поти, куда благополучно прибыл днем 14 декабря.

Выбор тральщиков в качестве ударных кораблей удачным не назовешь. Имевшиеся силы позволяли послать к румынским берегам несколько эсминцев, но опасались повторения случая с подрывом мин в параванных охранителях крейсера. Произойди подобное с эсминцем, последствия скорее всего оказались бы гораздо тяжелее. Можно было послать эсминец с тральщиком — но не ходить же первому всю набеговую операцию за тралом. Сегодня мы знаем, что тральщики во время операции 11–14 декабря 1942 г. благополучно избежали встреч с минными заграждениями, но в то время этого гарантировать никто не мог.

Но даже при таком составе ударных групп из тральщиков операция могла стать результативной: конвой-то обнаружили. А дальше имела место вариация на тему предыдущей операции: командир группы оказался не способен провести морской бой, а артиллеристы продемонстрировали низкую выучку. Авиация флота прикрывала корабли на переходе в восточной части Черного моря.

Воодушевленный тем, что в результате двух предыдущих набегов на румынские коммуникации, как тогда считали, противнику нанесен значительный ущерб, а также желая быть сопричастными к успехам Красной Армии на южном фланге советско-германского фронта, Военный совет ЧФ принимает решение нанести еще один удар. Для этих целей выделяются все те же тральщики Т-406 (брейд-вымпел командира 2-го дивизиона капитана 3-го ранга В,А. Янчурина), Т-407, Т-412 и Т-408, но поддерживали их на этот раз два эсминца — «Сообразительный» (флаг командира бригады траления и заграждения контр-адмирала В.Г. Фадеева) и «Беспощадный».

Вроде бы был учтен опыт прошлой операции, когда «Сообразительный» физически не смог успеть к месту боя одной из двух ударных групп. Но в данном случае это не имело значения, поскольку теперь тральщики должны были действовать вместе, одной разведывательно-ударной группой. Количество кораблей поддержки увеличили в связи с нахождением, по данным разведки, двух румынских эсминцев в Констанце и двух канонерских лодок в Сулине.

Вспомним еще об одном недостатке предыдущего рейда — отсутствии воздушной разведки. Правда, первой группе тральщиков удалось тогда обнаружить конвой противника и без помощи авиации; точнее говоря, конвой вышел прямо навстречу тральщикам в тот момент, когда они только собирались приступить к поиску. Однако все понимали, что делать ставку на везение нельзя, и на этот раз авиации флота приказали за три дня до выхода в море кораблей произвести воздушную разведку на участке коммуникаций Сулина — Бугаз, а также портов Констанца, Сулина, Бугаз и Одесса и, наконец, крымских аэродромов противника. В дальнейшем авиация флота должна была вести тактическую разведку для наведения кораблей на конвои и нанесения совместно с ними ударов, а также прикрывать корабли на переходе.

Неблагоприятные условия погоды в течение ряда дней не позволяли авиации флота приступить к предварительной разведке. Согласно прогнозу, погода в дальнейшем могла только ухудшиться. То есть стало очевидным, что ни воздушной разведки, ни совместных ударов по конвою, ни истребительного прикрытия не будет. По-видимому, в таком урезанном виде операция успешной могла быть только случайно, а с учетом известной истины, что при равных повреждениях вероятность потери кораблей у берегов противника всегда выше, чем у своих, — еще и неоправданно рискованной. Однако операцию решили проводить.

Проще всего можно было бы это объяснить русским «авось»: разведки нет — ну так, может, и сами на что-нибудь наткнутся; бомбардировщиков нет — ну так если корабли конвой найдут, то уж, наверное, и сами справятся; истребителей нет — ну так если наши сидят на аэродромах, то почему противник будет летать. Но это несерьезные рассуждения. Каких-либо документов, объясняющих, почему при ухудшающемся прогнозе погоды все же решили операцию проводить — нет. Но есть предположения. По-видимому, на свою авиацию изначально не очень-то рассчитывали: с начала войны не было примера хоть одной реально удачной совместной операции надводных кораблей и ВВС. Те единичные случаи, когда самолеты-корректировщики выходили на связь со стреляющим кораблем и давали какую-то информацию о падении своих снарядов, корабельными артиллеристами оценивались пессимистически.

Действительно, ведь весь процесс корректировки, как и наблюдение результатов стрельбы с самолета, носил исключительно субъективный характер и никакими средствами объективного контроля не подтверждался. Более того, артиллеристы иногда пренебрегали выдаваемыми летчиками корректурами и продолжали стрельбу на прежних установках прицела и целика — о чем летчики, естественно, не знали, но с самолета начинали поступать доклады, что снаряды ложатся по цели. А сколько раз было так, что авиация по каким-либо причинам вообще в последний момент отказывалась от выполнения задач? Таким образом, получается, что заведомо известное неучастие ВВС флота в операции не являлось критичным, поскольку на практике от нее ничего и не ожидали. К сожалению, последующие события 1943–1944 гг. во многом подтвердят этот вывод.

Однако вернемся к набеговой операции. Четыре назначенные тральщика вышли из Поти в 4 часа 26 декабря с небольшим запозданием против намеченного срока, а эсминцы покинули эту базу в 19 часов. В 10:52 26 декабря, когда разведывательно-ударная группа находилась в 100 милях западнее Поти, показался самолет-разведчик, который в дальнейшем в течение 3 часов 20 минут вел непрерывное наблюдение за движением группы. За это время с тральщиков сбрасывали глубинные бомбы в районе обнаружения одного или двух перископов, но они не сделали главного — не легли на ложный курс, как это предусматривалось планом. В 14:20 самолет противника скрылся. Полагая, что он вызовет бомбардировщики для атаки тральщиков на разведанном уже курсе, командир дивизиона в 14:35 послал радиограмму в адрес ВВС флота с просьбой выслать авиацию для прикрытия тральщиков — но, естественно, никто не прилетел. В 14:45 В.А. Янчурин донес по радио командиру бригады на «Сообразительный» об атаке подводной лодки и об обнаружении тральщиков самолетом противника.

Здесь надо отметить, что в течение всего боевого похода дисциплина в эфире не соблюдалась. В общей сложности В.А. Янчурин послал двадцать семь радиограмм, из которых двадцать шесть были переданы и приняты четко и без задержки, но одна вовсе не дошла до адресата. Как вы думаете какая? Та самая, первая, о самолете-разведчике. Ее передали в 14:45 командиру бригады, приняли на узле связи флота, но не отрепетовали на флагманский эсминец. А на «Сообразительном», несмотря на несение радиовахты для связи с группой тральщиков, упомянутую радиограмму не приняли. В.А. Янчурину доложили, что на переданную в 14:45 радиограмму квитанция не получена, но он не отдал приказание передать ее вторично. Таким образом, В.Г. Фадеев оставался в неведении, что скрытность уже потеряна и что скорее всего продолжение операции бессмысленно: противник как минимум на время укроет все свои конвои в портах.

