П. Кириллов (Москва)

Синоп: победа и поражение. Хроника боевых действий Черноморского флота в Крымской войне 1853-1856 гг. Часть 2

И ГРЯНУЛ ВТОРОЙ НАВАРИН…
11 ноября вице-адмирал Нахимов, всего с тремя 84-пушечными линейными кораблями – флагманский «Императрица Мария», «Чесма» и «Ростислав» и бригом «Эней» снова приблизился к Синопской бухте. В ней он обнаружил турецкую эскадру Осман-паши, которая незамеченной прошла мимо его кораблей и 10 ноября прорвалась в Синоп, где и соединилась с эскадрой Гуссейн-паши. Теперь русским противостояли семь фрегатов шлюп, пароходофрегат и вооруженный пароход, прикрытые шестью вооруженными батареями. В порту также находились два транспорта и столько же купеческих бригов. Об атаке неприятеля с ходу не могло быть и речи из-за неравенства сил – 252 орудиям Нахимова противостояли 474 орудия Осман-паши и 38 пушек береговых батарей.

Нахимов решил блокировать врага в порту и дожидался подкрепления из Севастополя, послав туда с сообщением бриг «Эней». В своем рапорте Меньшикову он писал: «Обозревши сего числа в самом близком расстоянии порт Синоп, я нашел там не два фрегата, корвет и транспорт, как доносил Вашему Превосходительству, а 7 фрегатов, два корвета, один шлюп и два больших парохода, стоящих на рейде под прикрытием береговых батарей. Предполагая, что есть какая-нибудь цель у неприятеля, чтобы собрать такой отряд военных судов в Синопе, я положительно останусь здесь в крейсерстве, и буду их блокировать, до прибытия ко мне двух кораблей, отправленных мною в Севастополь для исправления повреждений, тогда не смотря на вновь устроенные батареи, кроме тех, которые показаны на карте Манганари, я не задумываюсь их атаковать. Убедительно прошу Ваше Превосходительство поспешить послать два корабля моего отряда и фрегат «Кулевчи», который вместо двух недель, как предполагали отправить его из Севастополя, стоит там более месяца. Если корабли «Святослав» и «Храбрый» прибыли то их легко снабдить реями и парусами со старых кораблей, если же нет, или они имеют более значительные повреждения, то нельзя ли прислать один из новых сто-пушечных и корабль «Ягудиил». В настоящее время в крейсерстве пароходы необходимы и без них как без рук; если есть в Севастополе свободные – то я имею честь просить покорнейше Ваше Превосходительство прислать ко мне в отряд по крайней мере два. Последняя новость от опрошенного Греческого судна, которое вышло из Константинополя 4-е дня назад; Английский, Французский и Турецкий флоты стоят в Босфоре; для снабжения провизией Французского флота, как в Константинополь, так и в Черное море, делается подряд. При этом представляю план расположения неприятельских судов в Синопе».
Этот рапорт показывает, что командующий эскадрой уже принял решение напасть на турок, стоящих в Синопе. Это самым роковым образом скажется в дальнейшем. А пока, ожидая помощи, Нахимов начал осуществлять блокаду неприятеля. Турецкий план захвата Сухум-Кале потерпел крах, потому что теперь эскадра Осман-паши не могла выйти в море, запертая в порту русскими.
В тот же день в Севастополь пришел пароходофрегат «Бессарабия», опередив корабли, отправленные Нахимовым на ремонт. Его командир капитан-лейтенант Щеголев передал командиру Севастопольского порта, что командующий эскадрой направляется к Синопу, где находятся 4 турецких фрегата, с целью атаковать их. Затем «Бессарабия», пошел в Николаев исправлять повреждения. У Меньшикова больше не осталось сомнений, что турки вошли в Черное море, и он принял решение немедленно послать на помощь Нахимову эскадру Новосильского с 5 кораблями, хотя и они нуждались в ремонте.
12 ноября рано утром Новосильский с тремя 120-пушечными линейными кораблями «Три святителя», «Великий князь Константин», «Париж» (в этом походе на них стояло по 124 орудия) и двумя 84-пушечными «Гавриил» и «Варна» направился к Синопу. В тот же день к мысу Керемпе вернулся фрегат «Кагул» и обнаружил там пароходофрегат «Громоносец». С «Кагула» сообщили его командиру, что эскадра Нахимова ушла к Синопу. Однако «Громоносец» уже имел повреждения руля и нехватку угля и поэтому вынужден был возвратиться в Севастополь, так и не передав Нахимову распоряжение Меньшикова. Спустя сутки эскадра Новосильского попала в шторм и линейный корабль «Варна» дал течь. Его пришлось отправить назад в сопровождении «Гавриила». Тогда же к Нахимову был послан пароходофрегат «Владимир», но у мыса Херсонес он встретился с линейным кораблем «Уриил», который имел течь в корпусе. «Владимир» из-за сильного ветра и волн не смог взять его на буксир и остался с ним, однако ночью в паровой машине «Владимира» лопнул цилиндр, и он лишился хода. Утром 14 ноября его взял на буксир пароходофрегат «Херсонес», возвращавшийся от Кавказского побережья, и ввел в Севастопольскую бухту. «Уриила» туда привел пароходофрегат «Крым».
Силы Черноморского флота таяли буквально на глазах. Боеспособных кораблей в Севастополе практически не осталось. Утром 15 ноября для доставки Нахимову корреспонденции пришлось послать в море фрегат «Кулевчи», т.к все пароходы пострадали от ноябрьских штормов и имели неисправности в большей или меньшей степени. В таком же состоянии находились и корветы. Но и посланный фрегат вышел в море, имея лишь 52 орудия вместо 60 штатных. «Кулевчи» должен был передать на эскадру приказы Меньшикова от 14 ноября. Один из них давал командующему эскадрой рекомендации, касательно его действий в Синопе:
«Известно, что французы и англечане обещали Порте, в случае нападения нашего на турецкие портовые города и гавани выслать эскадры свои в Черное море для защиты оных, почему необходимо стараться избегать действий против городов. О причинах же к тому побуждающих должно лишь быть известно в. пр-ву. (Вашему Превосходительству – прим.ред.). И желательно, чтобы при нападении на военные турецкие суда, стоящие на рейдах, как в настоящее время у Синопа, не было бы возможности, нанесено вреда городу. В случае, если иностранные крейсеры стали препятствовать брать турецкие военные суда и вмешательство поддерживать вооруженною рукою, то действовать против них, как неприятелей. Но должно всячески избегать подобного столкновения, в особенности же с европейским неприятелем в превосходных силах». Второй приказ Меньшикова сообщал Нахимову план действий после уничтожения турецких военных кораблей в Синопе: «Главная цель, которой стараться должно достичь ныне, есть охранение нашей береговой линии старанием уничтожить все турецкие суда, которые предпринимают на эти берега экспедиции. Из всех собранных сведений оказывается, что в море находятся две турецкие фрегатские эскадры, из которых одна в Синопе, и которую, вероятно вы уже истребили, другая, полагать должно шла ей на выручку. Сверх того, отделение 3 пароходов, которые имеют свои опорные пункты в восточных гаванях Анатолии, плавает вдоль береговой линии, входило в сношение с черкесами у Вардана и атаковало фрегат «Флора», который отразил нападение и один из пароходов успел повредить.
По этим сведениям в.пр-во можете располагать своими курсами, как признаете за лучшее для истребления неприятельских судов. Ежели эскадра Контр-адмирала Новосильского не окажется вам нужна для какого-нибудь предприятия, то желательно было бы, чтобы вы ее возвратили в Севастополь. Наипаче старые корабли. Дня через два или три полагаю, что возможно будет пароход «Крым», «Громоносец» и «Одесса» отправить отсюда в в. пр-ву с тем, чтобы по получении от вас сообразных с обстоятельствами приказаний они прошли вдоль береговой линии для истребления могущих встретится неприятельских судов. Временное появление в сих водах эскадры вашей также было бы весьма полезно и навело бы страх на неприятеля».
Приказы эти были столь противоречивы, что выполнить их не представлялось возможным из-за поставленных в них взаимоисключающих задач. Интересно, как Меншиков представлял себе уничтожение в Синопе турецких кораблей и при этом сохранение самого города, чтобы не дать повод Англии и Франции ввести свои Эскадры в Черное море? К тому же, направляя «Кулевчи», Меншиков еще не знал, какие турецкие силы противостоят эскадре Нахимова. Противники еще не сошлись в решительном бою, а Черноморский флот из-за штормов уже лишился 5 линейных кораблей, 3 фрегатов, нескольких корветов, пароходов и бригов, требовавших ремонта.
15 ноября в полдень в Севастополь из Николаева на пароходе «Дунай» вернулся Корнилов. Прибыв в главную базу флота, он сразу включился в напряженную работу своего штаба, приказав начальнику Севастопольского порта Станюковичу:
1) незамедлительно приготовить отряд пароходофрегатов Панфилова к выходу в море, взяв максимальное количество угля;
2) пароходофрегат «Громоносец» по готовности отправить в Синоп к Нахимову;
3) линейные корабли «Храбрый», «Святослав», «Ягудиил» и «Двенадцать Апостолов» немедленно привести в готовность для выхода в море, линейный корабль «Уриил» разоружить и приступить к капитальным исправлениям, линейный корабль «Султан Махмуд» и фрегат «Агатополь» разобрать, чтобы освободить доки для ремонта годных к службе кораблей;
4) пароход «Грозный» исправить как можно быстрее.
Нахимов же этот в это время продолжал крейсировать о своим отрядом перед Синопом, борясь с непогодой. Адмирала Осман-пашу такая ситуация вполне устраивала: его корабли стояли в защищенной от штормового ветра и волн в бухте, в то время как русские находились под их разрушительным воздействием. Словом, бурное море творило с эскадрой Нахимова то, что должны были делать турецкие ядра. Командующий находился в труднейшем положении: неприятель укрылся от него в прекрасной бухте, сил напасть на него было недостаточно, а блокировать турок длительное время не позволяли погодные условия, грозившие вывести русские корабли из строя. В придачу в Босфоре стояла объединенная англо-французская эскадра, которая как дамоклов меч нависала над отрядом Нахимова. В мучительном ожидании он провел со своими кораблями томительных пять дней в бурном море на виду у турецкой эскадры. Наверное, это были самые драматические и даже трагические дни для командующего, когда все еще можно было изменить и в то же время уже ничего изменить было нельзя. Порадовало Нахимова лишь прибытие фрегата «Кагул».
В ночь на 16 ноября отряд Новосильского подошел к мысу Пахитос. Утром к своей великой радости Нахимов заметил его и повел свои корабли навстречу. Объединенная русская эскадра легла в дрейф в 22 милях от Синопа. Теперь силам Оман-паши противостояли уже шесть русских линейных кораблей и фрегат.
В тот же день в Севастополь с донесением прибыл бриг «Эней». Узнав, что русской эскадре противостоят уже не четыре , а семь фрегатов, два корвета, шлюп и два парохода, Меншиков направил для ее поддержки только что вернувшегося из Николаева Корнилова с отрядом пароходофрегатов контр-адмирала Панфилова. Однако некоторые из них пострадали во время крейсерства и находились в ремонте. Среди поврежденных оказались самые сильные – «Бессарабия» и «Владимир». С Корниловым, который смог взять с собой всего лишь 3 пароходофрегата, Меншиков послал командующему эскадрой сообщение о подготовке турками нападения на Сухум-Кале и о необходимости принять меры к его защите: «Прочитав донесение в. пр-ва, посланное через бриг «Эней», разделяю вполне заключение ваше, что имеют в виду какое-либо значительное предприятие. Я тем более убеждаюсь в этом предположении, что все сведения, получаемые на линии и из турецких портов, согласуются в том, что неприятель имеет намерение напасть на Сухум-Кале и содействовать горцам. Ежели оно удастся ему, и войска взявшие у нас Николаевскую крепость одновременно двинутся на Редут-Кале, никем не защищаемое, ожидать должно отпадения Абхазии и всего восточного побережья. Поэтому цель ваших действий в настоящее время должна быть: уничтожение находящейся в виду вашем неприятельской эскадры и упорное преследование ее, ежели бы она случайно успела от вас ускользнуть. 12 ноября ко. Ад. Новосильский вышел в море с тремя 100-пушечными кораблями. Вероятно, что в настоящее время он с ваши соединился и, может быть, уже участвовал в поражении неприятеля. Считаю нужным сообщить вам также, появление ваше у берегов Сухума и линии после битвы или при поиске неприятеля, ежели успел уйти без вреда из Синопа, необходимо для нравственного действия на горцев и наших мусульман. Бумага эта отправляется вместе с идущими к в. пр-ву тремя пароходами: «Одесса», «Крым» и «Херсонес».
Из послания Меншикова видно, что он был не на шутку встревожен возможной потерей Сухум-Кале и дал Нахимову разрешение на уничтожение турецкой эскадры и на неизбежный при этом разгром Синопа во всеми вытекающими последствиями.
17 ноября Корнилов с пароходофрегатами устремился к Синопу. В отряд входили «Одесса» (командир капитан – лейтенант Керн), «Крым» (капитан 2 ранга Протопопов), «Херсонес» (капитан-лейтенант Штофреген). Пароходофрегаты несли достаточно слабое вооружение: по два 10-дюймовых бомбических орудия и четыре 24-фунтовых пушки, а на «Херсонесе» к тому же вместо одного из 10-дюймовых стояло 56-фунтовое бомбическое орудие. Корнилов надеялся успеть к началу сражения, которого так жаждал, и намеривался поднять свой флаг на Великом князе Константине», вступив под команду Нахимова младшим флагманом. В том, что сражение непременно произойдет, он не сомневался. В тот же день к русской эскадре у Синопа подошел фрегат «Кулевчи», доставив командующему приказы Меншикова.
Теперь соотношение по орудиям было в пользу Нахимова: 720 против 512. Турецкий адмирал, видя сосредоточение русских кораблей, забеспокоился и начал слать сообщения в Стамбул, прося помощи. Он призывал англо-французскую эскадру войти в Черное море и зажать русские корабли в «клещи». Однако ни султан, ни союзники не спешили, полагая, что при любом исходе они окажутся в выигрыше. В турецком адмиралтействе долго обсуждали положение своей эскадры в Синопе, выкурили множество трубок, и в итоге пришли к мнению, что сил у Осман-паши вполне достаточно для отражения возможного нападения русской эскадры и никаких дополнительных подкреплений ему не нужно. Тем более что эскадра Ахмет-паши все еще была в море. Тогда же Нахимов на флагманском корабле Новосильского «Париж», объявил о своем решении 18 ноября атаковать неприятеля в порту.
Иные действия эскадры на военном совете Нахимовым не рассматривались вообще. Зачем, командующий уже принял решение, которое уже не полежало пересмотру – сражение. Командирам кораблей он предоставил свой план, который стоит привести полностью:
«Располагая, при первом удобном случае, атаковать неприятеля, стоящего в Синопе, в числе 7 фрегатов, 2 корветов, 1 шлюпа, 2 пароходов и 2 транспортов, я составил диспозицию для атаки их и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:
При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководье, и тогда стать на возможно близком от него расстоянии, но на глубине не менее 10 сажен.
Иметь шпринг на оба якоря; если при нападении на неприятеля будет ветер N, самый благоприятный, тогда вытравить цепи 60 сажен, иметь столько же и шпрингу, предварительно заложенного на битенге; идя же на фордевинд при ветре О или ONO, во избежание бросания якоря с кормы, становиться также на шпринг, имея его до 30 сажен, и когда цепь, вытравленная до 60 сажен, дернет, то вытравить еще 10 сажен: в этом случае цепь ослабнет, а корабли будут стоять кормою на ветер на кабельтове; вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо они часто остаются недействительными от малейшего невнимания и промедления времени.
Пред входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах, я сделаю сигнал спустить их на воду, и тогда иметь их у борта на противолежащей стороне неприятеля, имея на одной из них на всякий случай кабельтов и верп.
При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем их судов, кои спустят флаги; посылать же для овладения ими не иначе, как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противостоящих судов или батарей, которые без сомнения, не перестанут палить, если б с неприятельскими судами дело и было бы кончено.
Нынче же осмотреть заклепки у цепей; на случай надобности расклепать их.
Открыть огонь по неприятелю, по второму адмиральскому выстрелу, если перед тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашему на них наступлению; в противном случае палить как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.
Став на якорь и уладив шпринг, первые выстрелы должны быть прицельны; при этом хорошо заметить положение пушечного клина на подушке мелом, для того что после в дыму не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь; само собой разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.
Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на гротмарсе или салинге для наблюдения при батальном огне за направлением своих выстрелов, и буде они не достигают своей цели, офицер сообщает об этом на шканцы, для направления шпринга.
Фрегатам «Кагул» и «Кулевчи» во время действия остаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые без сомнения вступят под пары и будут вредить нашим судам, по выбору своему.
Завязать дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на коих будут подняты национальные их флаги. В заключение я выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему; но непременно исполнить свой долг. Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота; от вас зависит оправдать ожидания».
План предстоящего сражения обсуждался недолго – немногим больше часа. Сразу поражает то, что Нахимов изначально отказался от управления своими кораблями в предстоящем сражении, хотя в ходе него могли возникнуть такие ситуации, в которых его распоряжения могли быть просто необходимы для победы. Хотя план Нахимова перед атакой турецкой эскадры был сверхподробный, в нем нет ни слова о применении бомбических орудий. Почему? Непонятно. Более того эскадра лишалась возможности маневрировать в Синопской бухте, так как противник уже занял такую позицию, при которой ей ничего не оставалось, как просто встать напротив него на расстоянии пистолетного выстрела и открыто огонь. Нет в плане и распоряжения о том, чтобы во время сражения щадить город и порт, есть лишь указание по возможности не вредить консульским домам, да и то если над ними будут подняты национальные флаги. Фактически Нахимов пренебрег приказом Меншикова о сохранении города. Кто был ему в тот момент указом, когда он дождался своего заветного часа – получил возможность устроить «свой Новарин» и все остальное уже не имело никакого значения. Иначе чем объяснить, что Нахимов из всех вариантов действий против турецкой эскадры выбрал самый невыгодный. Он сознательно пошел на риск потерять в предстоящем сражении последние боеспособные линейные корабли флота и одновременно дать повод Англии и Франции выступить против России на стороне Турции. А ведь мог бы попытаться уничтожить турецкие корабли с помощью брандеров. Кстати, осман-паша больше всего опасался атаки своей эскадры именно ими. Их можно было бы привести из Севастополя, тем более, что турки не стремились вырваться из Синопа. Нахимов мог отвести свою эскадру к Батуму и там дождаться появления кораблей Осман-паши, или, отойдя от Синопа, выманить турок из бухты в море и напасть на них. Наконец, Нахимов мог уйти к Сухум-Кале и ожидать появления перегруженных войсками кораблей Осман-паши ведя фрегатами, бригами и пароходами активную разведку. При обнаружении неприятеля, Нахимов вывел бы в море свою эскадру, атаковал его и уничтожил. Последний вариант был наиболее предпочтителен, так как гибель турецкого десанта в море ослабляла не только неприятельский флот, но и армию, и формально не позволял Англии и Франции вмешаться в войну Турции и России. Но тогда не было бы второго Наварина. А Нахимов, как и Корнилов, страстно жаждал его повторить.
Здесь можно привести историю с адмиралом Ушаковым, который также побывал в свое время у Синопа. 22 мая 1790 г. его эскадра в составе трех 50-пушечных фрегатов линейных кораблей, четырех 44-пушечных фрегатов и 11 крейсерских судов вошла в середину Синопской бухты и обнаружили под крепостью (точно как у Нахимова) два фрегата, шхуну, кирланчиг, полугалеру, три лансона, чектырму и строящиеся на эллинге корабль и две талии. Первоначально Ушаков хотел атаковать неприятеля, но, трезво оценив все сложности этого предприятия, счел его бесполезным и отказался от него, намереваясь, искать для себя впредь дел более важных. Трудности атаки в Синопской бухте были вызваны тем, что при достаточно долгом приближении его эскадры к турецким кораблям, ей пришлось бы длительное время находиться под огнем вражеских пушек, расположенных на судах и крепости, а это грозило повреждением рангоута, такелажа и корпуса (что и постигло позже эскадру Нахимова). Ушаков посчитал уничтожение нескольких небольших неприятельских кораблей такой ценой совершенно неоправданным. Он ограничился обстрелом крепости и порта, вызвав в Синопе страх и панику после чего увел свою эскадру в море. Так поступил великий флотоводец Ушаков. Как поступил Нахимов нам к сожалению, тоже известно. История, увы, не имеет сослагательного наклонения.
17 ноября в 19:00 командующий эскадрой приказал поднять паруса, и корабли двинулись к Синопу. Нахимов торопился. Возможно он опасался, что турки все решатся на прорыв из порта в море. Возможно, что он боялся появления Корнилова. Зная его, Нахимов мог не сомневаться, что узнав об обнаружении неприятельской эскадры, он непременно захочет принять участие в ее уничтожении. А прибыв, Корнилов, как старый по должности, возглавил бы эскадру и тогда Нахимову пришлось стать младшим флагманом. Тогда все лавры героя Второго Наварина доставались не Нахимову, а Корнилову. Опасения командующего эскадрой были не напрасны – отряд пароходофрегатов во главе с начальником штаба флота приближался к Синопу. Сейчас уже не важно какая из причин заставила Нахимова напасть на турок как можно раньше. Главное, что Синопское сражение стало неизбежным.