На тральщики приняли полный запас топлива, что позволяло произвести довольно продолжительный поиск. По плану они должны были в 17:15 27 декабря определить свое место по все тому же острову Змеиный и произвести затем с 18:00 27 декабря до 14:00 28 декабря поиск на коммуникациях противника в районе Сулина — Бугаз. Но из-за задержки с выходом в море, а затем из-за почти двухчасовой потери времени, вызванной неисправностью машин на Т-407, ударно-поисковая группа, получив утром 27 декабря обсервацию по маяку Керемпе, подошла к району острова Змеиный с большим опозданием, в темноте и в плохую видимость.

Для подхода к берегу избрали проверенный 13 декабря путь, по которому первая группа тральщиков отходила в море после боя в Жебриянской бухте. Но на самом деле тральщики имели невязку более чем в 10 миль и находились значительно ближе к берегу. Отчасти это объясняется штурманским вооружением кораблей, которое ничем не отличалось от такового времен Русско-японской войны. Видимость в районе не превышала 1 кб, поэтому в 0:00 28 декабря, считая себя в 20 милях на юго-юго-восток от знака Бурнас, командир дивизиона решил уменьшить скорость хода до 8 узлов и маневрировать на достаточном удалении от минных заграждений, поставленных в прибрежной полосе нашими кораблями в 1941 г.

В.А. Янчурин надеялся, что с рассветом видимость улучшится; это позволило бы подойти к берегу для уточнения места и приступить затем к поиску. Но фактически поиск начался раньше, чем предполагалось. В 4 часа, когда тральщики, идя курсом 232°, находились по счислению в 14 милях от берега, справа на траверзе на расстоянии 15–20 кб неожиданно обнаружили полосу высокого берега. Стало ясно, что тральщики находятся где-то между знаком Бурнас и селением Будаки, то есть в районе своего минного заграждения № 1/54, но где именно — неизвестно. Поэтому решили отойти на 10–11 миль в море, чтобы дождаться улучшения видимости.

Если до этого момента еще существовала надежда на случайную встречу с конвоем противника, то вскоре она улетучилась: в 5:45 В.Г. Фадеев по радио приказал В.А. Янчурину показать свое место. Не подлежало сомнению, что противник, получив днем 26 декабря донесение от самолета-разведчика о движении на запад четырех наших кораблей, не только приостановил движение конвоев, но и усилил наблюдение на постах службы связи, в частности на радиопеленгаторных станциях. Таким образом, радиотелеграфные переговоры, производившиеся утром 28 декабря в водах, контролируемых противником, не только подтвердили нахождение советских кораблей, но и с достаточной точностью указали их место. Однако комбриг, не имея в течение двух суток связи с тральщиками, не выдержал и нарушил радиомолчание.

В 7 часов командир дивизиона приказал тральщикам застопорить машины для проверки счисления путем измерения глубин места. Вскоре после этого вошли в полосу густого тумана. В 8:45 В.А. Янчурин без всяких на то оснований в свою очередь нарушил правила скрытности, послав на «Сообразительный» радиограмму с донесением, что плавание происходит в тумане по счислению, а потому он намерен подойти к берегу по расчету, произвести артиллерийский обстрел и затем начать отход, о чем и просит указаний. На эту радиограмму последовал ответ: «Добро».

Тральщики, снова рискуя попасть на одно из наших оборонительных минных заграждений, пошли к берегу, который в дальнейшем то открывался, то скрывался в тумане, и около 10 часов, когда видимость ненадолго улучшилась, произвели с расстояния в 36 кб обстрел консервного завода и зданий в районе знака Бурнас, имея точкой наводки трубу завода. В результате обстрела на берегу традиционно возникли пожары, имелись разрушения нескольких зданий. Всего израсходовали 113 100-мм выстрелов. Учитывая точность плавания кораблей, сказать точно, по какой трубе они стреляли, сложно. А уж задаваться вопросом, какие объекты разрушили на берегу — вообще бесполезно. В документах Контрольной комиссии в Румынии обстрел Бурнаса не встречался — то ли его румыны не заметили, то ли при этом пострадали исключительно гражданские лица.

Прекратив обстрел, тральщики в 10:20 легли на курс отхода. Произведенная затем обратная прокладка показала, что путь тральщиков ночью и утром 28 декабря по случайности удачно расположился в проходах между своими минными заграждениями. Итак, поиск на коммуникациях противника прекратили значительно раньше намеченного срока. Впрочем, еще ранее того, днем 26 декабря, стало ясно, что этот поиск едва ли принесет успех.

Кстати, мы имели единственный с начала войны случай, позволявший тральщикам произвести минную разведку непосредственно в зоне боевой деятельности своих подводных лодок. Они вполне могли на пути отхода в пределах мелководной полосы идти с поставленными змейковыми тралами, так как примерно этим же путем пользовались наши подводные лодки, обслуживавшие позиции № 42 и 43. Естественно, планом операции это не предусматривалось — но ведь все руководство на месте находилось в руках тральных сил! Но инициатива большинства офицеров уже была придушена существовавшими реалиями той жизни. Весь обратный переход прошел без всяких происшествий, и утром 30 декабря корабли возвратились в Поти.

Последний набег на коммуникации в западной части Черного моря уж если и был успешным, то только в том смысле, что все благополучно вернулись в базу. Причинами безрезультатности операции посчитали не ошибки командиров бригады и дивизиона, а прежде всего зимние метеоусловия, и потому на некоторое время решили операций у румынских берегов не проводить. Тем более, что для ударных надводных кораблей возникла масса задач в районе Таманского полуострова.

Последняя набеговая операция

5 октября 1943 г. командующий Черноморским флотом вице-адмирал Л.A. Владимирский подписал боевое распоряжение, согласно которому 1-й дивизион эсминцев во взаимодействии с торпедными катерами и авиацией флота в ночь на 6 октября должен произвести набег на морские сообщения противника у южного побережья Крыма и обстрелять порты Феодосия и Ялта. Цель операции — уничтожение плавучих средств и десантных кораблей противника, покидающих Керчь. Общее руководство действиями кораблей поручили начальнику штаба эскадры капитану 1-го ранга М.Ф. Романову, находившемуся на командном пункте в Геленджике.

Здесь сразу отметим, что если для подготовки отряда кораблей к решению типовой задачи суток могло быть достаточно, то для отработки всех вопросов организации с другими родами сил, например авиацией, скорее всего их не хватит. Одно дело, если командиры участвующих в операции сил могут быть собраны на инструктаж вместе, а потом еще уточнить детали друг у друга. Совсем другое дело, если все участники принимают свои Решения отдельно друг от друга. Еще хуже, если эти Решения заслушивают и утверждают разные военачальники. В данном случае так и получилось.

5 октября с 4:30 до 17:40 девять самолетов 30-го разведывательного авиаполка вели разведку плавучих средств противника на морских коммуникациях в северо-западной и западной частях Черного моря, на коммуникации Керченский пролив — Феодосия. Авиационная разведка обнаружила: в 6:10 в районе Алушты — 4 тральщика, 12 быстроходных десантных барж и 7 барж, в 12:05 — этот же конвой в районе Балаклавы; в Феодосии в 6:30–23 быстроходные десантные баржи, 16 самоходных понтонов и 10 сторожевых катеров; в 12:00 на внешнем рейде — 13 быстроходных десантных барж, 7 самоходных понтонов и 4 сторожевых катера; в 13:40 в заливе — 8 рассредоточенных быстроходных десантных барж; в 16:40 в порту — 7 быстроходных десантных барж, 2 самоходных понтона и на рейде — 9 быстроходных десантных барж, 4 самоходных понтона и 3 сторожевых катера; с 7:15 до 17:15 в Керчи — 20–35 быстроходных десантных барж и самоходных понтонов; в Керченском проливе (в движении Еникале — кордон Ильич) — 21 быстроходную десантную баржу и 7 самоходных понтонов; между Еникале и косой Чушка — 5 быстроходных десантных барж и повторным наблюдением в 13:00 — быстроходную десантную баржу, 10 самоходных понтонов и 7 сторожевых катеров, а в 17:05–18 быстроходных десантных барж и 4 самоходных понтона под прикрытием четырех самолетов Me-109; в 11:32 в районе Ялты — быстроходную десантную баржу; в 17:20 между пунктами Керчь, Камыш-Бурун и коса Тузла (в движении) — до 35 быстроходных десантных барж и 7 самоходных понтонов.
Таким образом, на коммуникациях вдоль Крымского побережья между Керчью и Ялтой находилось большое количество плавсредств противника, большинство из которых до наступления ночи из района уйти не могли.

Для выполнения поставленной боевой задачи выделялись лидер «Харьков», эскадренные миноносцы «Беспощадный» и «Способный», восемь торпедных катеров, а также самолеты ВВС флота.

За сутки до выхода лидер и эсминцы перебазировались в Туапсе, а за четыре часа до начала операции командиры кораблей получили боевые распоряжения; инструктаж проводил лично командующий флотом. Совсем по-другому выглядело доведение боевой задачи до авиации. Например, командир 1-й минно-торпедной авиационной дивизии полковник Н.А. Токарев свое Решение на предстоящие боевые действия принимал на основании устного Решения ВРИД командующего ВВС флота. Причем это решение до командира дивизии довел в 23:00 (!) 5 октября офицер оперативного отдела штаба ВВС майор Букреев. Какое согласование вопросов взаимодействия, если корабли уже были в море!

Само Решение командующего 1-й мтад в отношении дивизии сводилось к следующему:
а) одним самолетом Ил-4 в 5:30 6.10.43 года произвести доразведку плавсредств на рейде и в порту Феодосия в интересах артиллерийской стрельбы эсминцев, после чего приступить с 5:30 до 6:00 к корректировке;
б) четырьмя самолетами Ил-4 в период с 5:30 до 6:00 подавлять огонь береговых артиллерийских батарей противника, расположенных на мысе Киик-Атлама, Коктебель, Феодосия и Сарыголь;
в) с 6:00 от точки 44°5′ 35°20′ истребителями Р-39 «Аэрокобра» и Р-40 «Киттихаук» (из состава оперативно подчиненной эскадрильи 7-го истребительного авиаполка 4-й истребительной авиадивизии) прикрыть отход и переход эсминцев до точки 44°10′ 38°00′;
г) в 7:00 девятью Пе-2 40-го авиаполка пикирующих бомбардировщиков под прикрытием истребителей уничтожать плавсредства в порту Феодосия и сфотографировать результаты артиллерийской стрельбы кораблей.
Кроме этого ближе к побережью Кавказа истребительное прикрытие предполагалось осуществить двенадцатью самолетами ЛаГГ-3 и Як-1 4-й авиадивизии.

Согласно Решению, принятому командиром 1-й авиадивизии, обеспечение обстрелов портов Ялта и Феодосия планировалось осуществить на рассвете 6 октября с помощью самолетов-корректировщиков Ил-4. Предусматривалось подавление береговых батарей противника авиагруппой в составе двух бомбардировщиков Ил-4 и двух DB-7B «Бостон». Кроме этого девять Пе-2 40-го авиаполка под прикрытием шести «Аэрокобр» 11-го истребительного авиаполка должны были с пикирования нанести удар по плавсредствам противника на рейде и в порту Феодосия.

Для прикрытия кораблей выделялись: от Феодосии до точки 44°26′ 35°24′ с 6:00 до 8:00 четыре Р-40 7-го авиаполка; между точками 44°26′ 35°24′ и 44°13′ 36°32′ с 8:00 до 10:00 два Р-40 того же полка; между точками 44°13′ 36°32′ и 44°12′ 37°08′ с 10:00 до 11:00 два Р-39 11-го авиаполка; между точками 44°12′ 37°08′ и 44°11′ 38°02′ с 11:00 до 12:30 два Р-40 7-го авиаполка.
Согласно отчету флота по проведенной операции шесть Р-40 — это все, чем располагал ЧФ. Но на 15 октября в составе 7-го полка числилось 17 исправных «Киттихауков», еще пять имел 30-й разведывательный полк. Сомнительно, чтобы все эти машины появились после 5 октября. В течение октября ВВС ЧФ получили восемь Р-40, один был списан актом, а на 1 ноября в ВВС ЧФ насчитывался 31 «Киттихаук».

С наступлением темноты в 20:30 5 октября корабли под командованием командира 1-го дивизиона капитана 2-го ранга Г.П. Негоды (брейд- вымпел на «Беспощадном») вышли из Туапсе. Около часа ночи лидер «Харьков» (капитан 2-го ранга П.И. Шевченко) с разрешения командира отряда начал движение к Ялте, а эсминцы продолжили путь к Феодосии. Но не кратчайшим путем, а так, чтобы подойти к порту со стороны темной части горизонта.

После двух часов ночи корабли обнаружили германские самолеты-разведчики. Таким образом, скрытность действий обеспечить не удалось, хотя командир отряда сохранял радиомолчание и доложил о своем обнаружении только в 5:30. Впрочем, начальник штаба эскадры уже догадывался о потере скрытности, так как о самолете-разведчике доложил в 2:30 командир лидера.