Утром 18 ноября русская эскадра находилась в 10 милях от Синопа и лежала в дрейфе. День был ветреным и дождливым. В 9:30 Нахимов приказал эскадре сняться с дрейфа и приготовиться к бою.
В полдень две колонны, состоявшие из трех линейных кораблей каждая, на всех парусах двинулись к Синопу. 52 пушечный фрегат «Кулевчи» (капитан-лейтенант Будищев) и 44-пушечный фрегат «Кагул» (капитан-лейтенант Спицын) в атаке участия не принимали. Они должны были следить за турецкими пароходами, и противодействовать им в случае, если они попытаются напасть на линейные корабли. Так было предусмотрено планом сражения. Назимов, старший флагман, находился на 84-пушечном «Императрица Мария» капитана 2 ранга Барановского. За ним шли 124-пушечный «Великий князь Константин» капитана 2 ранга Ергомышева и 84-пушечный «Чесма» капитана 2 ранга Микрюкова. Новосильский, младший флагман, находился на 124-пушечном «Париже» капитана 1 ранга Истомина. Далее следовали 124-пушечный «Три святителя» капитана 1 ранга Кутрова и 84-пушечный «Ростислав» капитана 1 ранга Кузнецова. Предусматривалось, что в случае гибели Нахимова командование эскадрой перейдет к Новосильскому.
На этапе подготовки к сражению Нахимов допустил, на мой взгляд, серьезную ошибку, не подняв свой флаг на «Великом князе Константине», а поставив этот линейный корабль вторым в колонне. Ведь замысел сражения сводился к стрельбе «Борт о борт» и тут сила залпа напрямую зависела от мощи корабельной артиллерии. Соотношение количества и калибров орудий противоборствующих эскадр приведены в таблице на с. 6.
Нахимов отлично знал, что его корабли неравнозначны по артиллерийской мощи и был просто обязан максимально использовать свою ударную силу – новейшие 120-пушечные корабли, оснащенные бомбическими орудиями, но он этого не сделал, и за это пришлось дорого расплатиться в бою.
Вернемся к русской эскадре, которая подходила к Синопскому порту. Несмотря на ненастную погоду, турки заметили ее приближение и стали поспешно готовиться к бою. Осман-паша считал самоубийством нападать на его корабли в Синопской бухте, но другой альтернативы в сложившейся ситуации Нахимов для себя уже видел. Он должен был устроить туркам Второй Наварин.
Осман-паша, который, как и Нахимов, участвовал в Наваринском сражении, командуя египетским бригом, расположил свою эскадру полумесяцем перед портом Синоп, повторяя построение турецкого флота при Наварине. Его корабли стояли в таком порядке: фрегаты «Навики-Бахри» («Морская стрела») и «Неджми-Зафер» («Зефир победы»); корвет «Неджми-Фешан» («Лучезарный»); фрегат «Фазли-Аллах» («Божья помощь»); флагманский фрегат Осман-паши «Авни-Аллах» («Бог спаситель»); корвет «Гюли-Сефид» («Белая роза»), который Нахимов определил как шлюп; фрегаты «Дамиад» и «Каади-Зафер» («Петеводитель победы); двухдечный фрегат младшего флагмана Гусейн-паши «Низамие» («Порядок»); корвет «Фейзи-Мабуд» («Источник изобилия»). Во второй линии правее батареи № 5 находились пароходофрегат «Таиф» и небольшой пароход «Эрегли», а левее этой батареи расположились транспорты «Ада-Феран» и «Фауни-Еле». В глубине залива стояли два купеческих брига.
Учитывая боевые порядки, противники могли использовать при стрельбе только половину своих орудий. Но турецкую эскадру поддерживали четыре береговые батареи. На батарее № 3 было установлено пять орудий, на № 4 – пять, на № 5 – восемь, на № 6 – шесть. Однако только на батарее № 5 было три 68-фунтовых бомбических орудий, все остальные пушки на батареях были 18-фунтовыми. На батарее № 1 было шесть орудий, а на № 2 – восемь, но они располагались далеко от порта и в сражении участия не принимали.
Как видно из приведенных выше данных, эскадра Нахимова по количеству орудий не много превосходила эскадру Осман-паши: 624 против 474, так как «Кулевчи» и «Кагул» в атаке Синопской бухты участия не принимали, а «Таиф» и «Эрегли» стояли во второй линии турецкой эскадры. Зато оп калибрам орудий русские имели явный перевес над неприятелем: 76 68-фунтовых бомбических орудий, четыре однопудовых единорога, 412 36-фунтовых пушки и 132 24-фунтовки против трех 68-фунтовых бомбических орудий, 162 32-фунтовых, 60 29-фунтовых, 101 18-фунтовых, 26 16-фунтовых и 122 12-фунтовых пушек. И еще раз отметим, что русские комендоры были обучены и подготовлены значительно лучше турецких.
Две колонны русских кораблей быстро сближались с вражеской эскадрой. При подходе к неприятелю, колонна под флагом Новосильского, осуществляя план Нахимова, отвернула влево, чтобы занять позицию против правого фланга турок. Надо сказать, что на самом деле артиллеристы Осман-паши не открыли огонь по эскадре Нахимова с дальней дистанции , как об этом писали в книгах о Синопе. Они подпустили русских на короткую дистанцию. Это подтверждается временеи постановки на шпринг русских кораблей. Так, флагман Новосильского «Париж» встал на якорь в 12:25. Его стали обходить «Три святителя» и «Ростислав», а колонна Нахимова уже шла вдоль турецкого строя, тоже готовясь встать на шпринг.
В этот момент, в 12:28, прогремел первый выстрел с турецкого флагмана «Ауни-Аллах». На русские корабли обрушился убийственный огонь десяти турецких кораблей и четырех береговых батарей. Противник использовал ядра, книпелли и картечь. Эскадра Нахимова оказалась под обстрелом в момент развертывания и могла отвечать лишь из 166 стволов. «Чесма» шел замыкающим, «Трем святителям» и «Ростиславу» ввести в действие артиллерию мешал «Париж». В результате этого в начальный момент сражения у кораблей Нахимова от неприятельского огня пострадали корпуса, но особенно сильно рангоут и такелаж, так как турки стреляли достаточно точно. В то же время, перед развертыванием на русских кораблях подобрали паруса, чтобы уменьшить скорость. Это позволило сократить количество попаданий в паруса.
Наконец русские линейные корабли стали занимать свои места напротив турецких фрегатов и корветов. И тут Нахимов допустил вторую серьезную ошибку. По его приказу Барановский начал постановку на якорь «Императрицы Марии» в 12:30 в невыгодной позиции и корабль оказался под огнем четрыех неприятельских кораблей и береговой батареи. Флагманский «Авни-Аллах», «Фазли-Аллах», «Неджми-Фешан», «Гюли-Сефид» и батарея № 5 вели по нему огонь из 75 орудий, в тот моент как Нахимов мог им противопоставить всего 42 (4 бомбических). К тому же он поставил «Императрицу Марию», следуя избранной тактике, слишком близко к неприятельским кораблям, что позволяло им без промаха поражать его. Но это еще не все. Из-за неудачной постановки Нахимов не позволил «Великому князю Константину» занять выгодную позицию для стрельбы по неприятелю. Один из самых мощных кораблей русской эскадры вынужден был встать на якорь за «Императрицей Марией» и вести огонь из своих 62 орудий (14 бомбических) только по «Неджми-Зафер», «Новики-Бахри» и батарее № 4, которые отвечали ему из 63 стволов. «Чесму» шедшего последним в колонне, Нахимов практически лишил возможности полноценно участвовать в сражении. Место которое он занимал, позволяло ему поражать лишь «Навики-Бахри», да и то, только частью орудий, а большинство командоров могли стрелять в основном по батарее № 4. Получилось так, что его 42 орудиям (2 бомбических) противостояли всего пяти турецким пушкам на ближайшей береговой батарее. Это подтверждается воспоминаниями командира верхней батарейной палубы «Чесмы» М. Шварца. По его словам «Великий князь Константин» и «Чесма» встали неудачно и друг другу мешали и только потом, развернувшись на шпринге в разные стороны, могли стрелять всем бортом.
К сожалению приходится признать, что турецкий адмирал переиграл Нахимова и вынудил его начать сражение в крайне невыгодном положении. Было сведено на нет количественное преимущество русских в артиллерии и на начальном этапе противоборства турки смогли создать перевес по числу стволов.
Ошибки Нахимова дорого обошлись русской эскадре в начавшемся сражении, так как позиции кораблей его колонны оказались крайне неудачными. И еще неизвестно, чем бы все это закончилось, но в 12:25 линейый корабль младшего флагмана «Париж» встал на якорь напротив центра неприятельской эскадры. Истомин выбрал великолепную позицию. Его корабль оказался практически вне досягаемости турецких ядер, а сам мог обрушить огонь своих 62 орудий (14 бомбических) на четыре неприятельских корабля: «Гюли-Сефид», «Дамиаду», «Каади-Зафер» и «Низамие» и батарею № 5. По «Парижу» мог стрелять лишь «Дамиад» из 28 орудий. Это обстоятельство во многом и определило исход сражения. Кстати, Истомин в чине гардемарина тоже участвовал в Наваринском сражении, находясь на флагманском линейном корабле «Азов», где были и Нахимов, и Корнилов, и за доблесть получил свой первый офицерский чин и знак отличия военного ордена св. Георгия. Но вернемся к сражению в Синопской бухте. Не мешал «Париж», подобно «Императрице Марии», и развертыванию кораблей своей колонны, происходившему под интенсивным обстрелом.
В 12:30 Кутров поставил «Три святителя» напротив «Низамие», на которой находился младший флагман турецкой эскадры, и «Каади_зафер», направив на них 62 орудия (2 бомбических единорога). Турецкие фрегаты отвечали ему из 59 орудий. Их поддержали шесть пушек батареи № 6. А 42 орудия «Ростислава» (4 бомбических) открыли огонь по «Фейзи-Мабуд» и батарее № 6. Им отвечали лишь 12 орудий турецкого корвета. Лишь после вступления в бой этого линкора, русские получили превосходство по количеству пушек.
Из приведенной схемы видно, что Нахимов не смог расположить свои корабли так, чтобы максимально эффективно использовать мощь их артиллерии. Хотя он находился у Синопа пять дней и имел достаточно времени для разведки и выявления наиболее сильных кораблей противника. Поэтому номинальное преимущество русской эскадры по числу орудий и значительное по калибру было, к сожалению, сведено до минимума. Фактически исход сражения решали 270 русских и 249 турецких пушек, разделенных дальностью картечного выстрела (300-350 м). В результате неудачной постановки флагманский корабль Нахимова «Императрица Мария» с первых минут сражения попал в крайне тяжелое положение. Его осыпал град ядер и картечи. Видя это, Новосильский приказал Истомину оказать флагману помощь и «Париж», повернувшись на шпринге, начал громить «Гюли-Зефер» и батарею № 5, которые обсреливали «Императрицу Марию». При этом часть орудий вела огонь и по «Дамиаду». К сожалению флагманский корабль Нахимова закрывал собой «Авни-Аллах» и «Фазли-Аллах» и не давал возможности «Парижу» открыть по ним огонь и тем самым поддержать «Императрицу Марию» в бою. Лишившись помощь двух своих новейших 124 пушечных линейных кораблей, «Императрица Мария» сосредоточил огонь 42 орудий на флагманском «Авни-Аллах», не обращая внимание на стрельбу «Гюли-Сефид», «Фазли-Аллах» и «Неджми-Фешан».
В это время, «Великий князь Константин», приняв скулой град ядер, книппелей и картечи, отчаянно отбивался от двух фрегатов и береговой батареи, так как «Чесма» мог вести огонь по «Навики-Бахри» только из своих крайних орудий. И тут в ход сражения вмешалась непредвиденность.
В 12:45 у «Трех святителей», успевшего сделать всего несколько залпов, ядрами противника перебило шпринг и линейный корабль ветром повернуло кормой к батарее № 6, которая стала поражать корабль продольным огнем. На «Трех святителях» от каленых ядер начались пожары. Несмотря на это, он продолжал стрельбу, но теперь его мишенью оказался …. «Париж». На нем подняли сигнал, чтобы «Три святителя» прекратил огонь, но все-таки несколько ядер попал в цель. «Три святителя» выполнили приказ младшего флагмана и его орудия замолчали. В результате против правого фланга турецкой эскадры мог действовать только «Ростислав». Видя в каком трудном положении оказался «Три святителя», командир «Ростислава» Кузнецов решил его прикрыть и приказал перенести огонь на батарею № 6, которая особенно досаждала русскому линейному кораблю. Но тут сам «Ростислав» уже оказался под обстрелом фрегатов «Низамие» и «Каади-Зафер», корвета «Фейзи-Мабуд» и батареи № 6. Против его 42 орудий действовали 77 турецких, причем стрелявших достаточно метко. На «Ростиславе» попытались повысить силу огня, стреляя сразу двумя ядрами, но это привело к разрыву нескольких орудий, в результате чего было много раненных и искалеченных среди комендоров. Когда пушки «Трех святитетелей» замолчали, то перевес по количеству стволов оказался на стороне неприятеля – 208 русских против 249 турецких.
Наступил решающий момент сражения – кто кого. Всю Синопскую бухту заволокло клубами порохового дыма, от выстрелов стоял невероятный грохот. В 12:52 случилось событие, кардинально изменившее ситуацию в пользу русской эскадры. Команда «Навики-Бахри» не смогла выстоять под огнем «Великого князя Константина» и «Чесмы» и в панике стала покидать корабль. Командир фрегата пытался остановить ее, и в этот момент «Навики-Бахри» взорвался. Горящие обломки и трупы засыпали «Неджми-Зафер», стоявший рядом, и батарею № 4, которая временно прекратила стрельбу. На русских кораблях раздалось «Ура».
После гибели турецкого фрегата и подавления береговой батареи Егормышев приказал сосредоточить огонь «Великого князя Константина» по «Неджми-Зафер», а «Чесма», развернувшись на шпринге, открыл стрельбу по батарее № 3, которая до этого безуспешно обстреливала «Великого князя Константина» т «Чесму».
В 13 часов турок постигла новая беда. Не выдержав огня «Императрицы Марии», весь избитый ядрами и заваленный трупами, флагманский «Авни-Аллах» отклепал цепь и, выйдя из строя, начал дрейфовать мимо турецких кораблей, в направлении батареи № 6. Когда его проносило течением мимо «Парижа», тот накрыл его продольными залпами. Пройдя вдоль своей эскадры, «Авни-Аллах», наконец выбросился на мель под береговой батареей № 6. Это произвело на турок гнетущее впечатление. Известно, что они упорно сражаются, пока держится их флагман, но если он выбит, то их сопротивление ослабевает.
Покончив с «Авни-Аллах», «Императрица Мария» перенес огонь на «Фазли-Аллах». Но победа над турецким флагманом далась русскому линейному кораблю тяжело. Во время боя с «Авни-Аллах» был сильно контужен в обе ноги и грудь командир корабля Барановский. После этого «Императрицей Марией» стали управлять старший офицер корабля капитан-лейтенант Коцебу, флаг-штурман эскадры капитан корпуса штурманов Некрасов, а также сташий адъютант Нахимова лейтенант Острено и старший артиллерийский офицер эскадры капитан Морозов. Именно Некрасов поставил «Императрицу Марию» на шпринг против «Фазли-Аллах». Нахимов был доволен их действиями. «Париж» в это время продолжал расстреливать «Гюли-Сефид», который загорелся. Его команда стала покидать гибнущий корабль. «Париж» вел огонь и по «Дамиаду», нанося тому значительные повреждения.
К 13 часам «Великий князь Константин» одержал очередную победу, выбив из строя «Неджми-Зефер». Турецкий фрегат с изрешеченным бортом и перебитой якорной цепью понесло вдоль берега и выбросило на мель. Однако «Неджми-Зефер» не прекратил бой, даже находясь на мели. «Чесма» в тот момент попеременно вел огонь по батареям № 3 и № 4. Последняя возобновило стрельбу после небольшого перерыва. От их ответных залпов на «Чесме» перебило шпринг, и течение развернуло его носовой частью под орудия батареи № 4. Положение «Чесмы» стало тяжелым, поскольку турецкая стрельбы была достаточно точной. Тогда лейтенант Куприянов с матросами через несколько минут завел новый верп. «Чесма» развернулся и возобновил огонь по батарее № 3. В 13:05 «Гюли-Сефид», охваченный огнем, взорвался.
Левый фланг турецкой эскадры лишился уже трех кораблей, судьба же остальных была фактически предрешена. Но ее правый фланг под командованием младшего флагмана Гусейн-паши сражался отчаянно и добился некоторого успеха, выведя из боя «Три святителя» и нанеся значительные повреждения «Ростиславу». Но в 13 часов мичман Варницкий с матросами под сильным неприятельским огнем завел верп. «Три святителя» вновь встал на шпринг и возобновил огонь, хотя к этому моменту он уже получил множество попаданий в корпус и мачты.
Приблизительно в тоже время на «Ростиславе» взорвалось орудие № 6, стоявшее на нижнем деке. Основной причиной этого некоторые считают, попадание в его ствол каленого турецкого ядра или гранаты. Не исключают и другое: разрыв произошел из-за усиленного порохового заряда, так как комендоры на «Ростиславе», как уже говорилось, часто стреляли двумя снарядами. В результате было ранено 40 человек прислуги этого и соседних орудий и разбита палуба. Самое страшное заключалось в том, что загорелся кокор, вскоре взорвавшийся. Вместе с ним взорвалось еще 20 кокоров, приготовленных для разноса по орудиям. Вблизи крюйт-камеры возник пожар, грозивший на нее перекинуться и погубить корабль. Только благодаря решительным и хладнокровным действиям мичмана Колокольцева и его матросов огонь у крюйт-камеры удалось погасить. Пока на «Трех святителях» заводили верп и боролись с пламенем, как и на «Ростиславе», огонь их орудий ослаб. Новосильский и Истомин приказал развернуть свой корабль против батареи № 6, от действий которой особенно страдали «Три святителя» и «Ростислав», и открыть по ней стрельбу. Огонь «Парижа» заставил турецкую батарею на время замолчать, и тогда он возобновил стрельбу по «Дамиаду», а также флагманскому «Низамие». Работа комендоров «Парижа» сразу же усилили огонь русских кораблей по правому флангу турецкой эскадры.
На левом фланге турок «Великий князь Константин», развернувшись на шпринге, продолжал громить «Неджми-Фешан» и находящийся на мели «Неджми-Зафер». «Чесма» в это время, поворачиваясь на шпринге, боролся с батареями №4 и №3. Поединок «Чесмы» под командованием Микрюкова с двумя терецким батареями, по существу превратился в локальный бой, которы на Синопское сражение никакого влияния не оказывал. В результате «Чесме» удалось срыть батарею № 3 и сосредоточить огонь на батарее 3 4. В 13:18 избитый «Неджми-Фешан» потерял якорную цепь и был вынесен на берег к батарее № 5. Тогда «Великий князь Константин» перенес огонь на «Неджми-Зафер» и батарею № 4, которую безуспешно пытался подавить «Чесма». В 13:40 «Императрица Мария» довел бой с «Фазли-Аллах» до победы. Турецкий фрегат был тяжело поврежден, загорелся и выбросился на берег напротив города.
Затем произошло, на первый взгляд, необъяснимое. После того, как «Императрица Мария» выбил два турецких фрегата, он мог бы повернуться на шпринге и открыть огонь по «Каади-зафер», чтобы поддержать свои корабли и ускорить окончательный разгром противника. Нахимов сначала так и хотел поступить, но потом посчитал, что колонна Новосильского и сама сражается с неприятелем превосходно и помощь там не требуется. Поэтому он приказал повернуть «Императрицу Марию» на шпринге в противоположном направлении, после чего корабль открыл огонь по батарее № 5, продолжавшей вести огонь. И это в тот момент, когда правый фланг турецкой эскадры еще не был разгромлен и ожесточенно сопротивлялся. Да и сам выбор цели просто поражает – Нахимов предпочел сражаться с 8-пушечной батареей, а не с 54 пушечным фрегатом. Этот момент Синопского сражения еще раз показал, что Нахимов не обладал интуитивным даром флотоводца. Он не чувствовал хода сражения и в связи с этим не мог принимать правильных решений.
В 13:55 «Великий князь Константин» заставил замолчать «Неджми-Зафер» и помог «Чесме» срыть батарею № 4. В 14 часов эти корабли окончили стрельбу. Для них сражение завершилось. С «Великого князя Константина» на «Императрицу Марию» к Нахимову послали лодку с донесением о том, что противник прекратил сопротивление.
Для «Парижа», «Трех святитетелей» и «Ростислава» битва была еще в полном разгаре. Как говорилось выше, «Париж» заставив, временно замолчать батарею № 6, дал возможность двум линейны кораблям своей колонны восстановить боеспособность. Затем он обрушил мощь орудий на «Дамиад» и «Низамие». Флагманский «Низамие» пытался помочь огнем «Дамиаду» в артиллерийской дуэли с «Парижем». «Три святителя» сражался с «Низамие» и «Каади-зафер», а «Ростислав» — с «Фейзи-Мабуд», «Низамие» и батареей № 6, которая снова открыла огонь. В 13:15 «Дамиад» не выдержал града ядер «Парижа» и, выбитый из строя, был отброшен к берегу. После этого «Париж» перенес огонь на «Низамие». Его поддерживал «Три святителя» стреляя по «Низамие» и «Каади-зафер», а «Ростислав» вел огонь по «Фейзи-Мабут». В 14 часов «Низамие» весь избитый, без мачт, покинул строй и стал дрейфовать к берегу. Выбросившись на отмель он вскоре загорелся от брандкугелей «Трех святителей». Покончив с «Низамие», «Париж» развернулся на шпринге и открыл огонь по батарее № 5, которую никак не мог подавить «Императрица Мария». «Три святителя» и «Ростислав» продолжали добивать «Каади-Зафер», «Фейзи-Мабут» и батарею № 6.