Но М.Ф. Романов не знал другого… Оказывается, авиационная разведка противника обнаружила эсминцы еще в Туапсе, сразу по их прибытии, что дало основание германскому адмиралу Черного моря вице-адмиралу Кизерицки предположить возможный рейд советских кораблей к берегам Крыма. При этом он не отменил спланированный ранее выход конвоя из Керчи в Феодосию после полудня 5 октября, что зафиксировала наша воздушная разведка. Около 22 часов 5 октября немецкая радиопеленгаторная станция в Евпатории доложила, что по крайней мере один эсминец вышел из Туапсе. В 02:37 начальник морской комендатуры «Крым» контр-адмирал Шульц объявил боевую тревогу районам морских комендатур портов Ялта и Феодосия. С этого времени советские корабли уже ждали.

Ровно в полночь 6 октября из своей базы в Двуякорной бухте вышли германские торпедные катера S-28, S-42 и S-45, занявшие позицию южнее идущего под берегом конвоя. В 02:10 командир группы капитан-лейтенант Симс получил оповещение от самолета-разведчика об обнаружении им двух эсминцев, идущих на запад с большой скоростью (обратите внимание: связь разведсамолет — торпедный катер!). Понимая, что перехватить до рассвета советские корабли не удастся, Симс приказал командирам торпедных катеров занять позицию ожидания, постепенно смещаясь на запад, к Феодосии. Самолет постоянно наблюдал за эсминцами и доносил их место, курс и скорость командиру германской группы.

Так продолжалось до четырех часов утра, когда советские корабли повернули на север, к Феодосии. Получив донесение, торпедные катера пошли на перехват эсминцев. В 05:04 Симс по радио запросил самолет-разведчик показать место кораблей противника осветительными бомбами — что последний искусно и сделал, сбросив несколько бомб южнее по курсу эсминцев. Таким образом, они стали отлично видны с катеров на световой дорожке. Возможно, только тогда Г.П. Негода окончательно убедился, что его действия не являются секретом для противника, и донес об этом на командный пункт эскадры.

Так и не обнаружив германские торпедные катера и зная, что похожая ситуация имела место в прошлые выходы кораблей к крымским берегам, командир дивизиона решил, что ничего особенного не произошло. С командного пункта эскадры никаких тревожных сведений не поступало, и Г.П. Негода продолжил выполнение задачи согласно плану. В 5:30 советские эсминцы обнаружили выходящие в атаку германские торпедные катера и с дистанции около 1200 м открыли огонь, уклонившись от четырех торпед (на S-42 заклинило прицел, и он атаку не завершил). В ходе боя один 45-мм снаряд попал в машинное отделение торпедного катера S-45, но тот сумел еще в течение 30 минут сохранить полный ход. Последнее для немцев оказалось очень важным, так как советские эсминцы после отражения атаки стали преследовать германские катера!

По приказанию Симса S-28 повернул на юг, пытаясь отвлечь внимание эсминцев, a S-45 в сопровождении S-42, прикрывшись дымовой завесой, начал отход к своей базе в район Коктебеля. Советские корабли тоже разделились, но S-28 после безуспешной торпедной атаки довольно быстро оторвался от своего преследователя, а пара катеров, уходившая на юг, находилась под безрезультатным обстрелом примерно до шести часов утра. К тому времени, получив организованный отпор (после атаки катеров корабли еще обстреляла и береговая артиллерия), Г.П. Негода решил отказаться от обстрела Феодосии, в 6:10 эсминцы легли на курс отхода в точку встречи с лидером «Харьков».

В это утро суждено было произойти еще одной встрече с германскими торпедными катерами, причем совершенно неожиданной для обеих сторон. Около семи часов «Беспощадный» и «Способный» в 5–7 милях южнее мыса Меганом внезапно встретились с выскочившими со стороны темной части горизонта двумя торпедными катерами, явно выходящими в торпедную атаку. Развив максимальную скорость хода, оба эсминца открыли артиллерийский огонь и резко отвернули от катеров. Через несколько минут те тоже отказались от атаки и стали уходить на север.

Обстоятельства сложились так, что два германских катера — S-51 и S-52 — возвращались в свою базу в районе Коктебеля после ремонта в Констанце и их командиры ничего не знали о набеге советских кораблей на порты Крыма. Поэтому встреча с ними для немцев произошла совершенно неожиданно и на такой дистанции, когда нужно было или атаковать, или немедленно уходить. Атаковать в условиях хорошей видимости столь хорошо вооруженные боевые корабли — дело достаточно бесперспективное, но и попытка отхода могла окончиться плачевно — несмотря на ремонт, S-52 не мог развить ход более 30 узлов. Если бы эсминцы организовали преследование, то S-52 было суждено неминуемо погибнуть. В этой ситуации командир группы катеров капитан-лейтенант Зеверс принял решение выйти в ложную атаку в надежде на то, что советские корабли начнут уклонение и отход, не помышляя о контратаке. Так оно и произошло, и германские катера пришли в базу.

Как уже упоминалось, «Харьков» еще в 2:30 донес о своем обнаружении самолетом-разведчиком. По германским же данным, его засекла радиопеленгаторная станция в Евпатории. Начиная с 2:31 начальнику морской комендатуры «Крым» контр-адмиралу Шульцу стали докладывать о ежечасном выходе «Харькова» на связь с радиоцентром в Геленджике. Эта же станция по взятым пеленгам определила направление движения корабля в сторону Ялты. В 5:50 радиолокационная станция, расположенная на мысе Ай-Тодор, обнаружила лидер по пеленгу 110° на удалении 15 км.

Убедившись, что обнаруженная цель не является своим кораблем, в 6:03 германское командование разрешило береговым батареям открыть по ней огонь. Практически в это же время «Харьков» начал обстрел Ялты. За 16 минут он выпустил без корректировки по меньшей мере сто четыре 130-мм осколочно-фугасных снаряда. На огонь лидера ответили три 75-мм орудия 1-й батареи 601-го дивизиона, а затем шесть 150-мм орудий 1-й батареи 772-го дивизиона. По германским данным, в результате обстрела лидера несколько домов получили повреждения, имелись пострадавшие среди гражданского населения. Следуя вдоль берега, лидер сделал 32 выстрела по Алуште, но, по данным противника, все снаряды легли с недолетом. В 07:15 «Харьков» присоединился к эсминцам, шедшим курсом 110° со скоростью 24 узла.

В 8:05 над соединением появились три советских истребителя Р-40. В 08:15 они обнаружили германский самолет-разведчик — летающую лодку BV-138, принадлежавшую 1-й эскадрилье 125-й морской разведывательной группы (I./SAGr 125), — и сбили ее. После этого в 08:20 истребители улетели на аэродром. Из пяти членов экипажа разведчика двое приводнились на парашютах в видимости кораблей, и командир дивизиона приказал командиру «Способного» капитану 3-го ранга А.Н. Горшенину поднять их на борт. Остальные два корабля начали осуществлять противолодочное охранение легшего в дрейф эсминца. Вся операция заняла около 20 минут.

В 8:15 прилетела новая пара Р-40, третья машина вернулась на аэродром из-за неисправности двигателя. Они-то первыми и обнаружили сначала в 08:30 два Ju-88 на большой высоте (по-видимому, разведчиков), а затем в 08:37 ударную группу — восемь пикирующих бомбардировщиков Ju-87 из состава 7./StG3 под прикрытием четырех истребителей Me-109.

Два советских истребителя сорвать атаку, естественно, не смогли, и зашедшие со стороны солнца пикировщики противника достигли сразу трех попаданий 250-кг бомб в лидер «Харьков». Одна из них попала в верхнюю палубу в районе 135 шпангоута и, пробив все палубы, второе дно и днище, взорвалась под килем. Еще по одной бомбе попало в первое и второе котельные отделения. Оба котельных отделения, а также первое машинное отделение оказались затопленными, вода медленно поступала через поврежденную переборку на 141 шпангоуте в котельное отделение № 3.

Таким образом, из главной силовой установки в строю остался турбозубчатый агрегат в машинном отделении № 2 и третий котел, давление в котором упало до 5 кг/см². От ударных сотрясений вышли из строя мотопомпа во второй машине, дизель-генератор № 2, турбовентилятор № 6. Взрывом сорвало и выбросило за борт один 37-мм зенитный автомат, вышли из строя два зенитных пулемета. Лидер потерял ход, получил крен 9° на правый борт и дифферент на нос около 3 м. В этой обстановке командир дивизиона приказал командиру «Способного» буксировать «Харьков» кормой вперед.

Теперь соединение, находившееся в 90 милях от Кавказского побережья, двигалось со скоростью лишь 6 узлов. В 10:10 прикрывавшая корабли тройка Р-40 улетела, но в 9:50 уже прибыла пара Р-39. В 11:01 они закончили баражирование, по их докладу сбив за это время один Ju-88 — видимо, разведчик. В 11:31 для прикрытия кораблей с воздуха прибыли… два бомбардировщика A-20G, а в 11:50 над эсминцами появились 14 Ju-87 из состава 8 и 9./StG3. Естественно достойного отпора они не получили и успешно отбомбились. Два Ju-87 атаковали «Харьков» и прекративший его буксировку «Способный», а остальные стали пикировать на «Беспощадный». Последний, несмотря на маневрирование и интенсивный огонь зенитной артиллерии, получил попадание одной авиабомбы в первое машинное отделение, а вторая разорвалась непосредственно у борта в районе второй машины. В результате взрывов бомб была разрушена наружная обшивка и палуба на правом борту в районе 110–115 шпангоутов, разорвало бортовую обшивку у скулы в районе второй машины, затопило первое машинное и третье котельное отделения, заклинило руль. Началась фильтрация воды во второе машинное и котельное отделения.

Эсминец потерял ход, но остался на плаву с креном 5°-6° на левый борт. По приказанию командира капитана 2-го ранга В.А. Пархоменко начали борьбу за живучесть и для облегчения корабля выстрелили за борт все торпеды, сбросили глубинные бомбы. «Харьков» новых повреждений не получил, но и хода по-прежнему не имел. У «Способного», по некоторым данным, от близких разрывов разошлись швы в кормовой части по правому борту, и он принял около 9 т воды, однако ход не потерял.

Оценив обстановку и послав донесение командованию, командир дивизиона приказал командиру «Способного» начать поочередно буксировку лидера и «Беспощадного». Так продолжалось до того момента, когда после 14 часов на «Харькове» ввели в строй третий котел и корабль смог дать ход до 10 узлов под одной машиной. «Способный» взял на буксир «Беспощадного».

Естественен вопрос: а где были истребители? События развивались следующим образом. В 5:40 командир 1-й авиадивизии получил информацию из штаба ВВС ЧФ об обнаружении наших кораблей авиацией противника. В связи с этим приказали привести в немедленную готовность все выделенные для прикрытия истребители. При создавшейся обстановке командир дивизии предложил не наносить удара Пе-2 по Феодосии, а шесть Р-39, выделенных для обеспечения бомбардировщиков, перенацелить на прикрытие кораблей.

Но это решение не утвердили, приказав продолжить операцию согласно плану. В 6:15 самолеты улетели на бомбардировку Феодосии и возвратились из безрезультатного рейда лишь в 7:55. В 10:30 к кораблям должна была прийти пара Р-39, но она кораблей не обнаружила и возвратилась обратно. В 10:40 вылетает вторая пара Р-39 — результат тот же. Наконец только в 12:21 над кораблями появляется четверка Р-40 — но, как мы знаем, второй удар германская авиация нанесла в 11:50.

Кстати, а как далеко от наших аэродромов германская авиация нанесла второй удар? Так вот, прилетевшие для прикрытия кораблей A-20G обнаружили их в точке Ш=44°25′ Д=35°54′, то есть в 170 км от аэродрома в Геленджике. Судя по отчету 1-й авиадивизии, подлетное время истребителей составляло 35 минут. Авиация противника действовала с удаления порядка 100 км.

A-20Gулетели на аэродром в 13:14, четверка Р-40 — в 13:41. В 13:40 их сменили два Р-39. К этому времени над кораблями также находились четверка Як-1 и четверка Ил-2. В 14:40 «яки» и «илы» ушли, но остались три Р-39 и два A-20G, а в 14:41 со стороны Керчи появились девять Ju-87 из 7./StG3, 12 Ме-109 и два Ju-88. Правда, уже в ходе воздушного боя к нашим самолетам присоединились три Як-1 из 9-го авиаполка.

При обнаружении самолетов противника «Способный» отошел от «Беспощадного». Именно по нему и пришелся основной удар. Корабль накрыло сплошным потоком воды; содрогаясь от прямых попаданий, завалившись на левый борт с увеличивающимся дифферентом на корму, он вскоре быстро затонул. Личный состав, пытавшийся покинуть гибнущий эсминец, в большинстве своем оказался затянут в воронку и погиб.