Нахимов мог направить им в помощь «Чесму», который сохранил паруса и маты, а также отдать приказ повернуть «Императрицу Марию» на шпринге и открыть огонь, чтобы быстрее закончить сражение. Но этого сделано не было. Зато командующий эскадрой прислал шлюпку к «Парижу» с выражением благодарности за отличную стрельбу и точные действия. В 14:30 старший адъютант Нахимова лейтенант Острено поднялся на палубу «Парижа». В это время были взорваны турецкие транспорты и бриги, груженные боеприпасами и снаряжением для восточно-анатолийской армии и воюющих горцев.
В 14:30 «Дамиад», считавшийся уже разбитым, внезапно возобновил стрельбу по «Парижу» из-за корпуса «Низамие», который прикрывал его. «Париж» вынужден вынужден был открыть ответный огонь. На «Дамиад» снова обрушились ядра и картечь. «Ростислав» все еще продолжал стрелять по «Фейзи-Мабут» и батарее № 6, зато «Три святителя» к этому времени, наконец выбил «Каади-зафер» из строя и отбросил его к берегу, но турецкий корабль продолжал оказывать сопротивление. И тут, несмотря на сильную канонаду в левом фланге русской эскадры, в 14:32 Нахимов неожиданно решил прекратить бой и приказал кораблям отойти от берега. Необъяснима? Но командующий эскадрой в ходе Синопского сражения не всегда правильно оценивал ситуацию и принимал верные решения.
В 14:35 на Синопом пошел дождь, а еще примерно через полчаса «Фейзи-Мабут» сорвался с якоря и его течением отнесло к разбитому «Авни-Аллах». Примерно в это же время прекратил стрельбу и «Париж», заставив окончательно замолчать пушки «Дамиада», а через четверть часа смолкли орудия «Трех святитетелей». Турецкая эскадра фактически прекратила существовать, только отдельные корабли и батареи № 5 и № 6 все еще продолжали беспорядочный огонь. «Ростислав» и «Париж» вынуждены были до 16 часов вести стрельбу по батареям № 5 и № 6, которые изредка посылали каленные ядра по русским кораблям. До 17 часов «Ростислав» периодически обстреливал то батарею № 6, где было замечено движение турок, то фрегаты «Ауни-Аллах» и «Каади-Зафер», которые спустились ему под корму. Вскоре после этого взорвался горящий «Дамиад», и активные боевые действия в Синопской бухте прекратились.
В ходе сражения пароходофрегату «Таиф» удалось прорваться в открытое море и избежать гибели. Нередко это описывается как позорное бегство с поля боя. Но надо помнить, что «Таиф» ранее пострадал от орудий «Флоры», а действовать против линейных кораблей ему не дали бы русские фрегаты. Командир «Таифа» англичанин Слейд своевременно понял, что туркам не выстоять в бою. Поэтому он в 12:45 начал прорыв из бухты, обогнул правый фланг эскадры Осман-паши и устремился в открытое море. За ним немедленно бросились «Кулевчи» и «Кагул». Умело маневрируя, командир «Таифа» не позволил русским фрегатам поставить его пароходофрегат в «два огня». «Таиф» то останавливал машину, то давал задний ход, то передний и, воспользовавшись удобным моментом, вдруг пошел полным ходом вперед, обменявшись с фрегатами несколькими выстрелами. «Кагул» и «Кулевчи» устремились за ним, поставив все паруса. В итоге «Таиф» не только смог уклониться от неравного боя, но и увел за собой русские фрегаты из Синопской бухты.
Через час после полудня к Синопу подошел Корнилов с пароходофрегатами. Он заметил через Синопский перешеек андреевские флаги на мачтах и дал сигнал своим кораблям: «Держаться соединено!». Вскоре на них услышали стрельбу и увидели, как русские ядра, перелетая через перешеек, вспенивали море. Это показывает, что многие снаряды с эскадры Нахимова не попадали в неприятельские корабли, а летели в город или в море. Отряд Корнилова полным ходом устремился к месту сражения. При подходе к Синопу его безуспешно обстреляла береговая батарея № 1. Корнилов спешил оказать помощь эскадре Нахимова, но тут на встречном курсе показался «Таиф», а за ним и «Кагул» с «Кулевчи». Начальник штаба флота изменил свой план и тоже начал преследовать турецкий корабль. Он приказал «Крыму» и «Херсонесу» атаковать неприятельский пароходофрегат, поставив его «в два огня». Эта погоня за хорошо вооруженным вражеским кораблем с тремя старыми шестипушечными пороходофрегатами носила явно авантюрный характер. Но Слейд не жаждал боя, стремясь поскорее уйти с места сражения. Получилось так, что один пароходофрегат отвлек на себя пять русских кораблей. Но это уже не могло помочь эскадре Осман-паши.
«Таиф» сумел оторваться от преследования, а одно из его ядер попало в приблизившуюся «Одессу». На русском корабле было повреждено рулевое колесо, убит унтер-офицер и ранен матрос. Таким образом «Таиф» уклонился от абордажного боя, а «Крым» и «Херсонес» к этому времени безнадежно отстали. Во время боя с турецким пароходофрегатом «Одесса» произвел 79 выстрелов, в том числе выпустил по противнику девять бомб. «Крым» сделал 83 выстрела, из них 12 – бомбами. «Таиф» избежал печальной участи турецкой эскадры в Синопе, но и он получил несколько попаданий ядрами, а в его экипаже были убитые и раненные. Корнилов после неудачной погони приказал своим кораблям идти к Синопу. Фрегаты по его приказанию возвратились туда еще раньше. Они возвратились назад и приняли участие на завершающем этапе сражения. Конрнилов со своим отрядом в 16:30 под крики «Ура» присоединился к эскадре Нахимова на Синопском рейде. Он немедленно поздравил своего друга с победой, которой , по его мнению, тот оказал большую услугу России и прославил свое имя в Европе.

Около 18 часов прогремели последние залпы русских орудий. «Кулевчи» открыл огонь по «Фазли-Аллах» и «Неджми-Фешан», заметив еще не спущенные турецкие флаги. Но Нахимов приказал прекратить огонь. Синопское сражение завершилось победой Черноморского флота. Неприятельская эскадра была разгромлена, погибло около 3.000 турок. В их числе был и младший флагман Гуссейн-паша. Он утонул, пытаясь спастись вплавь с горящего «Низамие». Сражение длилось около пяти с половиной часов. Фрегат «Навики-Бахри» и корвет «Гюли-Фефид» были уничтожены, сгорел фрегат «Дамиад», а выбросившиеся на мель фрегаты «Низамие», «Каади-Зафер», «Фазли-Аллах», корвет «Неджми-Фешан» и небольшой пароход «Эрегли» (не принявший реального участия в бою) были подожжены своими командирами и взорвались.
Здесь следует сказать, что «Фазли-Аллах» на эскадре Нахимова приняли за бывший русский фрегат «Рафаил», который сдался турецкому флоту 12 мая 1829 г. Император Николай І повелел в своем указе от 4 июня того же годы: «…Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата «Рафаил», не оставит его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен в власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить флаг Русский и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелевая вам предать оный огню». Лишь через 24 года, как могло показаться, распоряжение императора Николая І было выполнено и «Рафаил» сожгли. И тут возникает вопрос, так ли это? Сразу после захвата русский фрегат был переименован в … «Ниметулла», а через десять лет, в 1839 г., он уже в списках турецкого флота не числился. Что же касается «Фазли-Аллах», то турки считали его…корветом. Поэтому можно усомниться , что на Синопском рейде был сожжен именно экс-«Рафаил», но выяснить это пока не удалось. Но вернемся к турецкой эскадре. На мели остались только сильно поврежденные «Авни-Аллах», «фейзи-Мабуд» и «Неджми-Зафер». Синоп от ядер, бомб и горящих обломков взорвавшихся кораблей также оказался в огне, и его жители вместе с губернатором Гуссейн-пашой бежали в горы.
На следующий день с «Кагула» были посланы команды с заданием осмотреть уцелевшие корабли. Тогда на «Авни-Аллах» был найден Осман-паша, находившийся по пояс в воде, раненный в ногу и ограбленный своими же матросами. Его доставили на русский фрегат и перевязали рану. На допросе турецкого адмирала спросили, почему он не взял с собой линейные корабли. Потрясенный разгромом тот ответил: «С нашими матросами было бы все то же». Помимо Осман-паши в плену оказались командиры фрегата «Фазли-Аллах» и корвета «Фейзи-Мабуд», а также 200 турецких матросов. Он неприятельской эскадры к утру осталось только три корабля. Из-за сильных повреждений доставить трофеи в Севастополь не представлялось возможным. Поэтому Нахимов приказал «Кагулу» сжечь «Авни-Аллах» и «Фейзи-Мабуд» прямо у Синопа, а «Одессе» — «Неджми-Зафер» за городом, потому что попытка его буксировки не удалась.
После сражения русские корабли находились, скажем прямо в плачевном состоянии. Судите сами: флагманский линейный корабль «Императрица Мария» имел 60 пробоин в корпусе, в том числе и в подводной части, разбитый бушприт, все его мачты и стеньги были разрушены. «Три святителя» — 48 пробоин разной величины и разбитый бушприт, все мачты, реи и стеньги имели повреждения. «Великий князь Константин» — 30 пробоин и разбитый бушприт, все мачты, реи и стеньги повреждены, «Ростислав» — 25 пробоин и разбитый бушприт, все мачты, реи и стеньги повреждены. «Чесма» — 20 пробоин и разбитый бушприт, грот-мачта, грот-рея и грот-марс-рея повреждены. Даже наименее пострадавший «Париж» получил 16 пробоин, а две его шлюпбалки были выведены из строя. О тяжелом положении своей эскадры Нахимов уведомил Корнилова, вручив ему свой рапорт сразу по окончании сражения: «…Донося о сем блистательном деле, имею честь доложить, что корабли, хотя потерпели значительные в корпусах своих и особенно в рангоуте повреждения, но по возможности исправлены, и те, которые нуждаются в помощи, будут буксироваться фрегатами и пароходами, пришедшими к эскадре из Севастополя во время самого сражения с генерал-адьютантом Корниловым и начальником пароходного отряда контрадмиралом Панфиловым…». Повреждения «Императрицы Марии» оказались столь значительны, что 19 ноября Корнилов настоял на том, чтобы Нахимов покинул корабль вместе со своим штабом и перенес свой флаг на менее поврежденный «Великий князь Константин».
Русская эскадра в этом сражении потеряла: убитыми – прапорщика корпуса штурманов Высоту, унтер-офицера и 36 матросов; раненными – капитана 2 ранга Барановского, мичманов Зубова, Варницкого, Костырева, штабс-капитана корпуса штурманов Родионова и прапорщика Плонского, прапорщика морской артиллерии Антипенко, 18 унтер-офицеров и 210 матросов. Потери в людях по кораблям распределились следующим образом: на «Императрице Марии» — 16 матросов убиты, штабс-офицер, три-обер-офицера и 52 матроса ранены; на «Великом князе Константине» — обер-офицер и семь матросов убиты, три унтер-офицера и 21 матрос ранены; на «трех святителях» — семь матросов убиты, обер-офицер и 19 матросов ранены; на «Ростиславе» — пять матросов убиты, обер-офицер, 10 унтер-офицеров и 94 матроса ранены; на «Париже» — матрос убит, обер-офицер и 18 матросов ранены; на «Чесме» — два унтер-офицера и два матроса ранены.
В резульате перестрелки с «Таифом» на фрегате «Кулевчи» ранило двух матросов, а на «Кагуле» — одного. На пароходофрегате «Одесса» был убит унтер-офицер и ранен матрос.
К итогам сражении следует отнести и другое: применение бомбических орудий не дало ожидаемого эффекта. Это произошло из-за несовершенства бомб того времени, как разрывных снарядов. В подтверждение приведем соотношение общего числа выстрелов с каждого корабля во время сражения и выпущенных ими бомб: «Императрица Мария» — 2180/5, «Париж» — 3944/70, «Великий князь Константин» — 2602/30, «Три святителя» — 1923/28, «Ростислав» — 4962/16, «Чесма» — 1539/18. Как видно бомб было израсходовано ничтожно мало и поэтому говорить, что Нахимов с их помощью, якобы, сжег турецкую эскадру вряд ли резонно. Фрегаты же стреляли по неприятелю исключительно ядрами. Так, «Кулевчи» сделал 260 выстрелов, а «Кагул» — 483. Всего же корабли Нахимова и Корнилова во время Синопского сражения произвели 16.865 выстрелов, выпустив 18.055 снарядов всех калибров, истратив при этом 2.163 пуда 25 фунтов пороха. Есть, правда, версия, что «Навики-Бахри» и «Гюли-Сефид» были взорваны бомбами, выпущенными «Парижем» и «Великим князем Константином». Тогда не понятно, что помещало взорвать бомбами и другие турецкие корабли, и почему так мало бомб было использовано во время сражения?. Ради объективности следует привести турецкую версию гибели «Навики-Бахри». Турки после Синопского сражения говорили французам, что этот фрегат был взорван своим командиром и экипажем. Наверное, мы уже никогда не узнаем, по какой причине погиб «Навики-Бахри».
Продолжим разбор Синопского сражения и попробуем определить эффективность действий русской эскадры. Для этого рассмотрим какие линейные корабли уничтожили или выбили турецкие корабли из строя и подавили береговые батареи. Итак: «Ауни-Аллах» — «императрица Мария» и «Париж», «Фазли-Аллах» — «Императрица Мария» , «Неджми-Фешан» — «Великий князь Константин», «Навики-Бахри» — «Великий князь Константин» и «Чесма», «Гюли-Сефид» — «Париж», «Дамиад» — «Париж», «Каади-Зафер» — «Три святителя», «Ростислав» и «Париж», «Низамие» — «Париж», «Три святителя» и «Ростислав», «Фейзи-Мабуд» — «Ростислав»; батарея № 3 – «Чесма», батарея № 4 – «Великий князь Константин» и «Чесма», батарея № 5 – «Императрица Мария» и «Париж», батарея № 6 – «Париж» и «Ростислав». Сравнив количество выстрелов, число полученных пробоин и неприятельских кораблей, по которым вел огонь каждый линейный корабли эскадры Нахимова, можно сделать вывод, что эффективнее всех сражался «Париж» под командованием Истомина. «Императрица Мария» — флагманский корабль Нахимова под командованием Барановского боролся с неприятелем менее эффективно. Действия «Чесмы» нельзя сравнить с другими линейными кораблями, так как ему Нахимов просто не дал возможности полностью проявить себя в бою. Наибольший успех «Парижа» признал и Нахимов. Он писал в рапорте о Синопском сражении: «…Нельзя было не налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля «Париж»…».
Орудия линейных кораблей русской эскадры стреляли в основном ядрами и картечью, а не бомбами. Поэтому больная часть турецких кораблей была не уничтожена, а только повреждена, выбита из строя и выброшена на прибрежную отмель. Подтверждение этого можно найти в статье А.Краткова «Морская старина», опубликованной в «Морском сборнике» № 6 за 1905 г. Автор подробно исследовал использование артиллерии в Синопском сражении. Например, 120 пушечный линейный корабль, оснащенный бомбической артиллерией, писал он, должен был иметь 520 бомб для 28 68-фунтовых орудий, 520 гранат для 72 36-фунтовых орудий и 120 гранат для 24 24-фунтовых пушек. Всего получалось 1160 бомб и гранат. 140 бомб, 72 36-фунтовых и 24 24-фунтовых гранаты должны были быть заряжены перед боем. Как уже было показано выше, бомбы в сражении практически не использовались. Чтобы убедиться в этом еще раз, обратимся к данным Краткова (см с.11), которые представляют особый интерес, поскольку показывают интенсивность стрельбы орудий разных калибров (68-фунтовых бомбических, 36- и 24-фунтовых).
На основании этих цифр Кратков делает вывод, что стрельбы из 68-фунтовых орудий чаще велась неснаряженными бомбами (пустотелыми ядрами) из-за чего сила разрывного и зажигательного действия снаряженных бомб не использовалась, а разрушительное действие пустотелых ядер было ничтожно. Кратков не смог объяснить, почему так действовали на эскадре Нахимова.
На основании таблицы и рапорта Нахимова о Синопском сражении, Кратков описал действия каждого корабля русской эскадры в бою. В конце своей статьи он дал процентное отношение по различным снарядам выпущенным со всех шести кораблей: «Императрица Мария» — 92% ядра, 5% картечь, 3% бомбы и зажигательные снаряды; «Великий князь Константин» — 90% ядра, 9% картечь, 1% бомбы и зажигательные снаряды; «Чесма» — 96% ядра, 2% картечь, 2% бомбы и зажигательные снаряды; «Париж» — 73% ядра, 23% картечь, 4% бомбы и зажигательные снаряды; «Три святителя» — 70% ядра, 19% картечь, 11% бомбы и зажигательные снаряды; «Ростислав» — 80% ядра, 18: картечь, 2% бомбы и зажигательные снаряды. Завершая статью, Кратков сделал общий вывод: «…Итак, на наш взгляд в Синопском бою
І)Снарядами из крупних бомбических орудий с эскадры Нахимова зажжены и взорваны: фрегаты «Навек-бахри» («Константин» и «Гюли-Сефид» («Париж»). В рапорте Нахимова неопределенно сказано («по видимому») про пожар во врем боя на фрегате «Фазли-Аллах», дравшемся с кораблем «Императрица Мария», и фрегата «Незамие», дравшегося с кораблями «Париж», «Ростислав» и «три святителя». Все эти 4 наши корабля стреляли и разрывными и зажигательными снарядами; возможно допустить, что и эти два турецьких фрегата были зажжены снарядами из крупных орудий.
ІІ) Снарядами из орудий среднего и малого кали бра были брошены на берег все остальные турецкие суда, часть из этих судов, по-видимому, зажжена турками, а часть нами, но уже после боя. Следовательно, батальный (быстрый) огонь приводил противника к молчанию, к бездействию, но не уничтожал его.
ІІІ) батальный огонь из орудий среднего и мелкого кали бра срыл 4 турецкие батареи, следовательно быстрому огню и притом достаточно меткому с кораблей из орудий среднего и мелкого калибра, турецкие береговые батареи сопротивляться не могли.
IV) Замечается большое разнообразие в употреблении морской артиллерии; причины в настоящее время трудно объяснить, но полагаем, что инструкционная часть на эскадре была слабо развита. При более строгом употреблении орудий, согласно их назначению, тот же эффект, если еще не больший, был бы достигнут в более короткий промежуток времени. Синопский бой – лебединая песня гладкой морской артиллерии…».
Сопоставив все вышеприведенные данные, можно смело сказать, что Синопское сражение было вовсе не «избиение слабого и деморализованного противника», как отметил В.Д. Доценко в своей книге «Мифы и легенды русской морской истории» (с.-Пб., 1997 г.), а жестокая морская битва, и победа в ней Нахимову далась тяжело. Но в целом глава книги Доценко, посвященная Синопу, по смыслу совпадает с данным исследованием и прямо противоположна статье того же Доценко из «Морского энциклопедического словаря» (1994г.), которую видимо автора «Мифов и легенд русской морской истории» в свое время «попросили» написать. Иначе чем объяснить столь резкое перемену Доценко в оценке и Синопского сражения, и действий самого Нахимова.
Русская эскадра имела количественное и качественное превосходство в артиллерии над турецкой, а экипажи линейных кораблей обладали отличной выучкой, но она тоже сильно пострадала в бою от неприятельского огня. Черноморцы в Синопском сражении лишь ослабили флот Турции, уничтожив лишь его четвертую часть. В его составе после гибели эскадры Осман-паши осталось 6 линейных кораблей, 6 фрегатов и 7 корветов, а так же 4 сильных пароходофрегата. Русский флот мог выставить против них лишь 3 линейных корабля, 5 фрегатов, 2 корвета и уступавшие турецким по многим показателям пароходофрегаты. А ведь в Босфоре стояла еще и англо-французская эскадра. Синоп не стал для Турции катастрофой, но показал, что осуществлять операции в Черном море самостоятельно она уже не способна.
Спасение же Сухум-Кале от турок такой ценой вряд ли было стратегически оправдано. К томе же 14 и 19 ноября турецкая армия на Кавказе была разбита русскими войсками, и неприятель в тот момент не решился бы, скорее всего, на проведение десантной операции по захвату Сухум-Кале. Таким образом, судьба города определилась на суше. Само же это сражение было устроено Нахимовым без анализа того, к чему оно позже может привести. Но такой была нахимовская и корниловская стратегия войны на море. Правда, так тоже можно воевать, но лишь только в том случае, если бы на Севастопольском рейде было тесно от линейных кораблей и фрегатов. А на верфях готовы были к спуску на воду новые армады кораблей. Но в реальной жизни ничего этого не было.
Лишь только стихла канонада, по приказу Нахимова началось исправления повреждений. Только 20 ноября эскадра-победительница снялась с якоря: «Императрицу Марию» буксировал «Крым» под конвоем «Кагула» и «Кулевчи»; «Великого князя Константина» вел пароходофрегат «Одесса»; «Три святителя» — «Херсонес», а «Ростислава» — пароходофрегат «Громоносец», который 19 ноября прибыл из Севастополя в Синоп на усиление русской эскадры; «Париж» и «Чесма», получившие в сражении наименьшие повреждения, шли своим ходом.
Прежде чем покинуть Синоп Нахимов послал австрийскому консулу письмо. В нем говорилось: «Узнав, что турецкие корабли, которые постоянно направлялись к абхазским берегам для возмущения племен, подданных России, укрылись на Синопском рейде, я был доведен до плачевной необходимости сражаться с ними с риском причинить ущерб здешнему городу и порту.
Я отношусь с симпатией к печальной судьбе города и мирных жителей, и только упорная защита вражеских кораблей и, в особенности огонь батарей вынудили нас применить бомбы в качестве единственного средства поскорее привести их к молчанию. Но наибольший ущерб, причиненный городу, определенно вызван горящими обломками турецких кораблей, сожженных большей частью их собственными экипажами…. Тепперь я покидаю этот порт и обращаюсь к вам, как к представителю дружественной нации, рассчитывая на ваши услуги, чтобы объяснить городским властям, что императорская эскадра не имела никакого враждебного намерения ни против города, ни против порта Синоп».
Послав это письмо, Нахимов попытался проявить себя как дипломат. Но он не мог предположить, что Австрия в войне между коалицией государств и Россией займет враждебную по отношению к ней позицию.
И в рапорте Корнилову командующий эскадрой тоже доносил, что по возможности пытался щадить город во время сражения. Подведем итог: победа в Синопском сражении оказалась пирровой и стратегического успеха Черноморскому флоту не принесла. Но ни Корнилов, ни Нахимов в тот момент так не считали. Они страстно хотели повторить Наварин, и им это удалось. Справедливости ради надо сказать, что если бы Нахимов сам не атаковал турецкую эскадру в Синопе, то это непременно сделал после прибытия туда Корнилов. Различие было бы, наверное, только в диспозиции русских кораблей.
Сравним эти два сражения. Можно заметить много общего между ними: там и там турецкие эскадры превосходили по численности силы противника приблизительно в два раза – 66 кораблей против 27 в Наваринском и 10 против 5 в Синопском («Таиф», «Эрегли», «Кулевчи», «Кагул» и «Чесма» фактически участия в сражении не принимали), но уступали по количеству линейных кораблей – 3 против 10 в первом и ни одного против пяти во втором. В обоих сражениях турки находились в бухтах и располагались полумесяцем. Начало обоим сражениям положили залпы турецких орудий. Оба сражения произошли осенью, начались днем и продолжались практически до темноты. Наваринское длилось четыре часа, а Синопское – пять с половиной, закончившись поражением турок. В Наваринском они потеряли около 50 боевых кораблей, а в Синопском – 11. Также были высоки и людские потери: в первом было убито около 7.000 турок, а во втором – около 3.000 турок. Ни один корабль победивших эскадр не был потоплен, но все они получили значительные повреждения. И самое главное – ни Наваринское, ни Синопское сражения не вывели Турцию из войны. Но было и несколько важных отличий: во-первых, Наваринское сражение заранее не готовилось, а произошло внезапно, поэтому корабли в нем действовали не по четкому плану, а применительно к складывавшейся ситуации; во-вторых, в Наваринском сражении Россия была в союзе с Англией и Францией против Турции, а после Синопского сражения уже Россия оказалась против союза Англии, Франции и Турции. Сравнение также показывает, что Нахимов в Синопе в значительной мере повторил Наваринское сражение и ничего нового в развитие военно-морского искусства не внес.
Поврежденные русские корабли, ведомые пароходофрегатами, покинули Синопскую бухту после сражения, несмотря на сильную зыбь и ветер. В море буксировка стала опасной и им пришлось идти самостоятельно. Корнилов, жаждущий сообщить о славной победе в Синопе, не мог больше смотреть, как еще совсем недавняя мощь и гордость Черноморского флота еле движется в свою базу. Терпение у него лопнуло, и 21 ноября он бросил истерзанную сражением эскадру своего флота в бурном море, а сам на «Громоносце» устремился в Севастополь. Не став героем «Второго Наварина», он, видимо хотел стать первым, кто принесет весть о нем.
Эскадра Нахимова медленно приближалась к берегам Крыма. Пароходофрегаты то брали на буксир подбитые линейные корабли, то снова оставляли их и они шли своим ходом. Все это происходило среди штормовых волн и ветра. А Корнилов, прибыв поздно вечером в Севастополь, немедленно доложил Меншикову о Синопском сражении, закончив донесение словами: «…Картина разрушения на рейде и в Синопе выше всякого описания; суда, случившиеся в порте, все сожжены, остались одни днища на отмелях, батареи срыты, большая часть домов турецких выгорели, в городе остались только христиане, все турки бежали в горы».
Весть о победе Нахимова быстро облетела весть город, и на рассвете люди стали стекаться к пристани в ожидании появления кораблей, разбивших турок. Корнилов отдал распоряжение о триумфальной встрече эскадры Нахимова. Однако Меншиков не разделял бурного восторга начальника штаба Черноморского флота по поводу Синопа. Искушенный дипломат и политик понимал, что Англия и Франция воспользуются разгромом турецкого порта, как поводом для вступления в войну с Россией. Хотя Меншиков сам 17 ноября дал разрешение Нахимову на атаку Синопа, но, будучи опытным царедворцем и карьеристом, решил обезопасить себя на случай нежелательного развития событий и написал 21 ноября письмо министру иностранных дел канцлеру Нессельроде, в котором обвинил Нахимова в невыполнении своих приказов о сохранении турецких портов и самовольном разрушении Синопа…
Нахимов же 22 ноября с большим трудом довел свою эскадру до Севастополя и ее несколько часов заводили в бухту. Победителям турок салютовали корабли, стоявшие на рейде, а пришедшие их встречать севастопольцы ликовали. Корнилов и Нахимов торжествовали. Вот он – желанный час славы. Корнилов так был переполнен восторгом по случаю Синопской победы, что 22 ноября написал письмо жене: «Имею времени только тебе сказать, что 18 ноября произошло сражение в Синопе. Нахимов со своей эскадрою уничтожил турецкую и взял пашу в плен. Синоп город теперь развалина, ибо дело происходило под его стенами и турки с судами бросались на берег и зажгли их. Битва славная, выше Чесмы и Наварина, и обошлась не особенно дорого: 37 убитых и 230 раненых. Офицеры все живы и здоровы, ранены только один мичман и два штурманских офицера и штурман убит. Я с отрядом пришел в начале и потому был свидетелем великого подвига Черноморского флота. Ура, Нахимов! М.П. Лазарев радуется своему ученику! Я возвратился сегодня ночью, и один корабль на буксире у парохода показался….».
Однако Меншиков решил омрачить радость их звездного часа и объявил на эскадре трехдневный карантин, объясняя его нахождением русских кораблей в турецком порту, и лишь после этого сухо поздравил Нахимова с победой. Это решение главнокомандующего обороной Крыма огорчило и обескуражило всех. Однако Меншиков, заставив поднять над эскадрой Нахимова карантинный флаг, в тот же день послал в Петербург своего адъютанта подполковника Сколкова с рапортом о Синопском сражении. Он писал Николаю І: «Повеление Вашего Императорского Величества исполнено Черноморским флотом самым блистательным образом. Первая турецкая эскадра которая решилась выйти в бой, 18-го числа ноября истреблена вице-адмиралом Нахимовым. Командовавший оною турецкий адмирал Осман-паша, раненый, взят в плен и привезен в Севастополь. Неприятель был на Синопском рейде, где укрепленный береговыми батареями, принял сражение. При этом у него истреблено семь фрегатов, шлюп, два корвета, одни пароход и несколько транспортов. За сим, остался один пароход, который спасся по превосходной быстроте своей. Эта эскадра, по-видимому, есть та самая, которая снаряжалась для овладения Сухумом и содействия горцам».
Похоже Меншиков хотел выглядеть в глазах императора честным и объективным. Нахимов, уязвленный холодностью Меншикова, 23 ноября издал свой приказ по эскадре: «Истребление турецкого флота в Синопе эскадрою, состоящей под начальством моим, не может не оставить славной страницы в истории Черноморского флота. Изъявляю душевную мою признательность второму флагману, как главному моему помощнику, и который, идя передовым в своей колонне, так неустрашимо вел ее в бой, гг. командирам кораблей за хладнокровное и точное постановление своих судов по данной диспозиции во время сильного неприятельского огня, равно и за непоколебимую их храбрость в продолжение самого дела. Обращаюсь с признательностью к офицерам за неустрашимое и точное исполнение ими своего долга, благодарю команды, которые дрались как львы. Затем мне не остается ничего, как исполнить самый приятный долг – донести государю императору как об общем деле, так и о действиях каждого в частности и ходатайствовать о наградах».
Другой приказ Нахимов посвятил действиям пароходов под командованием Корнилова и Панфилова. В нем он писал: «Пароходы, пришедшие во время самого сражения с генерал-адъютантом Корниловым и начальником пароходного отряда Панфиловым, содействовали весьма много к последнему истреблению турецкого флота. Окончательное же действие пароходов – вывод флота из Синопа с поврежденным рангоутом при огромной зыби и ввод его в Севастополь, выказали как глубокие сведения флагмана, командиров пароходов, так и готов носить их на всякий высокий подвиг. Изъявляю им глубокую мою признательность за действия их и прошу представить мне офицеров которые более им содействовали». Он обратился к императору с прошением о награждении 146 офицеров, 21 унтер-офицера и 250 нижних чинов, отличившихся в сражении, и выдаче всем нижним чинам денежной награды. Приказ Нахимова должен был подтвердить, что Синопское сражение – это слава России.
26 ноября Корнилов, находясь в состоянии эйфории от победы над турками, написал письмо своему брату: «…Нахимов 18 ноября задал нам собственное Наваринское сражение. Цвет турецких фрегатов и корветов (7 фрегатов и 3 корвета) и еще пароход на Синопском рейде сожжены дотла. Батареи в числе четырех срыты под корешок. Город, к большому сожалению сожжен, и за все это мы – за повреждениями в мачтах и реях. Мне удалось подоспеть к битве с эскадрой пароходов и выбуксировать героев наших, так что теперь, несмотря на шторм, они здесь и готовятся на новые подвиги. Было и пароходное дело, но по несчастию, «Владимир» поврежден в машине, и потому я сидел на другом, с которого не мог догнать турку. Тот шел 10 узлов, а мы 8 ½. На эскадре убит один офицер, и то штурманский, и ранен один мичман, но между нижними чинами до 40 убитых и 230 ранено, из последних много трудных…». Нахимов и Корнилов, не жалея слов, продолжали расхваливать подвиги друг друга в Синопском сражении.
Поздравил Нахимова с победой в Синопском сражении и контр-адмирал Вукотич. Он заявил, что уничтожив в Синопе эскадру Осман-паши, Нахимов спас Сухум-Кале от захвата турками. По его сведениям, турки намеревались в районе Сухум-Кале высадить большой десант с моря, доставленный на кораблях Осман-паши. Но мы знаем, что Сухум-Кале был уже спасен русскими войсками на Кавказе, когда они разбили турецкую армию.
Война продолжалась и командование Черноморского флота, несмотря на выход из строя после осеннего крейсерства и Синопского сражения большинства линейных кораблей, послало 23 ноября к берегам Кавказа только что отремонтированный «Храбрый». Он должен был продемонстрировать непокорным горцам силу. Однако крейсирование одиночного линейного корабля свидетельствовало скорее о слабости флота, чем о его мощи. Следом за «Храбрым» в море ушел «Кулевчи» для конвоирования транспортом в Сухум-Кале. А ведь вдоль Кавказского побережья уже крейсировал отряд Вукотича в составе фрегатов «Месемврия», «Сизополь», «Флора», «Мидия» и корветов «Андромаха» и «Пилад». В Севастополе остались только два боеспособных линейных корабля – «Гавриил» и «Святослав», остальные требовали ремонта. Таким образом, Севастополь оказался, по сути дела, без прикрытия флотом и мог рассчитывать только на свои береговые батареи.
Меншиков с нетерпением ждал, что решит Николай І в отношении Нахимова и Корнилова: обрушит свой гнев на их головы за разорение Синопа или наградит за победу. Тем более, что канцлер Нессельроде оценил Синопское сражение как грубейшую политическую ошибку и пытался убедить европейских дипломатов, что не следует придавать большое значение этому событию. Но опытный царедворец просчитался. Дело в том, что император получил известие о победе русских войск под командованием генералов Андронникова и Бебутова над турками, предпринявшими наступление на Кавказском фронте. Сообщение об уничтожении турецкой эскадры кораблями Черноморского флота привело Николая І в такой восторг, что он решил наградить Корнилова, Нахимова и других участников Синопского сражения. На радостях даже подполковника Сколкова, который доставил ему рапорт Меншикова о Синопском сражении, император произвел в чин полковника и назначил флигель-адъютантом. 28 ноября Николай І наградил вице-адмирала Нахимова за победу при Синопе орденом св. Георгия 2 степени. В высочайшей грамоте Николай І выразил ему свою признательность: «Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новой победой, которая навсегда останется памятной в морской истории. Статут военного ордена св. Великомученника и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинной ревностью постановления статута, жалуем вас кавалером св. Георгия 2-й степени большого креста, пребывая к вам императорскою милостью нашею благосклонны».
Император не забыл и начальника штаба Черноморского флота, который был фактическим инициатором Синопского сражения, а после него выручил эскадру своего друга. В тот же день он наградил Корнилова орденом св. Владимира 2 степени. В высочайшей грамоте на его имя говорилось:
«Нашему генерал-адъютанту начальнику штаба Черноморского флота и портов вице-адмиралу Корнилову.
В ознаменование монаршего благоволения нашего за отличные распоряжения ваши при военных действиях Черноморского флота всемилостивейшее жалуем вас кавалером ордена святого равноапостольного князя Владимира второй степени, коего знаки, при сем препровождая, повелеваем возложить на себя и носить по установлению. Пребываем к вам императорскою нашей милостью благосклонны Николай».
Корнилову и Нахимову был передан поклон от императора и нового морского министра великого князя Константина Николаевича. Остальные участники Синопского сражения были произведены в очередные чины, а также получили награды. Так, младший флагман контр-адмирал Новосильский получил чин вице-адмирала и орден св. Георгия 4 степени; командиры «Парижа» и «Ростислава» капитаны 1 ранга Истомин и Кузнецов стали контр-адмиралами; командиры «Императрицы Марии» и «Великого князя Константина» капитаны 2 ранга Барановский и Егормышев были произведены в капитаны 1 ранга; командиры «Кулевчи», «Кагула», «Одессы» и «Херсонеса» капитан-лейтенанты Будищев, Спицын, Керн и Штофреген получили эполеты капитанов 2 ранга; командира отряда пароходофрегатов контр-адмирала Панфилова и командира «Трех святителей» капитан 1 ранга Кутрова наградили орденами св. Владимира 3 степени; командир «Крыма» капитан 2 ранга Протопопов получил орден св. Анны 2 степени. Были награждены или произведены в следующий чин многие офицеры. Матросам на роту дали по десять знаков отличия Военного ордена (Георгиевский крестов). Всего было получено 230 знаков отличия, и Нахимов распределил их следующим образом: на «Париж» — 33, «на «Великий князь Константин» — 33, на «Три святителя» — 33, на «Императрицу Марию» — 25, на «Ростислав» — 25, на «Чесму» — 25, на «Кулевчи» — 15, на «Кагул» — 12, на «Крым» -5, на «Одессу» — 5, на «Херсонес» — 5. Остальные 14 знаков он решил отдать артиллерийским кондукторам. Всем участникам Синопского сражения император велел выдать по годовому жалованию.
Ничего не получил за Синопское сражение только командир «Чесмы» капитан 2 ранга Микрюков, хотя Нахимов и представил его к производству в чин капитан 1 ранга. Таким образом, император Николай І подтвердил тот факт, что «Чесма» в сражении участия практически не принимал, а подавление им 10 турецких пушек на берегу в течении полутора часов не стало основанием для награждения командира корабля.
Подробный рапорт о Синопском сражении Нахимов представил князю Меншикову лишь 29 ноября, но в нем не было дано объективной, а тем более критической оценки Синопского сражения. Скорее он являлся приложением к списку представленных им к наградам и званиям участников. В рапорте Нахимова часто встречались в отношении действий кораблей его эскадры такие эпитеты как «превосходно…налюбоваться прекрасными действиями…хорошо действовал…прекрасно поместился…».
7 декабря специальный курьер из Санкт-Петербурга доставил в Севастополь Меншикову письмо от императора, написанное им 28 ноября, и награды Нахимову и Корнилову. Письмо Николая І к Меншикову настолько важно для понимания дальнейшего развития событий, что его необходимо привести полностью:
«До какой степени я обрадован был радостною вестью славного Синопского сражения, не могу довольно тебе выразить, любезный Меншиков. Оно меня осчастливило столько же возможностью последствий, которые вероятно, иметь будут на дела наши по Черноморской береговой линии, но почти столько же потому, что в геройском деле сем вижу, что за дух, благодаря Бога, у нас в Черноморском флоте господствует, от адмирала до матроса; уверен, что при случае, от чего Боже упаси, но и балтийские товарищи не отстанут. Это моему сердцу отрадно и утешительно посреди всякого горя. За сим делом и вслед за оным после двух славных побед под Ахалцыком и по дороге к Карсу, кажется, что будет на Кавказе полегче, но все еще положение в Гурии и по берегу далеко не успокоительно. Все зависеть будет от того, что злоба англичан и французов на то, что мы у них под носом уничтожили турецкую эскадру, не побудет ли их, под глупым предлогом прикрытия турецких портов, хотя я и объявил им, что приму это за объявление войны. Теперь и по времени года и по сей неуверенности думаю, что большим действиям флота конец и отдых, которым пользоваться, что бы усиленно заняться исправлением нужного.
Серебряков все просит усиления; право, не знаю, можно ли и нужно ли. Иное дело, ежели есть какая-либо возможность нанести такой же удар, как в Синопе, в Батуме, ежели там собрана экспедиция, чего положительно не знаю. Быть может, что тогда полезно бы было сделать туда прочную экспедицию и, истребив суда, воротить все временное усиление; ибо кажется, что 4 фрегатов и обычных пароходов и мелких судов теперь должно быть довольно, когда главной неприятельской эскадры более не существует. Разве придет новая или пароходная, что было бы опаснее, ибо не полагаю, чтобы наших пароходов достало одних, чтобы с ними разделаться. Ежели точно англичане и французы войдут в Черное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты и примешь с салютом, которого они, может, и не ожидают. Высадки не опасаюсь, а ежели бы позднее и была, то, кажется, и теперь отбить их можно; в апреле же будем иметь всю 16-ю дивизию с ее артиллерией, бригаду гусар и конную батарею. Более, чем нужно, чтобы заставить их дорого поплатиться. Напиши мне, каково нашим раненым, и пришли список увечных и раздай безруким и безногим по 100 рублей каждому, а ежели и тяжкие больные есть, то и больше, по твоему усмотрению. Вели Айвазовскому писать картины бывшим делам. Скоро ли исправиться пароход «Корнилов» и будет ли хорош?
Всем мой душевный поклон. Обнимаю. Бог с тобой.
Твой искренне доброжелательный».
Из этого письма ясно, что император Николай І правильно представлял себе последствия Синопского сражения, но его план действий на случай ввода англо-французской эскадры в Черное море, как и решение об осеннем крейсерстве Черноморского флота, оказались ошибочными. Он переоценил морские силы союзников на тот момент и недооценил возможности своего флота, отдав без боя англичанам и французам господство на море. Лишив флот возможности вести активные действия против вероятного противника, Николай І также переоценил свои сухопутные силы в Крыму и укрепления Севастополя и недооценил возможности союзников высадить крупный десант на полуостров. Его ошибочные решения будут иметь трагические последствия в 1854 г. А пока император, находясь в эйфории, написал 29 ноября Меншикову еще одно письмо:
«Князь Александр Сергеевич! Победа при Синопе являет вновь, что Черномрский флот НАШ достойно выполнил свое назначение. С искренней сердечной радостью поручаю вам сказать храбрым морякам НАШИМ, что я благодарю их за подвиг, совершенный для славы России и для чести Русского флага. Я с удовольствием вижу, что Чесма не забывается в русском флоте, что правнуки достойны своих прадедов. Пребываю к вам навсегда неизменно благосклонный и благодарный.
Николай».
Синопское сражение в тот момент ничего, кроме бурного восторга не вызывало. Счастливы были все – от императора до рядового обывателя. Никакого обстоятельного, а тем более его критического разбора не последовало, если не считать тот знаменитый рапорт Нахимова, представленный князю Менщикову. Судя по нему, Синопское дело являлось почти идеальным морским сражением, учитывая при том тот факт, что командующий эскадрой самоустранился от руководства своими кораблями в бою. Это тоже символично. А позже Нахимов уже не хотел вспоминать Синоп и обсуждать его. Видимо, пришла пора переоценки в нем собственных действий.