«Способный» избежал прямых попаданий, однако получил повреждения от разрывов авиабомб в 5–6 м от правого борта в районе носовой надстройки, в 9-10 м по левому борту у второго торпедного аппарата и в кормовой части. От сотрясений корпуса произошел ряд поломок механизмов в котельных и машинных отделениях, приведших к потере хода на 20–25 минут. К тому времени удару подвергся и «Харьков». Он получил два прямых попадания в полубак, несколько бомб разорвалось рядом с кораблем. Все носовые помещения до 75 шпангоута оказались затоплены, от сильного сотрясения корпуса вышли из строя вспомогательные механизмы единственного остававшегося под парами котла, лидер стал погружаться носом с креном на правый борт. Каких-либо существенных мероприятий по борьбе за живучесть провести не успели, и в 15:37, ведя огонь из кормового 130-мм орудия и одного зенитного автомата, «Харьков» скрылся под водой.

Пользуясь тем, что самолеты противника улетели, «Способный» подошел к месту гибели лидера и стал спасать личный состав. Это заняло у него более двух часов. Затем эсминец вернулся к месту гибели «Беспощадного», но успел поднять только двух человек, когда в 17:38 последовал очередной налет. До 24 бомбардировщиков Ju-87 стали пикировать на корабль с нескольких направлений. С небольшим интервалом по времени в «Способный» попало три бомбы весом до 200 кг каждая: в район 18-го и 41-го шпангоутов и в первое машинное отделение. Кроме этого несколько бомб мелкого калибра разорвались в кубриках № 3 и 4.

Корабль почти сразу погрузился носом до палубы полубака, при этом погибли почти все спасенные с «Харькова». В бездействующем первом котельном отделении загорелся мазут из поврежденной магистрали, и из первой дымовой трубы вырвалось пламя. Эту вспышку наблюдали с германской подводной лодки U-9. На «Способном» командный состав предпринял попытку организовать борьбу за живучесть, но через 10–15 минут эсминец потерял остатки плавучести и в 18:35 затонул. Во время последнего налета над эсминцем находились по паре Р-39, Р-40 и Пе-2, но Р-40 в отражении удара участия не принимали по остатку топлива.

Торпедные и сторожевые катера, а также гидросамолеты подобрали с воды 123 человека. Погибло 780 моряков, в том числе командир лидера «Харьков» капитан 2-го ранга П.И. Шевченко. Гибели людей способствовало наступление ночи, ухудшение погоды, совершенно недостаточное количество и несовершенство спасательных средств, которыми располагали корабли.

Подведем некоторые итоги. 6 октября 1943 г. погибли три современных эсминца, которые на тот момент находились в состоянии высокой боевой и технической готовности, были полностью снабжены всем необходимым, количество 37-мм зенитных автоматов на них довели до 5–7, их командиры и личный состав имели более чем двухлетний опыт войны, в том числе борьбы за живучесть при тяжелейших повреждениях (оба эсминца теряли носовые части). Против этих трех кораблей германские пикирующие бомбардировщики Ju-87 действовали в первых налетах группами по 8-14 машин, причем все происходило в зоне действия советских истребителей. Это была четвертая аналогичная набеговая операция, предыдущие три завершились безрезультатно.

Планировал операцию штаб флота. Комплект разработанных документов неизвестен, но во всех отчетах фигурирует только боевое распоряжение командующего флотом № оп-001392 от 5 октября. Наверняка была и какая-то графическая часть. Поскольку корабли вышли из Батуми в передовую базу Туапсе еще в 7:00 4 октября, то очевидно, что командующий принял свое Решение не позже 3 октября. Операцию планировал штаб флота, и ее должен был утвердить командующий Северо-Кавказским фронтом, которому Черноморский флот оперативно подчинялся. Если верить последующему «разбору полетов», то получается, что фронт и не подозревал о проведении набеговой операции. Отметим этот факт.

Как принимали Решения на операцию командиры соединений ВВС, хорошо видно на примере 1-й авиадивизии. Однако с точки зрения организации взаимодействия это ни на что не повлияло. Во-первых, корабли отказались от обстрела Феодосии, а потому не работали с самолетом-корректировщиком. По предыдущему опыту можно сказать, что это одна из самых сложных задач с точки зрения взаимопонимания участвующих сил. Во-вторых, фактически никакого взаимодействия кораблей и самолетов-истребителей не предусматривалось, то есть каждый действовал по своим планам, которые были теоретически согласованы по месту и времени, но не предусматривали совместных действий.

В событиях 6 октября эти изъяны планирования операции просматриваются слабо — и прежде всего из-за мизерности выделенного наряда истребительной авиации. Действительно, какие совместные действия можно было организовать в ходе первого удара противника, когда на два советских истребителя пришлось четыре германских? Во втором ударе четырнадцати Ju-87 противостояли два A-20G. В третьем ударе с нашей стороны участвовало шесть истребителей, но и германских прилетело двенадцать! Во время четвертого удара германских истребителей не было, но двум Р-39 и двум Пе-2 пришлось противостоять двадцати четырем Ju-87.

Можно сказать, что какими бы ни были советские летчики асами, сорвать ни один из ударов они физически не могли. Трагедию можно было предотвратить, если уже после первого налета в 8:37 многократно усилить истребительное прикрытие. А была ли такая возможность?

Да, была. Точное количество истребителей ЧФ на 6 октября нам неизвестно, но на 15 октября ВВС флота располагало исправными машинами с достаточным радиусом действия: Р-40 — 17 (7-й иап), Р-39 — 16(11-й иап), Як-1 — 14 + 6 (9-й иап + 25-й иап). Еще не менее пяти Р-40 имелось в 30-м разведывательном авиаполку, но и без разведчиков флот располагал порядка полусотней истребителей, способных прикрыть корабли на удалении до 170 км, которые могли сделать по нескольку вылетов. Кстати, всего на прикрытие кораблей истребители совершили 50 самолетовылетов.

Естественен вопрос: а сколько было нужно истребителей? Исходя из существовавших нормативов и опыта военных действий, для надежного прикрытия трех кораблей при ожидаемой группировке противника в 10–12 бомбардировщиков без истребителей сопровождения требовалась истребительная эскадрилья, то есть в среднем по истребителю на бомбардировщик. На удалении от аэродрома в 150 км с резервом времени для 15-минутного воздушного боя Р-39 с подвесными баками мог барражировать на высоте 500-1000 м в течение трех часов, а без баков — в два раза меньше. При тех же условиях Р-40 мог патрулировать 6,5 и 3,5 часа соответственно, а Як-1 — час и 30 минут. Эти цифры взяты из нормативов, выработанных по опыту Великой Отечественной войны, в реальных условиях они могли быть меньше.

Но даже если все самолеты летали без подвесных баков (а некоторые истребители точно их имели), если мы уменьшим нормативы процентов на 20, все равно видно, что ВВС флота вполне могли прикрывать корабли эскадрильями в течение порядка восьми часов. Ну пусть шести часов! За это время миноносцы в любом случае добежали бы до базы.