Не провели критический разбор Синопского сражения и после Нахимова. Ярким примером восторженной оценки Синопской баталии может служить отрывок из книги генерала Богдановича «Синоп-Севастополь» (С.-Пб., 1898 г.): «…Разбирая критически действия русской эскадры, даже и самый строгий судья должен будет отозваться о них с безусловным одобрением. В самом деле: в них выказываются на каждом шагу, во всех чинах эскадры – от героев-адмиралов до последнего матроса – неизменное хладнокровие, неторопливое, вместе с тем быстрое, отчетливое исполнение своих обязанностей и совершенство малейших подробностей самых многосложных маневров, которыми характеризуется идеальный тип моряка. Вице-адмирал Нахимов положился на второго флагмана своего достойного товарища контр-адмирала Новосильского, на командиров судов и предоставил им в бою полную свободу действия – мера, оказавшаяся тем более полезною, что во время боя сам адмирал, как это часто бывает, вдруг оказался лишенным возможности подавать сигналы. И все подчиненные вполне оправдали его доверие: не стесняясь никакими предварительными инструкциями, каждый из них выбирал тот образ действия, который, по обстоятельствам, казался более полезным, и никто из них ни разу не ошибся в этом выборе, потому что все очевидно руководствовались аксиомою, что неотъемлемым условием успеха всякого морского боя служат: взаимная помощь и постоянное, внимательное наблюдение за действиями сражающихся товарищей. Соображение всех действий с этой аксиомою и составляет самую характерную черту русской эскадры во время Синопского боя…».
Однако Богданович ошибся, полагая, что Синопским сражением будет доволен даже самый строгий судья. Как показывает приведенный в настоящей статье анализ этого сражения, в нем было допущено достаточное количество ошибок и в том числе Нахимовым, а наибольшей ошибкой было само Синопское сражение. Дальнейшее исследование и будет посвящено его последствиям.
После Синопа князь Меншиков в конце ноября начал готовить к выходу в море отряд пароходофрегатов Панфилова. 5 декабря «Одесса», «Крым» и «Херсонес» покинули Севастопольскую бухту и пошли к Кавказскому побережью. Весь месяц они вместе с отрядом Вукотича крейсировали вдоль восточного берега Черного моря. Во время крейсерства русские корабли обстреляли захваченный турками пост св. Николая и спустились до Батума в поисках противника, но там его не обнаружили. Турецкий флот затаился в Босфоре, ожидая реакции Англии и Франции на Синопский разгром, а Черноморский флот спешно ремонтировался. В конце ноября в строй вернулись «Париж» и «Чесма». 8 декабря возвратился в Севастополь их бесполезного похода «Храбрый», 9 декабря встал в боевой строй «Двенадцать апостолов», а на следующий день – «Коварна». 18 декабря с Кавказа на Севастопольский рейд прибыл «Кулевчи». Русский флот восстанавливал силы после осенней компании. Но никто тогда еще не ведал, чем обернется для России разгром турок при Синопе.

ГОРЬКИЕ ПЛОДЫ ВТОРОГО НАВАРИНА
В России ликовали по случаю Синопской победы. А как же отреагировали на это событие Турция, Англия и Франция? Трагическую весть 20 ноября доставил Абдул-Меджиду в Стамбул спасшийся пароходофрегат «Таиф». Узнав о катастрофе в Синопе, султан был взбешен. В отчаянье он хотел немедленно напра¬вить туда пять своих линейных кораб¬лей, чтобы взять реванш за поражение. Одновременно Абдул-Меджид заявил послам Лондона и Парижа, что флоты их стран бездействуют и неизвестно для чего стоят в Босфоре — в день гибели эскадры Осман-паши Дандас и Гамелен тешили жителей османской столицы показательным морским сражением.
Султан желал отомстить русским за уничтожение своей эскадры, однако английский посол Стретфорд-Редкниф убедил его отказаться от посылки в Синоп своих линейных кораблей, по¬тому что отгремевшее сражение уже стало козырной картой в БОЛЬШОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ. В результа¬те на разведку были посланы четыре пароходофрегата союзников. Вернувшись из Синопа, они подтвердили, что эскадра Осман-паши уничтожена, а город сгорел. Тогда султан снял с должности командующего флотом Мекмет-пашу и поставил на его место другого адмира¬ла — Риза-пашу.
В европейской прессе поднялся ужас¬ный шум и крик по поводу разгрома Си¬нопа. Печать многих стран наперебой обвиняла Нахимова в пиратстве и в на¬рушении правил ведения войны, а Рос¬сию изображали безжалостным агрес¬сором и требовали положить конец её злодеяниям. Особенно негодовали по этому поводу газеты Англии и Франции. Досталось и английскому послу в Стам¬буле Стретфорду, якобы повинному в преступном бездействии. Из-за Синопа в Европе поднялась антироссийская ис¬терия. Особенно старался император Франции Наполеон III, патологически ненавидевший Россию. Он настаивал на немедленном вводе в Черное море анг¬ло-французской эскадры, чтобы ядрами загнать русские корабли в Севастополь. В итоге, с помощью угроз и демаршей, ему удалось убедить правительство Ве¬ликобритании в необходимости такого решения. Помогло и общественное мнение Англии, которое сводилось к тому, что сражения, подобные Наваринскому, имеет право устраивать только флот Ее Величества и никакой больше.
Пока в Европе еще только звучали во¬инственные призывы, английские силы уже пополнили вновь прибывшие линей¬ные корабли: винтовые «Агамемнон» (под флагом контр-адмирала Лайонса) и «Санспарейль» а также парусные «Куин» и «Лондон».
Вскоре командующие Средиземно¬морскими эскадрами Англии и Франции вице-адмиралы Дандас и Гамелен по¬лучили приказ эскортировать пять ту¬рецких пароходов с 6000 солдат, пуш¬ками и амуницией в Трапезунд. Факти¬чески это означало, что две великие державы начали военные действия про¬тив России. 22 декабря союзная эскад¬ра, оставив для прикрытия Босфора 2 линейных корабля, фрегат и несколько пароходофрегатов, попыталась вместе с турецкими пароходами выйти в море. Но не тут-то было — мешал сильный встречный ветер; лишь на следующий день наконец-то удалось войти в Черное море. Турок сопровождали 8 анг¬лийских линейных кораблей (1 вин¬товой) и столько же французских, 3 английских фрегата (1 винтовой) и 2 французских. 10 английских и 6 французских пароходофрегатов.
О том, что союзники вошли в Черное море, русское командование известил английский пароходофрегат «Ретрибюшн», прибывший ради этого в Севастополь, а заодно и произведший раз¬ведку состояния русского флота после Синопа и береговых укреплений базы. Для Меншикова и Корнилова это оказа¬лось как гром среди ясного неба. В тот момент Черноморский флот имел в строю 6 линейных кораблей, 6 фрегатов, по 4 корвета и пароходофрегата, а 8 линейных кораб¬лей, фрегат и 3 пароходофрегата на¬ходились на ремонте. Сил для противо¬действия турецкому конвою, шедшему под прикрытием англо-французской эс¬кадры, оказалось недостаточно. Как бы подтверждая бедственное положение Черноморского флота на тот момент, канцлер Нессельроде писал Меншикову 24 декабря:
«К несчастью мы не имеем на Черном море достаточно сил, чтобы бороться, с надеждой на успех, с соеди¬ненными флотами Англии, Франции и оставшихся кораблей турок. Дав этим последним почувствовать в блестящем Синопском деле наше превосходство, наш славный Черноморский флот мо¬жет, мне кажется, почить на своих лав¬рах, не рискуя вступать в очень нерав¬ную борьбу».
27 декабря статс-секретарь по ино¬странным делам английского прави¬тельства лорд Кларендон заявил рус¬скому послу Бруннову: «…что после Си¬нопа, где турецкий флот был истреблен Нахимовым в турецком порту, Англия, не желая допустить грозящего Турции повторения подобного несчастья, вво¬дит свою эскадру в Чёрное море». Про¬тест Бруннова принят не был. 29 декаб¬ря эскадра вместе с турецкими парохо¬дами с большим трудом дошла до Трапезунда. Турки надеялись, что после этого англичане и французы сразу же нападут и сожгут Севастополь и истре¬бят русский флот. Но этого не произош¬ло. Почему?
Причина была в том, что, несмотря на свои бравые заявления, Англия и Фран¬ция, как и Россия, к войне оказались не готовы. Британский историк Геккерен описывал состояние французского флота в то время как плачевное. Не луч¬ше выглядел и флот Ее Величества. Длительный период мира породил на флотах Англии и Франции морскую геронтократию. Это подтверждает многотомник «Королевский военно-мор¬ской флот. История с древних времен до наших дней», том VI. В нем указано, что командующий английской эскадрой вице-адмирал Дандас оказался чело¬веком сверхосторожным и слабовольным. Флот союзников был изношен.
На кораблях не хватало матросов. Их на¬бирали о коммерческих судов, также брали и много юнг. Кормили команды плохо. Дисциплина была низкая. К тому же англичане увеличивали численность комен¬доров за счет полевых артиллеристов, что снижало боеспособность кораблей.
Но союзники распространялись по¬всюду об огромной мощи своих флотов, и это приносило им нужные результаты. Вот и великий князь Константин Никола¬евич восхищался флотами Англии, Франции еще до того как их эскадры во¬шли в Черное море: «Материальная си¬ла нашего флота, состоящая в судах, много уступает качествами своими фло¬там иностранным. Свойства леса, по¬стройка, неимение винтовых двигате¬лей, меньшая быстрота хода, такелаж, артиллерия, снаряды, всякое ручное оружие и проч. суть предметы, в кото¬рых мы не можем соперничать с флота¬ми английским, французским и амери¬канским…».
На самом деле соединенный англо-франко-турецкий флот в основном превосходил Черноморский флот лишь по ОБЩЕМУ количеству вымпелов и по количеству стволов. Наличие паровых кораблей на огневую мощь союзного фло¬та влияло незначительно, так как они имели существенно меньше орудий, чем парусные. Основное их предназна¬чение — разведка, эскорт, а главное — буксировка. Винтовых же линейных ко¬раблей у союзников было всего 3, к тому же 2 из них имели слабые маши¬ны и поэтому винт у них являлся вспомо¬гательным, а не основным движителем. Их же основное преимущество — неза¬висимость от ветра — сводилось на-нет наличием в союзной эскадре подавляю¬щего числа парусных линейных кораб¬лей, а основным приемом боя в то вре¬мя была батальная линия. Бомбические орудия системы Пексана из-за несовершенства своих снарядов являлись не та¬ким уж грозным оружием.
Тем временем в Севастополе проис¬ходило следующее. 5 декабря Корнилов издал приказ о приведении флота в бо¬евую готовность, чтобы «…принять атаку, равно как сняться с якоря и выйти в море», но сделать это оказалось невоз¬можно. Готовы к походу были только ли¬нейные корабли «Париж», «Чесма», «Святослав», «Гавриил», «Двенадцать апостолов» и «Храбрый», фрегаты «Ко¬Варна» и «Кулевчи», корветы «Калипсо» и «Орест», пароходофрегаты «Одесса», «Крым», «Громоносец» и «Херсонес». Ремонтные возможности главной базы не позволяли восстановить 8 лин¬коров в короткий срок. Поэтому вход на Севастопольский рейд перегородили бонами и занялись многочисленными перестановками линейных кораблей в бухте для того, чтобы лучше организо¬вать оборону. Главной задачей началь¬ника штаба стало восстановление бое¬способности флота и усиление защиты Севастополя с моря. 3 января, когда союзная эскадра осуществляла прикрытие переброски турецких войск в Батум, Корнилов с горечью констатировал, что его флот вынужден оставаться в Севастополе, а эскадра Вукотича, на¬ходящаяся в море, была не в состоянии воспрепятствовать продвижению не¬приятеля. Владимир Александрович пи¬сал: «Укрепления приводятся в порядок, так что если какой-нибудь сумасшед¬ший вздумает покуситься разорить наш Черноморский притон, то вряд ли выйдет с барышом, но всё-таки как-то не¬ловко находиться на осадном положе¬нии, разыгрывать роль генерала Толя не по русскому характеру, а нельзя и ду¬мать о другой роли в случае выхода соединённых эскадр. Корабли наши поку¬да не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других, важных рангоутных дерев, а старики надорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капиталь¬ных исправлениях; меры берем, но не¬легко исправить без адмиралтейства и без запасов…». За повторение Наварина пришла жестокая расплата.
Потеря господства на Черном море сделала положение укреплений вдоль Кавказской береговой линии угрожающим. В январе Серебряков лично доло¬жил об этом Меншикову. Отрезанные от своих основных баз, укрепления были фактически обречены, и Серебряков считал важным делом снять с них гарни¬зоны до того, как Англия и Франция объявят войну России. Защищать пред¬полагалось только Новороссийск, Ана¬пу и Редут-Кале. Сухум-Кале решили оставить.
22 января союзная эскадра верну¬лась в Босфор, зайдя на обратном пути на два дня в Синоп. Ее возвращение объяснялось плохой погодой и истоще¬нием припасов. Такое развитие собы¬тий вызвало возмущение Абдул-Меджида и послов Англии и Франции, однако Дандас и Гамелен остались непреклон¬ны. Здесь следует сказать, что контр-адмирал сэр Лайонс настаивал на про¬должении пребывания кораблей в море. Так среди англо-французского морско¬го командования выявились два прямо противоположных взгляда на действия флота. Старшие адмиралы не стреми¬лись к реальному бою, считали, что уг¬роза применения силы лучше, чем само ее применение, Лайонс, наоборот, жаж¬дал сразиться с противником. Но после этого похода линейные корабли союз¬ников до конца зимы простояли в Босфоре, не помышляя о противодействии Черноморскому флоту, хотя и имели для этого все возможности. Приказ прави¬тельств Англии и Франции по прекраще¬нию движения русских кораблей адми¬ралами выполнен не был. Тем не менее, в зимнюю кампанию «Наполеон» и «Монтебелло» получили повреждения, и их пришлось отправить на ремонт в мет¬рополию.
Хотя союзники и не предпринимали никаких действий против русского фло¬та, сам факт появления их эскадры в Черном море возмутил Николая I. Он че¬рез своего канцлера Нессельроде выра¬зил протест английскому и французско¬му правительствам, которые только того и добивались. Их ответы русскому им¬ператору были вызывающи и оскорби¬тельны. Вот выдержка из письма Напо¬леона III к Николаю I, посланного 17 января: «До сих пор мы были заинтересо¬ванными наблюдателями борьбы, когда Синопское дело заставило нас занять более определенную позицию. Фран¬ция и Англия не считали нужным посы¬лать десантные войска на помощь Тур¬ции, их знамя не было затронуто столк¬новениями которые происходили на су¬ше, но на море это было совсем иное. У входа в Босфор находились три тысячи орудий, присутствие которых достаточно громко говорило Турции, что две первые морские державы не позволит напасть на нее на море. Синопское со¬бытие было для нас столь же оскорбительно как и неожиданно. Ибо неважно, хотели ли турки или не хотели провести боевые припасы на русскую территорию. В действительности русские на¬пали на турецкие суда в турецких во¬дах, когда они спокойно стояли в ту¬рецкой гавани. Они были уничтожены, несмотря на уверения, что не будет предпринята наступательная война, несмотря на соседство наших эскадр. Тут уж не наша внешняя политика полу¬чила удар, но наша военная честь. Пу¬шечные выстрелы при Синопе болез¬ненно отозвались в сердцах всех тex, кто в Англии и Франции обладали жи¬вым чувством национального достоин¬ства. Раздался общий крик: «Всюду, ку¬да могут достигнуть наши пушки, наши союзники должны быть уважаемы».
Посему дано было нашим эскадрам пред¬писание войти в Черное море и, если нужно, силою препятствовать повторе¬нию подобного события».
Стремясь сильнее оскорбить русско¬го императора, Наполеон III это письмо опубликовал в газетах. Николай I в ответ пытался объяснить, что Европа сама ви¬новата в том, что подтолкнула Турцию к войне против России, в которой она тер¬пит поражения на суше и на море. «Си¬нопское дело было неминуемым последствием положения, принятого обеи¬ми державами», — писал Николай I На¬полеону III. Но все было тщетно. 1 фев¬раля лорд Кларендон сообщил послу Бруннову: «Английская эскадра в Чер¬ном море будет останавливать русские суда и принуждать их, если понадобится, то и силой возвращаться в русские порты, что касается турок, то за ними остается свобода плавания по Черно¬му морю, но английская эскадра при¬мет меры по предупреждению нападе¬ния турецкого флота на русскую терри¬торию».
Русский император попал в расстав¬ленную для него ловушку. Англия и Франция намеренно не вывели свои эс¬кадры из Черного моря, и Николай I ока¬зался перед трудным выбором — либо согласиться с новым соотношением сил в Европе, либо оказаться с ее ведущими государствами в состоянии войны, в которой у России не было шансов на победу. Оскорбленный Николай I выбрал второй путь. 9 февраля он издал мани¬фест о разрыве дипломатических отно¬шений с Британской и Французской им¬периями, что делало в будущем войну России с ними неизбежной. Прощаясь через несколько дней с английским по¬слом Гамильтоном Сеймуром, Николай сказал ему: «Может быть, я надену траур по русском флоте, но никогда не буду носить траур по русской чести». Так судьба Черноморского флота была предрешена в Санкт-Петербурге.
Но война еще не была объявлена, и 10 февраля Николай I приказал Меншикову вместе с Серебряковым осущест¬вить операцию по снятию гарнизонов укреплений Кавказской береговой ли¬нии, уже ставших бесполезными. Вы¬полняя этот приказ, Меншиков послал туда отряд Панфилова. 27 февраля он соединился с эскадрой Вукотича в Но¬вороссийске, но непогода не позволила русским кораблям сразу приступить к выполнению задачи. Эвакуация нача¬лась только 3 марта и проходила под на¬блюдением союзников. Их пароходофрегаты подходили к русским транспор¬там, но никаких враждебных действий не предпринимали. Вывоз войск про¬должался весь март и благополучно за¬вершился в конце апреля, только благо¬даря полному бездействию англо-французской эскадры. Обе стороны как бы не замечали друг друга.
Севастополь в то время больше напо¬минал судостроительные верфи, чем военно-морскую базу. Ремонт кораблей шел полным ходом под непрерывным наблюдением Корнилова. Для опера¬тивности начальник штаба Черноморского флота стал отдавать приказы по флоту от своего имени, не теряя время на их пересылку в Николаев к Берху и обратно. Когда Нахимову доложили, что Корнилов распоряжается его эскадрой как своей, это задело самолюбие Павла Степановича, и он объяснился с началь¬ником штаба. Инцидент был исчерпан. Однако по Севастополю стали распро¬страняться слухи о разногласиях между двумя адмиралами, и что их прекращал своим авторитетом только светлейший князь. Об этом стало известно даже в Санкт-Петербурге.
Маховик войны раскручивался, и вот произошло то, что решающим образом сказалось на дальнейшем ходе событий на Юге Европы. Желая упредить Англию и Францию на Балканах, Николай I приказал своей армии на Дунае перейти к активным действиям. 11 марта 1854 г. русские форсировали Дунай у Браилова, Галаца и Измаила, Наступление раз¬вивалось успешно. Были заняты Исакча, Тульча, Мачин. В ответ на стремитель¬ный бросок русских войск на Балканах, император Наполеон III и королева Вик¬тория заключили 12 марта 1854 г. с Абдул-Меджидом Константинопольский союзный договор военно-оборонитель¬ного характера для защиты Турции от агрессии России, по которому они должны были послать турецкому султа¬ну на помощь сухопутные войска и мор¬ские силы. Со своей стороны Абдул-Меджид обязался не идти на сепарат¬ный мир с Россией. В этот же день союзная эскадра оставила Босфор и на¬правилась к берегам Болгарии. 14 мар¬та она встала на якорь у Каварны, а 16 Англия и Франция объявили войну Рос¬сии. В это время англичане в Черном море уже имели 40 кораблей, а французы — 26.
Приведенный список кораблей союз¬ной эскадры показывает, что Англия и Франция с самого начала не стреми¬лись сосредоточить в Черном море большое число винтовых линейных ко¬раблей, полагая (и как впоследствии оказалось, совершенно справедливо), что и тех сил, которые они сконцентри¬ровали в Босфоре, вполне достаточно для победы.
Интересно, что против Балтийского флота, который насчитывал в строю 26 линейных кораблей, 14 фрегатов, 9 пароходофрегатов и 2 корвета, противник направил весьма значительное количество новейших паровых кораблей. Суди¬те сами. В составе британской эскадры вице-адмирала Непира в Балтийском море в апреле 1854 г. насчитывалось 43 корабля, в том числе входило: 13 винто¬вых линейных кораблей и 7 парусных линейных кораблей; 8 винтовых фрегатов, 11 пароходофрегатов и 3 парохода для посылок. Французы на Балтику направили эскадру вице-адми¬рала Парсеваль-Дашена, в количестве 23 вымпелов: 1 винтовой и 8 парусных линейных кораблей, пароходофрегат, 7 парусных фрегатов, 6 паровых корветов.
Сравнивая составы союзных эскадр, действовавших в Балтийском и Черном морях, можно сказать, что большая часть винтовых линкоров находилась то¬гда за многие тысячи миль от Севасто¬поля, а потому заявления, что Черно¬морский флот не мог сражаться с про¬тивником, основу сил которого состав¬ляли единицы нового и отсутствующего у русских типа, на деле не совсем обос¬нованны.
Особенно тяжело переживал послед¬ствия Синопа Нахимов. Его современ¬ники (Богданович, Ухтомский. Шестаков) свидетельствовали, что адмирал мрачнел в случаях, когда речь заходила о сражении, говорил о нем неохотно и даже сердился, не разделял восторгов по поводу победы и считал, что дал анг¬личанам и французам предлог войти в Черное море. Позже Ухтомский вспоми¬нал: «Павел Степанович не любил рас¬сказывать о Синопском сражении. Во-первых, по врожденной скромности, и, во-вторых, так как полагал, что эта мор¬ская победа заставит англичан употре¬бить все усилия, чтобы уничтожить бое¬вой Черноморский флот, а он невольно сделался причиной, которая ускорила нападение союзников на Севастополь». Последствия Синопского сражения мо¬рально надломили Нахимова. Известно его высказывание: «Не важность побить турок, иное дело еслиб были вместо их другие. Мы всем обязаны Лазареву!». А вот отрывок из его письма or 19 марта 1854 г. к двоюродному брату: «Ты пи¬шешь, что вся Россия приветствует меня с Синопской победой, я же должен сознаться, что бодрым настроением ду¬ха наших команд, прекрасной матери¬альной частью флота Россия обязана покойному благодетелю Черноморско¬го флота адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву. Мне же остается благодарить всевышнего, что он даровал мне плоды неусыпной заботливости и постоянных трудов бывшего нашего начальника и друга. Право, всякий на моем месте сделал бы то же, что и я…» Из этик строк видно, что Нахимов достаточно критически оценивал свои действия в Синопе.
После объявления России войны, со¬юзники начали переброску сухопутных войск в Турцию. В апреле в Галиполли высадилось 11000 французских и 3000 английских солдат. От своих морских сил Лондон и Париж ждали активных боевых и, конечно же, победоносных действий. И вскоре эскадра направи¬лась к российским берегам. С 31 марта по 4 апреля пароходофрегаты врага по¬явились вблизи Севастополя, следя за Черноморским флотом а заодно гоня¬ясь за мелкими каботажными судами, в это время «Рестрибюшн» и «Нигер» вели наблюдение за Одессой, а 6 апреля туда двинулись и основные силы.
В это время Корнилову удалось до¬биться НЕВОЗМОЖНОГО. Благодаря его титаническим усилиям, в строю уже находились 12 линейных кораблей, 5 фрегатов, 6 пароходофрегатов и корвет, но флот пока стоял в Севасто¬польской бухте. Его командование обсуждало план действий против «супоста¬та». Получив ложные сведения о том, что неприятельская эскадра разделилась, и англичане пошли к Варне, а французы к Кавказу, Меншиков 7 апреля созвал со¬вещание, пригласив на него Корнилова и Нахимова. Светлейший князь предло¬жил послать в море для наблюдения за британцами 4 линейных корабля, по 2 фрегата и парохода, но поддерж¬ки от адмиралов не получил. Корнилов, в свою очередь, выдвинул план нападе¬ния на Варну 12 линейными кораблями. Разбив англичан, предполагалось вер¬нуться на ремонт в Севастополь до воз¬вращения французов с Кавказа.
Пока в Севастополе шло обсуждение плана разгрома Варны, основная часть англо-французской эскадры вела огонь по купеческим судам неподалеку от Одессы. Посчитав, что этого явно недостаточно, командование 8 апреля дви¬нуло свои силы к этому порту, 19 линей¬ных кораблей, фрегат и 6 пароходофрегатов встали в 10 милях от горо¬да. Об этом известили Меншикова и Корнилова, и выход флота в Черное море был отменен. 9 апреля к выстроившейся в линию уже в 3 милях от Одессы со¬юзной эскадре присоединилось еще 3 пароходофрегата. Теперь в ее состав входили линейные корабли «Британия», «Трафальгар», «Куин», «Агамемнон», «Родней», «Альбион», «Лондон», «Вендженс», «Беллерофон», «Санспарейль», «Фридланд», «Вельми», «Виль де Пари», «Анри IV», «Байярд», «Шарлемань», «Ие¬на», «Юпитер», «Маренго», фрегат «Аретуза», пароходофрегаты «Тайrep», «Самсон», «Хайфлауэр», «Террибл», «Ретрибюшн», «Вобан», «Декарт», «Могадор» и паровой корвет «Фьюри». В тот день один линкор ушел к Очакову и там вступил в перестрелку с береговыми ба¬тареями. Дандас и Гамелен отправили в Одесский порт «Фьюри» с требовани¬ем выдать им все русские и иностран¬ные суда. Но корвет был обстрелян с берега холостыми выстрелами и вер¬нулся назад.
Считая свою эскадру еще недостаточ¬но готовой к реальному бою, союзные адмиралы решили в ответ на обстрел «Фьюри» 10 апреля произвести обстрел города с моря ограниченными силами, назначив для этого парусную «Аретузу», колесные «Самсон», «Террибл», «Тайгер», «Ретрибюшн», «Вобан», «Декарт», «Могадор» и «героя» вчерашнего дня «Фьюри». Винтовые линкор «Санспарейль» и фрегат «Хайфлауэр» находились на всякий случай в резерве. Види¬мо, противник не хотел рисковать свои¬ми линейными кораблями, хотя Одессу прикрывало всего 32 полевых орудия 10 единорогов и 6 мортир. Увы, Черно¬морский флот уже не мог защищать свои прибрежные города.
10 апреля в 06:30 выделенный отряд начал обстрел Одессы, но, не выбрав конкретных целей, вел стрельбу хаоти¬чески. Береговые батареи открыли от¬ветный огонь. В это же время с англий¬ских баркасов по городу стали пускать ракеты. Однако уже через чac союзни¬кам стало ясно, что из затеи с обстре¬лом ничего не получается, так как вся¬кий раз они оказывались под огнем рус¬ских пушек. Особенно успешно дейст¬вовала 4-орудийная батарея № 6 прапорщика Щеголева. Противник на¬правил против нее 8 пароходофрегатов и линейный корабль, имевших в сумме 104 орудия в бортовом залпе Русские артиллеристы стойко отражали атаки превосходящих сил противника и нанес¬ли повреждения нескольким кораблям. К 14 часам на батарее кончились ядра, и она замолчала. Тогда Щеголев увел ар¬тиллеристов. Сразу после их ухода взо¬рвались зарядные ящики. На вражеских кораблях раздалось «Ура». Во второй половине дня Дандас и Гамелен решили зачем-то высадить десант в предместье Одессы с 6 английских гребных су¬дов. Но и тут их постигла неудача. 4 русских полевых орудия накрыли их картечью, и они повернули назад. Надо отметить, что это постыдное бегство происходило на виду огромного флота союзников. К 17 часам стрельба стихла. Узнав о подвиге артиллеристов прапор¬щика Щеголева, Николай I произвел героя в чин штабс-капитана и наградил орденом Св. Георгия 4-й степени, кото¬рый снял со своей груди. Получили награды и многие другие участники того неравного боя. Необходимо отметить, что бомбардировка наглядно продемон¬стрировала недостаточную выучку со¬юзных комендоров.
11 апреля неприятельское командова¬ние послало на разведку к Одессе пароходофрегат. Он вступил в перестрелку с береговыми батареями № 4 и № 5, но, получив несколько попаданий, вынуж¬ден был вернуться к эскадре. В этот день Россия, наконец, объявила войну Англии и Франции. 12 и 13 апреля эс¬кадра стояла напротив города, не пред¬принимая никаких действий. Дандас и Гамелен считали, что русские достаточ¬но наказаны. В результате обстрела в Одессе было разрушено 14 домов и повреждено 52, при этом погибли 7 и получили ранения 53 человека среди жителей и гарнизона. В порту сгорели 4 купеческих судна, а остальные затопили сами русские. Но все это было только пробой сил. Основной целью Ан¬глии и Франции являлись Черноморский флот и Севастополь. 10 апреля коман¬дующий английским экспедиционным корпусом лорд Раглан получил секрет¬ную инструкцию, в которой сообщалось: «никакой удар, который можно бы нане¬сти южной окраине Российской импе¬рии, не может сравниться по силе с взя¬тием Севастополя. Излишне добавлять, что этим было бы достигнуто уничтоже¬ние русского флота…». 14 апреля союз¬ная эскадра снялась с якоря и пошла к Евпатории.
15 апреля пароходофрегат «Влади¬мир», вышедший на разведку, обнару¬жил у берегов Крыма неприятельскую эскадру в составе 19 линейных кораб¬лей, 1парусного и 10 паровых фрегатов. В районе Евпатории союзни¬ки безнаказанно захватили купеческие суда, а затем двинулись к Севастополю. Утром 16 апреля они подошли к базе Русского флота на 10 миль. Первона¬чально англо-французское командова¬ние планировало затопить перед вхо¬дом в бухту 15 или 20 транспортов-брандеров, забитых камнем, чтобы за¬крыть выход в море. Но, усомнившись в успехе, решили от этого отказаться и начать блокаду.
17 числа на разведку к Севастопо¬лю был направлен «Агамемнон» под флагом контр-адмирала сэра Лайонса. Корабль подошел близко ко входу в Севастопольскую бухту и начал перед ней маневрировать, но русские на это не отреагировали и в море не вышли. Разведка результатов не дала, более того, плохо выправленный рангоут английского корабля и вялый перенос па¬русов при поворотах показали наблю¬дателям, что даже флагманский ко¬рабль союзников был недостаточно подготовлен, а управляла им недоста¬точно обученная команда. Оценив си¬туацию, 18 апреля Корнилов послал «Владимир» на разведку. Союзники по¬пытались его перехватить, но, увидев, что и на русских пароходофрегатах поднимают пары, прекратили пресле¬дование. Основные силы союзников никаких действий не предпринимали и держались в отдалении.
Внезапно неприятельская эскадра 19 апреля ушла в море. Причина этого осталась неизвестна. Возможно, что таким ма¬невром враги надеялись выманить Чер¬номорский флот из Севастополя. 22 ап¬реля союзники вернулись к Крымским берегам. Среди их морского командо¬вания шли споры о дальнейших дейст¬виях. В результате было принято рискованное решение отправить 25 апреля отряд контр-адмирала Лайонса, состоя¬щий из «Агамемнона», «Самсона» и «Хайфлауэра», к Феодосии. Отряд ком¬модора д’Шабанна, включавший в себя «Шарлемань», «Вобан» и «Могадор», на¬правился к Керчи. Таким образом, под Севастополем для несения блокады ос¬талось 17 линейных кораблей, фрегат и 4 пароходофрегата. Им в этот мо¬мент противостояли 12 линейных кораб¬лей, 7 фрегатов, 6 пароходофрегатов и корвет Черноморского фло¬та. В это время стояли туманные дни, облегчавшие скрытный выход кораблей из бухты и внезапное нападение на не¬приятеля.
Но русский флот в море не вышел. ТРАГЕДИЯ заключалась как раз в том, что вести его на неприятеля было неко¬му. Адмирал Лазарев создал на Черном море сильный флот, но воспитать себе достойную замену он, к сожалению, не успел. Нахимов в бой не рвался, а Меншиков не отважился взять на себя от¬ветственность за посылку флота а бой во главе с Новосильским и Истоминым. Как тут не вспомнить генерала Ермоло¬ва, который говорил об уникальном умении Николая I, никогда не ошиба¬ясь, всегда определять на ту или иную должность «самого неспособного…».
Командование обороной Крыма и Чер¬номорским флотом являлось лучшим подтверждением слов опального гене¬рала.
26 апреля отряд сэра Лайонса при¬близился к Феодосии, но обстрелянный с берега, ушел в море. В этот же день отряд д’Шабанна попытался подойти к Керчи. Но не тут-то было — один из его кораблей сел на мель. С большим тру¬дом «неудачник» был снят, и французы тут же покинули пролив. Встретившись в море, союзники взяли курс на Анапу. Пробыв там некоторое время, они на¬правились к Новороссийску. Не отва¬жившись напасть на эти города, эскадра двинулась вдоль побережья на восток. Пройдя Суджук-Кале, в начале мая она подошла к Сухум-Кале. Узнав там, что русские удерживают лишь Редут-Кале, сэр Лайонс и д’Шабанн приняли реше¬ние его захватить. 8 мая они, высадив на берег турецкий десант и обстреляв с «Агамемнона» и «Шарлеманя» крепость, вынудили ее защитников отойти к Кута¬иси, предав огню склады, купеческую часть города и ближайшие деревни. Захват Редут-Кале стал крупной побе¬дой союзников на Черном море, после чего они двинулись на север. В это вре¬мя Серебряков, ничего не зная о дейст¬виях противника, на двух греческих бригах отправил 160 балаклавцев и больных из Новороссийска в Керчь. Англо-французы перехватили их в море. После это¬го они вновь появились у Новороссий¬ска, а потом направились в Геленджик, где сэр Лайонс организовал встречу с горцами, воюющими с русскими вой¬сками. Призвав их продолжать борьбу и пообещав всяческую помощь, англий¬ский адмирал увел эскадру в Каварну.
Черноморский флот тем временем стоял в бухте, а союзники исправно его стерегли. Густые туманы мешали точно¬му определению состава их эскадры. Иногда с Георгиевского маяка отмечали то 31 корабль, то 27. Осмелев, в Черное море вошла и турецкая эскадра с присо¬единившимся к ней «Терриблом». Анг¬личане же потерпели неудачу 30 апреля. В этот день отряд в составе «Тайгера», «Нигера» и «Везувия» вел разведку око¬ло Одессы. В тумане «Тайгер» отделил¬ся от других кораблей, а затем сел на мель недалеко от берега. Попытка сняться самостоятельно не удалась, и вскоре корабль обстреляла русская 4-орудийная батарея конной артил¬лерии. «Тайгер» сразу загорелся в двух местах, а его командир получил смер¬тельное ранение. Английские снаряды не могли поразить русские пушки, так как только одно орудие могло вести навесной огонь. Видя безнадежность сво¬его положения, на пароходофрегате спустили флаг. Когда к берегу прибли¬зились шедшие на выручку «Нигер» и «Везувий», береговые батареи открыли по ним огонь из 12 орудий. У противника было 20 орудий, но его все-таки отогна¬ли от берега. На «Нигере» 3 моряка получили ранения. Разбитый и не сня¬тый с мели «Тайгер» был в восьмом часу вечера зажжен и взорван. Так британцы в этой войне потеряли свой первый бое¬вой корабль (и, как оказалось, предпос¬ледний).
Сведения об излишне осторожных и неумелых действиях союзников стали известны Корнилову, и он начал пони¬мать, что эскадра «двух первых морских держав» на самом деле не так грозна, как хочет казаться. 5 мая два пароходофрегата врага последний раз подо¬шли к Севастополю, а в ночь на 6 туда, используя густой туман, прорвался пароход «Эльборус» под командованием капитан-лейтенанта Попова. Это еще раз доказывало, что блокада была сла¬бой и неэффективной. К тому же в тот день она была прекращена совсем — англо-французская эскадра спешно уш¬ла в море. Отсутствие противника уста¬новил «Владимир», вышедший 8 мая на разведку. В этот день неприятельский флот уже стоял на якорях в Бальчике и Коварне. Что же случилось?
Случилось следующее. Русские вой¬ска 5 мая осадили на Дунае крепость Силистрию, падение которой открывало дорогу на Варну и Бальчик, Эти турец¬кие порты и бросились спасать союзные адмиралы, явно не надеясь на осман¬ский флот. 7 мая англо-французское командование провело совещание, на котором было принято решение об отправке в Варну экспедиционных войск. В этой ситуации требовалось продол¬жать блокаду Севастополя. Но Дандас и Гамелен считали иначе. Снятие блокады они объясняли густыми и частыми тума¬нами, мешавшими им наблюдать за не¬приятелем. Да и длительное нахожде¬ние кораблей в море, по их мнению, ве¬ло к коррозии корпусов. Так союзные адмиралы совершили стратегическую ошибку, дав возможность Черномор¬скому флоту беспрепятственно выхо¬дить в море. Они ухитрились сделать Черное море НИЧЕЙНЫМ. Сложилась парадоксальная ситуация, когда и рус¬ский флот, и турецкий, и союзная эскад¬ра, расположились в базах, предостави¬ли противнику инициативу.
Корнилов решил воспользоваться си¬туацией и предложил Меншикову отпра¬вить Нахимова с эскадрой в море с це¬лью атаковать неприятеля, если тот ока¬жется слабее. В противном случае предполагалось уйти под прикрытие бе¬реговых батарей. Меншиков отверг это предложение начальника штаба. Мо¬рально надломленный Нахимов также не поддержал его. 10 мая он жаловался генерал-майору Рейнеке на рискован¬ные замыслы Владимира Александро¬вича. Считая последнего самонадеян¬ным, а пренебрежение к неприятелю опасными, он предполагал, что вышедшая в море эскадра могла попасть в ловушку и погибнуть, а если ей все же уда¬лось бы уйти от противника, то это бегст¬во могло подорвать моральный дух ко¬манд русских кораблей. После Синопа Павел Степанович полностью охладел к морским баталиям и не стремился на¬пасть на «неприятеля, превышающего его в силах». Как раз в это время журнал «Рус¬ский инвалид» перепечатал статьи из иностранных газет, где писалось, что Черноморский флот, находящийся под командованием Нахимова, сильнее союз¬ной эскадры, и все-таки боится выйти из Севастополя якобы из-за трусости своего командующего. Павел Степанович не был трусом, но надо признать и то, что он пос¬ле Синопа НЕ ХОТЕЛ ВЫХОДИТЬ В МОРЕ. Так Корнилов оказался в одиночестве. Но он все же добился разрешения Меншикова на проведение учений в море. С 11 мая 1854 г. начались практические плавания кораблей Черноморского флота.
Союзников в это время больше волно¬вали Балканы. К началу мая они уже сосредоточили в Галиполли 32000 фран¬цузских и 13000 английских солдат для защиты Стамбула и Адрианополя от внезапного русского морского десанта. Но русские высаживаться не спешили, и тогда последовало решение о перебро¬ске войск в Варну, что и начали осуще¬ствлять 16 мая. Дандас и Гамелен, не помышляя об активных действиях про¬тив Черноморского флота и российских портов, расположились в бухте Коварны якобы для защиты болгарского побере¬жья. Для наблюдения за русским фло¬том выделили две эскадры пароходофрегатов, которые и были направлены к Севастополю. Кроме этого, Дандас ре¬шил с 19 мая начать блокаду устья Ду¬ная, чем намеревался осложнить положение русских войск под Силистрией, но добиться этого не удалось. Кроме блокады Дуная, пароходофрегаты пыта¬лись препятствовать движению русских купеческих судов, противодействуя ка¬ботажным перевозкам.
Несмотря ни на что, Николай I упорно не желал верить в возможность высадки неприятеля в Крыму и денег на возведе¬ние укреплений вокруг Севастополя не выделял. Фактическое строительство бастионов началось только в апреле, да и то на средства, собранные городски¬ми купцами. Предполагалось возвести восемь бастионов, но из-за нехватки материалов инструмента и людей темпы работ были очень, низкими.
Корнилов же не упускал случая выво¬дить в море корабли. Так, 26 мая он от¬правил «Владимир» под командованием Бутакова в Синоп. Пароходофрегат по¬дошел к разрушенному порту, но турец¬ких судов там не обнаружил и вернулся в Севастополь. Тем временем ремонт двух линейных кораблей завершился, и Черноморский флот полностью восста¬новил свою боеспособность. Но Меншиков не отважился выпустить его в море. Нерешительность командующего объяснялась боязнью рисковать и не¬сти ответственность за свои действия. Именно за это он после войны подверг¬ся суровой и справедливой критике. Лейтенант Лебедев в 10-м томе «Исто¬рии русской армии и флота» обвинил Меншикова в том, что тот не вывел корабли в море. Лебедев писал: «Менши¬ков приучал флот к пассивной роли, за¬ставляя мучиться бессилием, не давал пользоваться выгодной погодой, срав¬нивающей шансы противников, для по¬иска и истребления, или хотя бы нанесения вреда неприятелю».
30 мая «Фьюри», «Террибл» и «Декарт» вновь подошли к Севастопо¬лю. 31 мая ночью Корнилов вышел в мо¬ре с отрядом пароходофрегатов Панфи¬лова на поиск противника, но никого не обнаружил и утром 1 июня вернулся в Севастополь. Через два дня непри¬ятельский отряд вновь показался вбли¬зи русской базы. Корнилов приказал Панфилову выйти из Севастополя и сра¬зиться с врагом. Пароходы «Владимир», «Громоносец», «Бессарабия», «Крым» и «Херсонес» устремились навстречу ко¬раблям союзников. Позже к ним присо¬единился и «Одесса». Но разница в скорости хода привела к тому, что более быстрый «Владимир» первым подошел на дистанцию огня и начал перестрелку, наконец-то встретившись с противни¬ком в реальном бою. И что же? Обменявшись несколькими выстрелами с русским кораблем, союзные пароходофрегаты при подходе отряда Панфи¬лова увеличили скорость и поспешно покинули место боя. Попытка преследо¬вать их не удалась, и отряд повернул об¬ратно к Севастополю. Союзники после¬довали за ним, держась на расстоянии. Этот случай еще раз показал, что непри¬ятель опасался настоящего боя, хотя и имел преимущество как в скорости, так и по числу орудий — 57 против 41. Види¬мо, командование поставило перед ни¬ми задачу — только наблюдение за Чер¬номорским флотом. Видя такое поведе¬ние противника, Меншиков разрешил Корнилову отправлять «Владимир» в дальнее крейсерство.