Однако этого не произошло. Прежде всего потому, что командующий ВВС не получил конкретного и однозначного приказания организовать это самое полноценное истребительное прикрытие кораблей. Этого не сделали, хотя сигнал с «Харькова» «Терплю бедствие» зафиксирован в журнале боевых действий штаба ВВС ЧФ еще в 9:10. Только в 11:10 был отдан приказ постоянно прикрывать корабли не менее чем восьмью самолетами — но и это фактически сделано не было.

Теперь надо посмотреть, насколько правильно действовал командир отряда кораблей. Но сначала о самих кораблях с точки зрения их боевой устойчивости от ударов с воздуха. В этом отношении советские эсминцы по состоянию на середину 1943 г. являлись одними из самых слабых в своем классе среди всех воюющих государств. Наших союзников даже рассматривать не будем: универсальный главный калибр, приборы управления зенитным огнем, радиолокация… Германские эсминцы универсального главного калибра не имели, но несли РЛС обнаружения воздушных целей и более десятка зенитных автоматов. Из советских кораблей только «Способный» имел приборы управления стрельбой зенитных 76-мм орудий. К сожалению, сами эти пушки были малоэффективны для стрельбы по воздушным целям, а по пикировщикам — просто бесполезны. Кроме этого «Способный» имел семь 37-мм зенитных автоматов. У «Беспощадного» их было пять, а у «Харькова» — шесть. Правда, у всех кораблей еще имелись 12,7-мм пулеметы, но к тому времени на них уже никто всерьез не рассчитывал.

В общем, никаких откровений мы не сделали: уже с 1942 г. в Главном штабе, в соответствующих управлениях ВМФ и флотов циркулировали всевозможные доклады, записки, донесения, смысл которых сводился к тому, что зенитное вооружение кораблей не соответствует воздушной угрозе. Все всё знали, но ничего кардинального предпринять не могли: единственных доступных средств самообороны — зенитных автоматов — не хватало. Кроме того, многие корабли, те же эсминцы, были настолько загромождены и перегружены, что и ставить автоматы было некуда.

Подобные проблемы имели место во флотах и других воюющих государств. Там ради усиления зенитного вооружения с эсминцев часто демонтировали торпедные аппараты и орудия незенитного главного калибра. У нас по разным причинам на столь радикальные меры ни на одном из флотов не пошли. Те немногие радиолокационные станции, что мы стали получать от союзников, монтировали прежде всего на корабли Северного флота, черноморцы так до окончания военных действий ни одной не получили. В результате советские эсминцы в условиях угрозы воздушных ударов действовать без истребительного прикрытия не могли. И уже тогда это было очевидно всем.
О трагедии 6 октября 1943 г. много писалось как в закрытых, так и в открытых изданиях. При этом нигде не печатались документы, связанные с разбором операции. Известны лишь выводы, изложенные в Директиве Ставки ВГК от 11 октября 1943 г. Однако, уже начиная с первых отчетов, в качестве основного непосредственного виновника назывался командир дивизиона капитан 2-го ранга Г.П. Негода. Прежде всего сразу вспоминают о задержке, связанной с вылавливанием экипажа германского разведчика. Глубокого смысла в подъеме летчиков скорее всего не было. Но, во-первых, не каждый день появляется возможность взять таких пленных. Во-вторых, к крымским берегам ходили уже десяток раз — и ни разу корабли не подвергались действенным массированным ударам с воздуха. Кстати, скорее всего этот факт повлиял и на начальников Г.П. Негоды, после каждого налета надеявшихся, что он будет последним. Даже если вспомнить «Ташкент», то ведь и его потопить в море немцы так и не смогли…

Наконец, в-третьих, надо иметь в виду, что за эти 20 минут корабли, идя со скоростью 24 узла, могли приблизиться к своему берегу на восемь миль, 28-узловым ходом — на 9,3 мили, а если бы развили 30 узлов, то преодолели бы 10 миль. Во всех случаях первый удар был неизбежен, и его результат скорее всего остался бы тем же.

Второй налет состоялся в 11:50, то есть через три с лишним часа. Все это время «Способный» буксировал «Харьков». Каких только ценных и бесценных рекомендаций не выдали комдиву… после войны. Некоторые даже считали, что Г.П. Негода должен был бросить «Харьков» в качестве приманки и отходить двумя эсминцами к базе. Хотелось бы увидеть хоть одного советского военачальника, который бы смог приказать бросить в 45 милях от побережья противника находящийся на плаву эсминец. А если бы противник его не потопил, а взял и привел на буксире в Феодосию? Невероятно? Настолько же, насколько ожидать от советского военачальника, что он бросит посреди моря свой корабль.

Был и второй вариант: снять экипаж и «Харьков» затопить. На это ушло бы минут 20–30. Но кто знал, когда будет следующий налет — и будет ли он вообще. Утопили бы ценный корабль, который могли привести в базу, а авиация противника возьми и больше не появись. Кто за это отвечал бы? Г.П. Негода взять на себя такую ответственность был явно не готов. Правда, получив донесение о повреждении «Харькова», командующий флотом дал шифровку именно с таким распоряжением. Но, во-первых, этой телеграммы в Архиве ВМФ не найдено, а здесь есть очень важный момент: командующий затопить «Харьков» приказал — или только рекомендовал? Согласитесь это не одно и то же. Во-вторых, по некоторым данным, эта шифровка до второго налета к Г.П. Негоде не попала.
Ну, и в-третьих: зная время третьего налета, можно с уверенностью сказать, что при любых действиях командира отряда корабли бы его не избежали. Ситуацию с истребительным прикрытием мы уже разобрали, так что результат удара скорее всего также не изменился, но события бы произошли раза в два ближе к нашему берегу.

Завершая разговор о месте и роли командира дивизиона в описываемых событиях, отметим, что единственным решением, которое действительно предотвратило бы трагедию, могло стать прекращение операции после того, как стала очевидной потеря скрытности действий сил. Но, опять же, это с позиции сегодняшнего дня — а как бы отнеслись к такому решению тогда?

На примере данной трагедии рельефно видно, как советский военачальник оказался заложником ситуации, которую создал не он, а существовавшая система. Независимо от исхода операции (то ли комдив прервал ее еще после потери скрытности, то ли он бросил лидер в качестве приманки и вернулся с двумя эсминцами, то ли сам затопил еще один поврежденный эсминец и вернулся с одним кораблем), Г.П. Негода в любом случае был обречен оказаться в чем-то виновным. Причем предугадать оценку его вины в любом случае никто не мог. Его могли бы подвести под расстрельную статью за потерю одного корабля — и простить при потере всех трех. В данном конкретном случае рубить с плеча не стали, все-таки шел октябрь 1943 г. В целом разобрались объективно: Г.П. Негоду после выздоровления назначили старпомом линкора на Балтику, а службу он завершил в звании контр-адмирала.