7 июня неприятельские пароходы вновь показались вблизи Севастополя. А 8 во время выхода отряда кораблей Черноморского флота к Херсонесскому маяку линейный корабль «Святослав» из-за налетевшего шквала сел на мель. Но в этот день противник у русских бе¬регов не появлялся, и 9 июня под руко¬водством контр-адмирала Истомина линкор с мели был беспрепятственно снят. Стороны так и не отважились на решительные действия, боясь потерять свои корабли, и потому ограничивалась посылкой в море отрядов пароходов.
Союзники между тем продолжали наращивать свои силы на Черном море. В середине июня в Коварне бросила якорь океанская эскадра вице-адмира¬ла Брюа. Она состояла из 6 линей¬ных кораблей — винтовых 114-пушечно-го «Монтебелло» (160 лс), 90-пушечного «Наполеона» (960 лс), 76-пушечного «Жан Бара» (450 лс) и парусных — 82-пушечного «Сюффрена», 70-пушеч¬ных «Виль де Марсо» и «Алжира». Их сопровождали 40-пушечный винтовой фре¬гат «Памона» (220 лс) и 14-пушечный пароходофрегат «Кафарелли» (450 лс), а также 2 8-пушечных винтовых кор¬вета — «Роланд» и «Примоге» (оба по 400 лс). Брюа стал младшим флагма¬ном французской эскадры. Приход его соединения заметно усилил флот анти¬российской коалиции в Черном море. Но тактика и после этого осталась преж¬ней — давить на противника постоянной угрозой применения силы. Вместо во¬зобновления блокады Севастополя англичане и французы осуществляли мелкие диверсии.
Пыталось что-то предпринять и коман¬дование Черноморского флота.
4 июня Меншиков и Корнилов отпра¬вили в Азовское море для его защиты от¬ряд контр-адмирала Вульфа в составе 4 пароходов, шхуны, 5 барка¬сов и 2 транспортов. 12 июня Корни¬лов разделил флот на четыре эскадры: первая была отдана под флаг Истомина; вторая — Новосильского; третья — Вукотича.: четвертая — Панфилова. Эскадры должны были каждый день по очереди выходить к Херсонесскому маяку, но не дальше. Меншиков же пытался убедить Николая I в том, что союзники любыми силами постараются уничтожить Черно¬морский флот и поэтому обязательно попытаются захватить Крым, и даже на¬звал место предполагаемой высадки противника — район Евпатории. В пись¬ме от 29 июня 1854 г. он сообщает им¬ператору, что в Крыму всего 22700 человек пехоты и 1128 — кавалерии при 36 легких орудиях, и что если союзники вы¬садят на полуостров 50000 или 60000 солдат и начнут правильную осаду, то Севастополь непременно падет, и Чер¬номорский флот погибнет: «Неприя¬тель — как предполагать можно — или сделает нападение из Феодосию, или постарается прорваться в Керченский пролив, или, наконец, высадить войско в Евпатории, либо между сим городом и Севастополем, чтобы устремиться на сей последний, как на главнейшую цель войны, объявленной России… Против внезапного нападения Севастополь, ко¬нечно, обречен [так в тексте письма. — Прим. ред.] достаточно временными своими укреплениями. Но против пра¬вильной осады многочисленного врага и против бомбардирования с берега средства нашей зашиты далеко несо¬размерны будут со средствами осаждающих…».
Однако в Петербурге никак не отреагировали на это. Тогда в отчаянии Meншиков написал письмо князю Гор¬чакову: «Я настаиваю в Петербурге на необходимости подкрепления и прошу Вас, любезный князь, принять мою просьбу в серьёзное соображение. Ес¬ли наш флот уничтожат, то ведь мы на двадцать лет потеряем всякое влияние на Восток, который со всех сторон, и с моря и со стороны княжеств, будет для нас неприступен». Но все было тщет¬но. Воистину, нет пророка в своем оте¬честве.
Время шло. Хотя флот дальше Херсонеса не ходил, но Корнилов решил отправить пароход «Эльборус», вооружен¬ный 6 пушками, в дальнее крей¬серство. 30 июня капитан-лейтенант Попов вывел его в море. Пароход дейст¬вовал между мысом Керемпе, Босфо¬ром и Севастополем. 1 июля он захва¬тил у Керемпе турецкий купеческий бриг, сжег его и двинулся к Босфору, По пути был настигнут и сожжён еще один бриг. К вечеру «Эльборус» приблизился к Босфору, однако утром следующего дня с него заметили, что из пролива выходят 15 или 20 неприятельских су¬дов, и крейсер вынужден был возвра¬титься. 3 июля он вошел в Севастополь¬скую бухту. После этого с 6 по 8 июля Бутаков выводил «Владимир» в крей¬серство между Одессой и Очаковым, но неприятеля не встретил и направился к берегам Фракии, где он захватил и сжег три торговых судна. Но это был лишь «показ флага», потому что прервать морские перевозки противника два ко¬рабля, конечно же, не могли. Зато успех русских крейсеров показал, что морское командование союзников не стреми¬лось оказать им никакого противодейст¬вия, и лишь только выражало возмуще¬ние их деятельностью.
Откровенное бездействие Дандаса и Гамелена вызвало у правительств Анг¬лии и Франции открытое негодование и возмущение. Наполеон III и королева Виктория полагали, что их эскадры, имея преимущества перед Черномор¬ским флотом, будут действовать смело и решительно. Но не тут-то было. Адми¬ралы продолжали стоять со своими ли¬нейными кораблями в бухте Каварны. Тогда в июне эскадру привлекли к переброске экспедиционного корпуса в Вар¬ну на помощь осажденной Силистрии. Но в Варне свирепствовала эпидемия холеры, и экипажи кораблей стали еже¬дневно терять десятки матросов и офи¬церов.
Но Англия и Франция, не добившись военной победы над Россией в откры¬том бою, одержали огромную победу в политической борьбе. Им удалось убе¬дить императора Франца-Иосифа, что¬бы он предъявил Николаю I ультиматум с требованием вывести русские войска из Молдавии и Валахии. 28 июня Авст¬рия заключила с Турцией договор на протекторат над Дунайскими княжест¬вами. Извещённые о том, что Австрия сосредотачивает свои войска на грани¬це с Россией, правительства Англии и Франции решили приступить к подго¬товке экспедиции в Крым.
В конце июня союзное командование на Балканах получило приказ о подго¬товке экспедиции в Крым. 24 июня в Варне был собран совет, на котором присутствовали маршал Сент-Арно, ге¬нерал-лейтенант Раглан, вице-адмира¬лы Дандас, Гамелен и Брюа, контр-ад¬мирал Лайонс, начальники штабов анг¬лийского и французского экспедиционных корпусов. На нем Дандас заявлял о сложности и опасности десантной опе¬рации и выражал свое несогласие с этим замыслом. Но Париж и Лондон уже решили, что высадка в Крыму состоится, и никакие возражения на этот счет не принимались. По окончании совета союзные адмиралы начали подготовку к предстоящему походу.
Для выбора места десантирования 9 июля Дандас, Лайонс и Брюа повели к Крыму объединенную эскадру. Вместе с ними плыли генералы Браун и Канробер. Эскадра в составе «Монтебелло», «Фридланда», «Наполеона», «Жан Бара», «Иены», «Маренго», «Сюффрена», а также «Британии», «Трафальгара», «Ага¬мемнона», «Санспарейля», 3 других английских линкоров и 6 пароходофрегатов двигалась к российским бе¬регам. 13 июля она подошла к полуост¬рову. Канробер прибыл на борт «Фьюри» к Лайонсу, и они отправились осмат¬ривать побережье. В Севастополе была объявлена боевая тревога. Линейные корабли союзников держались вне дей¬ствия береговых батарей, а «Фьюри» и «Касик» подошли поближе. Ближайший «Фьюри» попал под обстрел с Волоховой башни и батареи Карташевского и, получив четыре ядра, отошел к Бельбеку. Другие пароходы направились к мы¬су Лукулл. Потом «Фьюри», «Касик» и «Террибл» двинулись вдоль берега к Ев¬патории. В это время был полный штиль и четыре винтовых линейных корабля союзников буксировали по 2 и 3 па¬русных, совершая маневры. Это было забавное зрелище, и взглянуть на него собрались многие жители Севастополя. Нахимов, прибыв посмотреть на непри¬ятельскую армаду, сказал: «Проклятые самовары! Не даром я так не люблю их!». К 18:00 из района Евпатории вер¬нулись пароходы, и эскадра ушла за Херсонесский маяк. Там комиссия под¬нялась на борт «Агамемнона» и напра¬вилась на нем в Варну. Остальные ко¬рабли 15 июля продолжали маневриро¬вать у Георгиевского монастыря и Бала¬клавы. Пароходы подходили к берегу и производили промеры глубин, открыто демонстрируя цель своего похода. По¬том «Британия» и «Монтебелло», буксируемые пароходами, подошли к берегу в районе Балаклавы. Закончив промеры, Дандас и Брюа направились к Фео¬досии, изучая южный берег Крыма. Оттуда их эскадра повернула к Варне и в ночь на 18 июля бросила якорь в бухте Коварны.
16 июля Корнилов выслал на разведку в море «Владимир». Тот не обнаружил ни одного неприятельского корабля в 20 милях от Севастополя, и 18 июля выхо¬ды к Херсонесскому маяку были возоб¬новлены.
Своими действиями противник пока¬зал, что готовится к высадке. В такой ситуации Меншиков и Корнилов обязаны были вывести флот в море, чтобы он демонстративно крейсировал около Крымских берегов. Это, несомненно, отрезвляюще подействовало бы на Дандаса и Гамелена и стало поводом для отказа от экспедиции. Но флот остался в Севастополе. Лишь 22 числа пароходофрегаты «Владимир» и «Крым» попытались настигнуть вражеский пароход, замечен¬ный вблизи Севастополя. Однако догнать его так и не удалось. Неприятель от¬кровенно демонстрировал свое нежела¬ние сражаться на море, но командова¬ние обороной Крыма не воспользова¬лось этой уникальной возможностью.
Трагизм происходящего заключался еще и в том, что вероятность появления англо-французского флота в Черном море и ответные меры рассматривались адмиралом Лазаревым и светлейшим князем Меншиковым, занимавшим тог¬да пост морского министра, аж в 1836 г.
Лазарев представил тогда Меншикову подробный отчет, что надо делать для предотвращения захвата Севастополя. Но за 18 лет Морское министерство не предприняло НИЧЕГО, чтобы сделать базу флота неприступной. Россия все¬гда готовилась к войнам и всегда была к ним хронически не готова.
Тем временем положение Черномор¬ского флота, Севастополя и Крыма рез¬ко ухудшилось. 21 июля Австрия предъ¬явила ультиматум России с требовани¬ем вывести войска из Дунайских кня¬жеств, в противном случае угрожая объ¬явлением войны. В этот момент армия под командованием фельдмаршала Паскевича завершила подготовку к штурму осажденной Силистрии. Оказавшись в безвыходной ситуации и понимая, что австрийская армия своим ударом с тыла может отрезать русским войскам путь к отступлению, 22 июля Паскевич начал отход из Молдавии и Валахии за Дунай. До конца августа русские переправи¬лись на левый берег Прута, оставив Ду¬найские княжества, из-за занятия кото¬рых, собственно, и началась война. Ос¬тавленную территорию оккупировали австрийцы и боевые действия на Дунае прекратились. Это обстоятельство поз¬волило союзникам высвободить свои силы в Болгарии и начать подготовку к высадке в Крыму. Самое обидное, что в 1849 г. Николай I спас императора Дву¬единой монархии Франца-Иосифа во время революции в Венгрии, введя туда свои войска, но в политике благодарно¬сти и благородства не бывает.
В начале августа в Варне была созда¬на мощная группировка англо-француз¬ских войск численностью до 57000 че¬ловек, готовая к отправке в Крым. Одна¬ко эпидемия холеры ежедневно ослаб¬ляла их силы. Так, к 14 августа француз¬ская эскадра потеряла около 1000 чело¬век, большие потери были и у англичан. Только на «Британии» умерло 120 чело¬век, на «Виль де Пари» — 140, а на «Монтебелло» аж 230! Но операция могла сорваться и из-за неожиданно вспыхнув¬шего 10 августа в городе пожара. Огонь уже подбирался к пороховым складам, и в случае их взрыва захват Крыма при¬шлось бы отложить. Но маршал Сент-Арно организовал тушение пожара. Бла¬годаря смелым действиям французских и английских солдат, удалось справить¬ся с огнем. Катастрофа была предот¬вращена, и подготовка к экспедиции в Крым продолжилась.
В это время Меншиков и Корнилов, ничего не зная о конкретных замыслах противника, так как не следили за ним, решили, что вторжения неприятеля в этом году уже не состоится. Это тем бо¬лее поразительно, что летом 1853 г. русский флот вел активную разведку в Черном море, но летом 1854 ему этого сделать не позволили. Здесь несомнен¬ная ошибка Меншикова и Корнилова, которые должны были использовать все возможности для сбора сведений о неприятельском флоте.
Так, в ночь на 7 августа «Эльборус» вышел из Севастополя к мысу Керемпе, но уже на следующий день на нем вы¬явилась нехватка угля и крейсерство ограничилось захватом и сожжением ку¬печеского брига вблизи Босфора. Досадно, но русский крейсер не выявил сосредоточение большого количества транспортов в Бальчике и Варне, осуществлявшееся в это время. 11 августа к Севастополю приблизились 3 неприятельских парохода. Кораблям, гото¬вившимся выйти к Херсонесскому мая¬ку, было приказано остановиться. 18 ав¬густа Корнилов объявил о прекраще¬нии выходов к Херсонесскому маяку. На следующий день Меншиков напи¬сал императору: «Мы атакованы здесь в течении этого года. Мы не будем атакованы по двум важным причинам: во-первых, потому, что все приготовления к значительному десан¬ту не могли выясниться до настоящего времени и, вероятно, не могут быть окончены к известному сроку ввиду приближающегося позднего времени. Вторая причина та, что неприятель знает, что мы сильны и сосредоточены и что численное превосходство, неза¬висимо от позиций, с приближением 16-й пехотной дивизии переходит на нашу сторону».
По иронии судьбы союзники уже с 12 августа вели в Варне погрузку экспедиционного корпуса на корабли. Вот когда надо было устраивать Нахимову и Корни¬лову «Наварины». Внезапный удар по Варне мог бы спасти Крым и предотвра¬тить захват Севастополя. Но ничего этого не произошло, и союзники спокойно про¬должали готовиться к походу. В Варне и Бальчике сосредоточилась огромная ар¬мада, состоящая; из 10 английских и 15 французских линейных кораблей. Ахмет-паша привел туда 9 турецких линко¬ров, причем среди них были 3 новых — «Пейки-Зафер», «Махмудие» и «Шериф». В нее так же входили 2 английских па¬русных фрегата и 3 корвета, француз¬ские корвет и 4 брига. 21 англий¬ский и 16 французских паровых фрега¬тов. В портах так же находилось около 300 транспортов.
Готовясь к экспедиции в Крым, про¬тивник обязан был блокировать Севастополь, чтобы обезопасить свои ко¬рабли с десантом от возможного удара русского флота. Но союзное командо¬вание в очередной раз пренебрегло элементарными мерами предосторож¬ности. Более того, не удалось даже со¬гласовать свои действия по движению экспедиционного корпуса к русским берегам. 22 августа французы под ко¬мандованием нетерпеливого маршала Сент-Арно погрузили 4 дивизии — 28000 человек с 68 полевыми и 65 осадными орудиями на свою эскадру, разделенную на две части. Боевая эскадра в составе 6 линейных ко¬раблей взяла no 500 человек на борт, а транспортная, состоявшая из 9 линкоров — по 1500. Остальные раз¬местились на пароходофрегатах, пароходах и парусных транспортах. 9 турецких кораблей приняли 1 турецкую же дивизию — 7000 человек с 12 полевыми и 9 осадными орудиями. Сент-Арно не стал дожидаться «товарищей по оружию» и первым вышел из Варны в море. Он направился к острову Змеиный. Англичане, ведомые рассудительным генерал-лейтенантом лордом Рагланом, лишь 24 августа, не спеша, закончили погрузку своих пяти дивизий — 27000 человек с 60 поле¬выми и 40 осадными орудиями на 2 линкора, пароходофрегаты, транспор¬ты — и тоже стали покидать Варну. 8 линейных кораблей британцы вы¬делили в охранение десанта.
Таким образом, экспедиционный корпус разделился на две части. Фран¬цузская и турецкая эскадры с большим количеством транспортов в этот мо¬мент (из-за перегрузки кораблей пехотой, артиллерией, кавалерией, снаря¬жением и боеприпасами) были уязви¬мы как никогда. Они это и сами при¬знавали. Но и в этот раз Черноморский флот не покинул Севастополь, так как руководство обороной Крыма даже не догадывалось, что неприятель уже на¬правляется к ним.
Только 28 августа английская эскад¬ра соединилась с французской и ту¬рецкой у Змеиного. И тут союзники вновь потрясли весь мир своими «стратегическими талантами». Они устроили военный совет, чтобы ре¬шить, где лучше осуществить высадку десанта. На нем разгорелись жаркие споры, а в результате приняли реше¬ние еще раз произвести разведку бе¬рега. Сент-Арно был уже тяжело болен и поэтому не смог в ней участвовать. Эскадра союзников вместе с транс¬портами продолжала стоять у Змеино¬го. На повторное обследование Крым¬ских берегов отправился отряд в со¬ставе линейного корабля «Агамемнон» и пароходофрегатов «Примоге», «Карадок», «Самсон». На «Примоге» находился практически весь штаб француз¬ского экспедиционного корпуса, а на «Карадоке» — командующий англий¬скими войсками лорд Раглан вместе со своим штабом. Больший авантюризм трудно себе представить. Если бы с ними что-то случилось, то экспедици¬онный корпус союзников мог просто-напросто лишиться своего командоваия и высадка в Крыму не состоялась.
29 августа неприятельский отряд по¬дошел к Севастополю, но это не вызва¬ло никаких подозрений у командования Черноморского флота. Оно пребывало в полном неведении, что главные силы врага вот-вот появятся перед Крымски¬ми берегами. Осмотрев ближайшие к Севастополю берега, корабли союзни¬ков пошли к Евпатории и там лорд Раг¬лан обнаружил идеальное место для вы¬садки десанта между озерами Кизил-Ярским и Качик-Вельским, После этого отряд беспрепятственно направился к союзной армаде, томившейся в ожида¬нии. 30 августа, она двинулась к Крыму. Переход осуществлялся крайне неуме¬ло и неорганизованно. Он не обеспечи¬вался ни разведкой, ни должным охра¬нением. Французские линейные кораб¬ли стрелять не могли из-за закрытых орудийных портов, а восемь английских кораблей физически не могли прикрыть огромные группы транспортов, растяну¬тых на многие мили. При встрече с рус¬ским флотом союзное командование предполагало отказаться от высадки и вернуться назад в Варну. Но Черномор¬ский флот в море не вышел и противник, имея в своем составе 89 боевых кораб¬лей и 300 транспортов, 1 сентября подо¬шел к полуострову.
Для Меншикова и Корнилова это было полной неожиданностью. Они все лето ждали появления союзного десанта, но Севастополь к обороне подготовить не успели, а император не позволил сосре¬доточить в Крыму необходимое количе¬ство войск. Таким образом, полуостров оказался не защищен. В этой ситуации Меншиков и Корнилов были обязаны, не дожидаясь высочайшего повеления из Санкт-Петербурга, атаковать неприятеля силами флота. Но светлейший князь не разрешил кораблям выйти из бухты и напасть на врага. Сам же он с войсками направился к реке Альма, но и там не оказал противодействия вражескому десанту. Поэтому 2 сентября противник спокойно начал высадку своего 62-ты¬сячного экспедиционного корпуса при 134 полевых и 114 осадных орудиях на берег у Евпатории. В этот же день Корнилов отдал приказ всем кораблям быть готовыми выйти в море, но и он не решил¬ся в этот момент на самостоятельные действия. Это была, несомненно, грубей¬шая ошибка Меншикова и Корнилова. Еще можно было сорвать планы союзни¬ков, нанеся по ним комбинированный удар с суши и с моря, пусть даже ценой гибели части флота. Хотя русские этого и не знали, но момент был выгоднейшим, ведь реальное противодействие могли оказать только 8 английских линейных кораблей, в то время как Черноморский флот располагал 14 линейными кораблями, 7 фрегатами, 2 кор¬ветами, 6 пароходофрегатами, 5 пароходами и 2 бригами.
Удар Черноморскому флоту облегчал¬ся тем, что Союзники расположились у Евпатории в полном беспорядке. Выход флоту в море был открыт, так как непри¬ятель увлекся высадкой до такой степе¬ни, что оставил Севастополь без наблю¬дения. Благодаря этому 2-пушечный пароход «Тамань» свободно вышел в Черное море в ночь с 6 на 7 сентября и направился к мысу Керемпе. Там он за¬хватил и сжег турецкий купеческий бриг, 8 сентября русский пароход проверял купеческие суда между Босфором и Варной и только в полдень 9 сентября он прибыл в Одессу, не встретив ни од¬ного вражеского военного корабля.
Ученики адмирала Лазарева не сдела¬ли того, что должны были бы сделать — вывести флот в море и дать бой. Поэто¬му высадка неприятеля прошла без противодействия. Таким образом, судьба Черноморского флота и Севастополя, а по сути дела и всей войны, была факти¬чески предрешена. Англо-франко-ту¬рецкий экспедиционный корпус, разбив русские войска под командованием Меншикова, воспользовавшись ошибками главнокомандующего обороной Кры¬ма на реке Альма, 8 сентября, двинулся к Севастополю. Так началась АГОНИЯ Черноморского флота. Корнилов, при¬быв на Альму, застал ужасающую карти¬ну разгрома русской армии. Там он по¬лучил приказ Меншикова затопить не¬сколько старых кораблей у входа на рейд. Но начальник штаба не хотел бесславной гибели своего флота в Севасто¬польских бухтах подобно туркам в Синопе. 9 сентября он собрал на военный совет флагманов и командиров кораб¬лей на линкоре «Великий князь Констан¬тин» и на нем призвал их выйти в море и дать бой союзной эскадре, напав на нее у мыса Лукулл, чтобы спасти честь Черноморского флота.
Но было поздно, поскольку непри¬ятель уже высадил десант со своих ко¬раблей, а сражение с превосходящим по силе противником неминуемо закон¬чилось бы поражением русских безо всякой пользы для обороны Севастопо¬ля. Корнилова поддержали только Нахи¬мов, Истомин, Вукотич, Ильинский и Асланбегов, а остальные стали рассуждать о целесообразности этого решения. Та¬ким образом, флагманы и командиры ко¬раблей выразили свое недоверие на¬чальнику штаба флота и герою Синопа. И тогда капитан 1-го ранга Зорин пред¬ложил затопить несколько старых ко¬раблей на выходе из бухты, чтобы пре¬градить путь противнику на Севасто¬польский рейд. Фактически он повторил приказ Меншикова. С ним согласилось большинство присутствовавших на со¬вете. Корнилов попытался повести флот на врага собственной волей и неизвестно, чем бы все кончилось, но в это время в Севастополь вернулся светлейший князь. Узнав о замысле Корнилова, он вызвал его к себе и запретил ему это де¬лать, повторно приказав затопить ко¬рабли на выходе из бухты. Корнилов продолжал упорствовать, и Меншиков даже пригрозил, что отправит его в Ни¬колаев, если он будет настаивать на своем. Начальнику штаба Черноморско¬го флота пришлось подчиниться.
В тот день Корнилов и Нахимов пере¬жили личную ТРАГЕДИЮ. Их любимое детище — корабли Черноморского фло¬та по приказу Меншикова должны были быть затоплены на выходе из Севасто¬польской бухты, чтобы предотвратить прорыв противника на внутренний рейд, 11 сентября первыми на дно пошли лин¬коры «Уриил», «Селафаил», «Варна», «Силистрия», «Три святителя», фрегаты «Флора» и «Сизополь». По воспоминаниям лейтенанта Павловского, опубликованным в «Морском сборнике» №2 и №3 за 1860 г., корабли топили в такой спешке, что с них даже не были сняты орудия, не были выгружены порох и ядра, и они все это унесли с собой в мор¬скую пучину. Так 11 сентября 1854 г. на¬чалось УНИЧТОЖЕНИЕ Черноморского флота.
Предсказания Меншикова полностью сбылись. Севастополь, не имевший мощных укреплений с суши, с семиты¬сячным гарнизоном и экипажами кораб¬лей Черноморского флота в 24500 че¬ловек был фактически обречен. 15 сен¬тября Корнилов записал: «Но что ожидать, кроме позора, с таким клочком войска, разбитого по огромной местности, при укреплениях, созданных в двухнедельное время?». Только благодаря титаническим усилиям по возведению фортификационных сооружений вокруг главной базы флота, энергии руководителей его обороны — Корнилова, Нахи¬мова, Тотлебена, Истомина, мужеству и стойкости российских офицеров, мат¬росов, солдат и жителей города, он продержался 349 дней. Защитники возво¬дили бастионы и проводили вылазки в лагерь противника, нанося ему немалый ущерб. 29 сентября береговые батареи подбили австрийский транспорт кото¬рый прибило к берегу. Позже союзные пароходофрегаты ваяли его на буксир и отвели в свою базу.
Лишь 5 октября союзники подготови¬лись к штурму Севастополя и решили начать его комбинированными ударами с суши и с моря. Перед этим, 3 октября, на борту «Могадора» состоялся воен¬ный совет с участием Дандаса, Гамелена и Ахмет-паши. На нем британский ад¬мирал воспротивился использованию эскадры при штурме Севастополя, ссы¬лаясь на то, что против деревянных бор¬тов его кораблей будут стоять каменные стены русских фортов. Его, конечно же, поддержал Гамелен. Однако армейские генералы и Лайонс стали настаивать на выполнении этого плана. Здесь опять проявился разный взгляд на ведение войны у двух английских флагманов. По плану захвата Севастополя его обстрел должен был начаться с суши и с моря одновременно. Союзной эскадре представился случай продемонстрировать свои сверхмощные и сверхдальнобойные орудия, а также выучку комендоров.
Осадные батареи открыли огонь в 6:30. Но с моря не прозвучало ни одного выстрела. Вместо того чтобы стоять пе¬ред городом, корабли французов и ту¬рок только с 9 часов утра начали поки¬дать Камышовую бухту. Англичане дви¬нулись из Балаклавы в 10:50. Первона¬чально союзные командующие планиро¬вали вести обстрел береговых батарей на ходу, но потом решили встать вдоль берега и вести огонь «со стопа». Французские и турецкие корабли должны бы¬ли обстреливать Южную сторону, а английские — Северную. Турецкий адми¬рал Ахмет-паша вел линейные корабли «Махмудие» и «Шериф». За ними шли корабли Гамелена. Флагманский «Виль де Пари» буксировался «Могадором», «Фридланд» — «Вобаном», «Вальми» — «Декартом», «Маренго» — «Лабрадором», «Анри IV» — «Канадой», «Юпитер» — «Ориноко», «Сюффрен» — «Альбатро¬сом». Далее следовали винтовые линко¬ры «Наполеон» (флаг Брюа), «Монтебелло», «Жан Бар» и «Шарлемань». Замыкали колонну снова парусные «Виль де Марсель», буксируемый «Панамой», «Байард» — «Колумбом» и «Алжир» — «Магелланом». Французы шли к Севастопо¬лю в кильватерном строю, как эскадра Нахимова к Синопу, имея 761 орудие в бортовом залпе против 155 пушек рус¬ских береговых батарей (из которых ве¬сти огонь могли лишь 96). В 11:55 Гаме¬лен приказал поднять на «Виль де Пари» сигнал «Франция смотрит на вас».
В 12:30 головные корабли французов попали под русские ядра, а развертывание их эскадры еще не завершилось. В результате отряды Гамелена и Брюа перемешались. Только в 13:00 они от¬крыли огонь по Севастополю, но его ин¬тенсивность вначале была невелика. За¬то сами они получили много попаданий. Главное же заключалось в том, что из-за задержки морских сил союзники не смогли нанести по Севастополю мощ¬ный комбинированный удар, так как к этому времени французские осадные батареи были уже подавлены, и лишь ан¬гличане продолжали обстреливать Ма¬лахов курган. Там и был смертельно ра¬нен ядром руководитель обороны Сева¬стополя Корнилов, прибывший на укре¬пление, чтобы подбодрить защитников и выяснить обстановку.
Первый штурм Севастополя факти¬чески провалился, а потому огонь со¬юзных кораблей ничего изменить не мог. Французы уже вели бой, когда к ним присоединились англичане. Дандас использовал тот же прием, что и Гамелен — «Куин» буксировался «Везувиусом», «Вендженс» — «Хайфлауэром», «Альбион» — «Файрбрэндом», флагманский «Британия» — «Фьюри», «Лондон» — «Нигером», фрегат «Аретуза» — «Трито¬ном», «Беллерофон» — «Циклопом», «Родней» — «Спитфулом», «Трафаль¬гар» — «Ретрибюшеном». Сер Лайонс с винтовыми «Агамемноном», «Санспарейлем», пароходофрегатами «Терриблом», «Самсоном» и канонерской лодкой «Сфинкс» имел особое зада¬ние. В 13:30 британцы заняли позицию и вступили в артиллерийскую дуэль с береговыми батареями Северной стороны противопоставив свои 511 ство¬лов 124 русским (стрелять могли только 59 пушек).
Союзные силы имели 1256 орудий, но одновременно все они так и не действовали. Тем не менее, этой артиллерий¬ской мощи должно было хватить, чтобы заставить замолчать русские батареи. Канонада грохотала так, что ее слышали даже в Ялте, Феодосии. И что же? Ко¬рабли союзников заволокло пороховым дымом, закрывая цели, и им приходи¬лось периодически прекращать стрель¬бу. Наблюдателей они, разумеется, то¬же не поставили, а в результате снаря¬ды летели преимущественно в скальный берег или в воду. Зато мачты их кораб¬лей и вспышки залпов, видимые сквозь дым, были хорошими ориентирами для наведения русских пушек. Во время об¬стрела Севастополя французские ко¬рабли сильно пострадали от ядер и бомб, англичанам досталось даже боль¬ше. Попытка сэра Лайонса подавить русскую артиллерию не увенчалась ус¬пехом. После взрыва на Константиновской батарее он вывел «Агамемнон» из боевой линии и, встав между Северной и Южной сторонами, открыл стрельбу с двух бортов. Но попав под перекрест¬ные залпы, был вынужден ретировать¬ся. После 15:00 корабли союзников начали покидать свои позиции перед Севастополем, обстрел стал слабеть, а в 18:30 с наступлением темноты и вовсе прекратился. Союзники направились в Балаклаву и Камышовую бухту.
По русским данным, противник за пять с половиной часов бомбардировки сде¬лал около 50000 выстрелов, однако со¬юзники заявляли, что истратили только 24000 снарядов. Итог обстрела Сева¬стополя с моря таков: батарея №10 — 8 убитых, 27 раненых и 3 подбитых орудия; батарея Александровская — 3 убитых, 22 — раненых и 3 подбитых орудия; Волохова башня — убитых и под¬битых орудий нет, 22 раненых; батарея Карташевского — потерь в людях и ору¬диях нет; батарея Константиновская — 5 убитых, 50 раненых и 22 подбитых орудия. И все! Хотя «сверхмощная» и «сверхдальнобойная» артиллерия ко¬раблей союзников должна была бы пре¬вратить береговые укрепления Севастополя в руины. На деле гора родила мышь.
Французы потеряли убитыми 31 и ра¬неными 185 человек, англичане 44 и 266 соответственно. У турок было 2 раненых. Все корабли, участвовавшие в обстреле Севастополя, получили раз¬личные повреждения. Особенно постра¬дали: «Виль де Пари», «Фридланд», «Вэльми», «Монтебелло», «Наполеон», «Шарлемань», «Британия», «Агамемнон», «Куин», «Родней», «Трафальгар» и «Санспарейль». Вот результат 16000 русских снарядов. Разбитые «Альбион» и «Аретузу» пароходы повели на буксире в Стамбул.
После сражения Дандас поздра¬вил с победой Гамелена и Ахмет-пашу и выразил восхищение действиями своих, а также французских и турецких кораб¬лей. Гамелен, в свою очередь, заявил, что это сражение будет одной из слав¬ных страниц истории флота Франции. Но вскоре победные речи смолкли. Ос¬мотр эскадры, который устроили Раглан и Канробер, произвел на них удручаю¬щее впечатление. Союзные адмиралы держались правила: не подвергать себя опасности, стараясь нанести неприятелю возможный вред. В результате они полностью оправдали ироничное высказывание покойного маршала Сент-Арно: «Стрелять издалека и много — слу¬жит признаком, по которому узнаются плохие войска». Так две первые мор¬ские державы испытали позор за свои хваленые флоты. Союзное командова¬ние, подведя печальные итоги первого штурма Севастополя, решило отказать¬ся от применения кораблей для обстрела города.
После провала штурма Севастополя Дандасу и Гамелену стало ясно, что на этот раз им не сдобровать. Стремясь реабилитироваться, они развернули на Черном море активные действия: посы¬лали пароходофрегаты к Евпатории и Анапе. Но это уже не могло спасти их карьеру. «Великие адмиралы» получили сполна за свои «подвиги». 10 декабря 1854 г. Дандас сдал командование эс¬кадрами Средиземного и Черного мо¬рей сэру Лайонсу, а 12 декабря Гамелен уступил свое место Брюа.
Подведем печальные итоги. Слабо подготовленная и плохо обученная эскадра, ведомая горе-адмиралами, смогла парализо¬вать волю к борь¬бе у Меншикова и Нахимова. Союз¬ники фактически одержали не во¬енную, а психоло¬гическую победу. Как говорится, у страха глаза велики. Но стоило ли бояться пароходов, преимущест¬ва которых над парусными корабля¬ми не использова¬лись, или орудий, из которых просто не умели стрелять?
Героическая обо¬рона Севастополя многократно и под¬робно описана в литературе всех жанров — от мему¬аров до романов, а потому нет смысла здесь ее переска¬зывать. Нужно лишь отметить, что корабли Черно¬морского флота были затоплены в несколько этапов. Один из них имел место 11 февраля 1855 г., когда по приказу Меншикова легли на дно Севастопольской бухты линкоры «Двенадцать апостолов», «Святослав» и «Ростислав», фрегаты «Кагул» и «Месемврия». С этого мо¬мента Черноморский флот как реаль¬ная морская сила перестал существо¬вать. Активную поддержку обороняю¬щимся на протяжении всей осады ока¬зывал лишь отряд пароходофрегатов Панфилова. Солдаты, матросы и офи¬церы защищали Севастополь с отчая¬нием обреченных, но отстоять город им было не суждено. Союзники, имея численное превосходство и оснащен¬ные более современным оружием, по¬степенно продвигались вперед.
Все попытки русской армии деблоки¬ровать Севастополь закончились прова¬лом, и Нахимову стало ясно, что город обречен. По мнению многих участников героической обороны, он считал себя виновным в катастрофическом положе¬нии Черноморского флота и его базы. Поэтому адмирал сам вынес себе смертный приговор, решив погибнуть в бою. Нахимов заявил, что умрет в Сева¬стополе и выбрал себе могилу, которая уже готова. Он предполагал быть похо¬роненным в склепе вместе с Лазаревым, Корниловым и Истоминым. Нахи¬мов даже уступил свое место для погре¬бения в соборе Святого Владимира Ис¬томина, убитого 7 марта 1655 г. ядром в голову при возвращении на Корниловский бастион.
23 июня Нахимов прибыл на 3-й бастион, где рядом с ним разорвалась бомба, но он не сдвинулся с места. Видимо, Павел Степанович искал смерти. Отправившись на Корниловский бастион, он поднялся на бруствер для осмотра не¬приятельских позиций. Командир укрепления капитан I-го ранга Керн и лейтенант Колтовский пытались уговорить его покинуть опасное место. Но все было напрасно. Высокая фигура адмирала в черном сюртуке с золотыми эполета¬ми и подзорной трубой в руке была идеальной мишенью, и неприятельские стрелки открыли по нему огонь. Первые две пули попали в мешок с песком и в бруствер. На это Нахимов лишь сказал: «Они сегодня довольно метко целят». И тут пуля поразила его в голову. Смертельно раненный адмирал упал. 30 июня он скончался. Стоит отметить, что многие действия и приказы Павла Степановича очень напоминают аналогичные действия великого английского флотоводца лорда Горацио Нельсона. И их гибель тоже очень похожа. Этим поступком Нахимов доказал, что был человеком чести и за собственные ошибки (действительные и мнимые) расплатился своей жизнью.
27 августа 1855 г, в результате мощно¬го шестого штурма союзники захватили ключевой узел обороны Южной стороны — Малахов курган, и защитники города перешли на Северную сторону. В тот день были затоплены последние русские корабли — 6 линкоров, фрегат, корвет, 5 бригов и 6 пароходофрегатов. Это был день ПАДЕНИЯ Севастополя и ГИБЕЛИ российского Черноморского флота. Еще раньше погибли организаторы обороны Севастополя Корнилов и Нахимов, но не в море, а на берегу. Дополнительную трагичность их судьбе добавило то, что союзники, захватив Севастополь, проникли в склеп, где они были похоронены, вскрыли гробницы и похитили с их мундиров адмиральские эполеты.
За время осады город был практически разрушен — уцелело всего 14 домов, а число жителей сократилась с 45000 до 5000. В борьбе за Севастополь союзники потеряли 80000 чело¬век, а обороняющиеся — 120000. Захватив Южную и Корабельную стороны, неприятель взорвал уникальные доки и Адмиралтейство. Портовые механизмы были или затоплены в море, или вывезены в Англию. Главная военно-морская база России на Черном море перестала существовать.
Объективности ради надо сказать, что союзники добились победы только на Черном море. На других театрах воины их действия сопровождались незначительными успехами, а порой даже были неудачными. Турция же вообще терпела одно поражение за дру¬гим, и к концу войны потеряла часть своей территории.
Тем временем война истощила материальные, финансовые и продовольственные ресурсы России. Технически отсталая промышленность страны не смогла обеспечить армию и флот необходимым количеством оружия и боеприпасов. 18 февраля 1855 г. Николай I умер, так и не добившись победы. Но¬вый император Александр II попытался продолжить войну, стремясь избежать позорного поражения. Однако этого до¬биться не удалось, и он был вынужден 24 ноября 1855 г. возобновить переговоры в Вене, ранее начатые его отцом. Из Австрии они переместились во Францию и 18 марта 1856 г. в Париже был заключен мирный договор. По нему Россия признала себя побежденной, возвратила Османский империи ранее занятую территорию и крепость Каре, отдала ей южную часть Бессарабии, от¬казалась от покровительства право¬славным подданным султана (официальная причина войны), лишилась права содержать военный флот и военно-морские базы на Черном море, а так же иметь укрепления на Аланскик островах на Балтике и признала протекторат стран-победительниц над Молдавией. Балтией и Сербией
В России этот договор был воспринят как национальное унижение, ведь страна лишилась всех своих предыдущих завоеваний на юге Европы. Вооруженные силы потеряли убитыми свыше 522000 человек и все корабли Черноморского флота. На войну было истрачено около 800 миллионов рублей. Такова была плата России за невежество и бездарность одних и непомерные честолюбие и тщеславие других. Неправильно выбранные стратегия и тактика ведения войны на главном — Черноморском театре — лишили наш флот господства на море. Что в конечном итоге привело его к гибели, а государство к поражению. В «Истории русской армии и флота» сказано (т. IX., М., 1913 г.): «Тем обиднее, больнее, что эта сила не была использована. Приговор судьбы был справедлив, но суров. Флот, не умевший реально владеть морем и отказавшейся от борьбы за него, потерял право на свое существование. И море у стен Севастополя поглотило его». Это же признал и генерал Богданович в своем капитальном труде «Восточная война 1653-1856 годов» (Спб., 1876 г.): «Главная же при¬чина поражения в том, что русские войска и флот не успевали пользоваться благоприятными случаями для поражения не¬приятеля, неоднократно встречавшимися в продолжении войны…». Виновными в этом являются император Николай I, главнокомандующий обороной Крыма адмирал светлейший князь Меншиков, начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал Корнилов и командующий эскадрой вице-адмирал Нахимов, позже произведенный в адмиралы. Здесь уместно вспомнить радость Корнилова по поводу Синопской победы. Он поставил ее выше Чесмы и Наварина. Последующие события показали, что результаты этих сражений были прямо противоположными. После Чесмы и Наварина военное и политическое положе¬ние России в Европе только укреплялось, а после Синопа оно было основательно подорвано.
Приведя в статье немало цитат, в заключение воспроизведем еще одно высказывание, принадлежащее человеку весьма информированному в то время — императрице Марии Александровне, жене Александра II. В кругу своих приближенных она говорила: «Наше несчастье заключается в том, что мы можем только молчать, мы не можем сказать стране, что эта война была начата нелепым образом, благодаря бестактному и незаконному поступку — занятию княжеств, что война велась дурно, что страна не была к ней подготовлена, что не было ни оружия, ни снарядов, что все отрасли администрации плохо организованы, что наши финансы истощены, что наша политика уже давно была на ложном пути, и что все это привело нас к тому положению, в котором мы находимся». Вот причины, приведшие Рос¬сию к позорному поражению.
Но и союзникам победа досталась тя¬жело: Турция потеряла около 400000 человек, Франция— 95000, Англия — 22000. Их затраты на войну составили в пересчете около 600 миллионов руб¬лей. Однако для них победа оказалась ПИРРОВОЙ. Удаление России из евро¬пейской политики позволило Пруссии объединить под своей короной все германские государства и сделаться одной из сильнейших европейских Стран. Англия не противодействовала росту мощи Германии, считая ее про¬тивовесом России в Европе. Это ока¬залось опаснейшим заблуждением. В 1871 г. немцы разгромили Францию, кстати, королева Виктория не пришла на помощь Наполеону III. В результате равновесие сил в Европе было наруше¬но окончательно, и все кончилось мировой бойней 1914-1918 гг.
Россия же после неудачи в Восточной войне устремила свою политику на Восток. Весь трагизм заключался в том, что, не сделав правильных выводов из при¬чин своего разгрома в войне, она через полвека вступила в противоборство с Японией пользовавшейся поддержкой Британии, и вновь потерпела пораже¬ние. Опять было потеряно господство на море, противник без помех высадился на материке, Порт-Артур пал, и русские корабли пошли на дно его бухты. Ну а залпы Цусимского сражения стали реквиемом Русскому флоту.
В заключение можно лишь сказать, что сквозь пламя горящего Синопа уже были видны разрушенный осадой Севастополь и торчащие из воды мачты кораблей некогда могучего и грозного Черноморского флота.