Изменение условий обстановки в ходе проведения операции 6 октября не вызвало в штабах, руководивших силами, ответной реакции — все пытались придерживаться ранее утвержденного плана. Хотя после второго удара стало очевидным, что корабли надо в полном смысле этого слова спасать, так как за них взялись всерьез и сами они за себя постоять не смогут. Одновременно выявилась неспособность командования флота руководить проведением операции в условиях динамично меняющейся обстановки (хотя какая, нахрен, динамика, корабли топили более 10 часов!), адекватно реагировать на нее, поддерживать непрерывность управления силами.

Наверное, в этом и кроется главная причина катастрофы, а остальное — это следствия и частности. Здесь мы опять спотыкаемся о качество оперативно-тактической подготовки офицеров штабов, о неспособность их анализировать складывающуюся обстановку, предвидеть развитие событий, управлять силами в условиях активного воздействия противника. Если приобретенный опыт уже позволял органам управления в основном справляться со своими функциональными обязанностями по планированию боевых действий, то с реализацией этих планов все обстояло хуже. При резком изменении обстановки, в условиях цейтнота решения надо принимать быстро, зачастую не имея возможности обсудить их с коллегами, утвердить у начальников, произвести всесторонние расчеты. А все это возможно только в том случае, если управленец, какого бы масштаба он ни был, обладает не только личным опытом, но и впитал в себя опыт предшествующих поколений, то есть обладал реальными знаниями.

Что касается дополнительных сил, то если бы командующий флотом, как это требовалось, доложил о своем намерении провести набеговую операцию командующему Северо-Кавказским фронтом и утвердил бы у него ее план, можно было бы рассчитывать на поддержку ВВС фронта. Во всяком случае, понимая свою часть ответственности за результат, командование фронта не занимало позицию стороннего наблюдателя.

В заключение надо сказать о цене, которую заплатил противник за гибель трех эсминцев. По данным ВВС ЧФ, немцы потеряли разведчик, Ju-88, Ju-87 — 7, Me-109 — 2. По германским данным, установить точное количество потерь не представляется возможным. В течение всего октября 1943 г. участвовавшая в налетах III/StG 3 потеряла от боевых причин четыре Ju-87D-3 и девять Ju-87D-5 — больше, чем в любой другой месяц осени 1943 г.

После гибели последнего из черноморских лидеров и двух эсминцев в строю остались только три современных корабля этого класса — «Бойкий», «Бодрый» и «Сообразительный», а также два старых — «Железняков» и «Незаможник». С этого времени корабли эскадры Черноморского флота более в боевых действиях не участвовали до самого их окончания на театре.

Мы уже делали некие промежуточные выводы, разбирали неудачные или не совсем удачные действия сил Черноморского флота. Обобщая, можно сказать, что основной причиной неудач являлся человеческий фактор. Материя эта тонкая, многогранная. Но при допустимых упрощениях можно сказать, что человеческий фактор негативно мог повлиять на исход военных действий в трех основных случаях.

Первое — это предательство. По этому поводу нужно отметить, что победу в Великой Отечественной войне прежде всего принесла беззаветная любовь советского народа к своей Родине. Он встал на защиту своего Отечества, своих близких и родных от возможного порабощения. Именно это являлось первопричиной массового героизма советских людей на фронте и в тылу. Правда, говорят, что героизм одних — это идиотизм других, обычно их начальников, которые своими действиями загоняли людей в безвыходное положение. Однако у подобных безвыходных положений, извините за каламбур, как правило, имелось как минимум два выхода. И абсолютное большинство выбирало подвиг, а не предательство. Естественно, здесь ни в коей мере не имеются в виду советские воины, попавшие в плен в силу независящих от них обстоятельств.

Если принять эту точку зрения, то надо сразу исключить какой-либо злой умысел при планировании и проведении операций. Разбор всех неудачных действий советского ВМФ в годы войны не дает ни единого, даже самого малейшего, повода для подобных подозрений.

Второе — это трусость. Здесь начнем с того, что все советские люди с оружием в руках, а иногда и без него защитившие нашу Родину от германского нашествия, даровавшие нам эту жизнь — герои по определению. Причем совершенно вне зависимости от того, какие лично подвиги каждый из них совершил, какие он имеет награды. Любой человек, добросовестно выполнявший свой долг, даже вдалеке от фронта, тоже участник той войны, он тоже внес свой вклад в Победу.

Конечно, в семье не без урода, но легко рассуждать тому, над чьей головой пули не свистели. В ходе военных действий, в том числе на Черноморском театре, имелись отдельные случаи проявления трусости перед лицом противника, а еще чаще — растерянности, паралича воли. Однако анализ деятельности черноморцев показывает, что подобные единичные случаи ни разу не повлияли на ход, а тем более исход боевых действий. Как правило, на каждого труса находился его начальник, а иногда и подчиненный, который своими действиями парировал негативные последствия деятельности труса. Другое дело, что зачастую люди более чем врагов боялись собственных начальников и «компетентные органы». Вот проявленное перед ними малодушие действительно несколько раз влияло если не на исход операций, то по крайней мере на количество потерь. Достаточно вспомнить морские десантные операции, проводившиеся при отсутствии необходимых условий, в том числе погодных. Знали, какая ожидается погода, знали, чем это грозит, даже докладывали по команде — но стоило сверху раздаться начальствующему рыку и все пускали на русское авось. А сколько раз на войне, да и в мирное время можно было услышать от начальника: «Наверх передокладывать не буду!»

Третье — это банальная человеческая тупость. Правда, здесь надо сразу оговориться, что если в результате какого-либо исследования вас будут подводить к мысли о том, что те или иные решения или действия оказались неправильными в силу того, что начальник дурак, сразу насторожитесь. Наверняка это произошло не потому, что начальник или исполнитель глуп, а потому, что у исследователя наступил предел его познания данного вопроса. Ведь объявить случившееся результатом чьей-то глупости — самый простой и универсальный способ объяснить негативный исход тех или иных событий. И чем менее компетентен исследователь, тем чаще он прибегает именно к такому объяснению произошедшего.

Причина неуспеха всех описанных операций заключается прежде всего в низкой оперативно-тактической подготовке командного состава флота. Негативное развитие событий на сухопутном фронте, а также проблемы и недостатки материально-технического плана лишь усугубляли просчеты и ошибки в принятии решений и их реализации. В результате, в погоне за победными рапортами, принимались решения о проведении операций, результатом которых стала потеря боевых кораблей (крейсер, 2 лидера эсминцев, 2 эсминца) и сотен наших моряков. Об этом нельзя забывать никогда.

Сайт: http://topwar.ru/21010-nabegovye-operacii-chernomorskogo-flota-chast-1.html