О. Богаченко (Севастополь)

Письма офицера 46-го пехотного полка капитана Джорджа Фредерика Далласа своей семье и друзьям из Крыма

 (из книги Майкла Харгрива Моусона “Eyewitness in The Crimea. The Crimean War Letters of Lieutenant Colonel George Frederik Dallas” 2001 г.)

 Издатель писем Майкл Харгрив Моусон, правнук подполковника Ф. Далласа, известный и уважаемый британский историк в области Крымской войны. Его прадед, Джордж Фредерик (Фред) Даллас, будучи ротным командиром 46-го пехотного полка, написал 137 писем своей семье и друзьям во время службы в Крыму в 1854 – 1856 гг. Содержание его первых писем отражают энтузиазм солдат по случаю «замечательного дела», которое предстояло британской армии в России. Но уже спустя несколько недель после прибытия радость обернулась в открытое недоверие к своему командующему лорду Раглану. Плохая подготовка к экспедиции и отсутствие общего командования, слабая координация действий между союзниками приводило к тому, что английские войска часто подвергались внезапным атакам со стороны русских, а тут еще и ужасные условия Крымской зимы.

Благодаря почти сверхъестественному везению Фред Даллас не был ни разу серьезно ранен, и поэтому был постоянным свидетелем боевых подвигов своих товарищей, смятения солдат в ответ на приказания идти в атаку, ужасного мороза, однообразия постоянного нахождения в траншеях перед Севастополем, ошибок в Инкерманском сражении и при штурмах Редана.

Он тяжело переживает смерть своих друзей, потери в своей дивизии, подробно сообщает о раненых, о недоразумениях в сражениях, превосходно описывает атаку Легкой бригады в Балаклавском сражении. Помимо боевых будней, в письмах много бытовых зарисовок лагерной жизни, показаны взаимоотношения между соотечественниками и союзниками.

Яркие, откровенные, эмоциональные признания британского офицера отражают истинный внутренний мир и душевные переживания одного из участников Крымской войны и осады Севастополя 1854 – 1855 гг.

Письмо 6:  Крым, 4/16 сентября 1854 г.

Позавчера, не встретив никакого сопротивления, мы высадились на песчаную полоску земли, которую можно найти на карте в 10 милях от Евпатории, между морем и солёным озером, — совершенно безлюдное место. <…> В первую ночь так лил дождь, что за пять минут мы полностью промокли и пытались уснуть на песке, на холодном ветру. Прошлой ночью было ужасно холодно, а у каждого только по одеялу и никакого багажа. Сейчас ждём высадки кавалерии, у которой в этом плане трудности в связи с крутым берегом и почти постоянным волнением моря. Думаю, мы не будем в полной готовности к отходу до после завтра. О противнике не знаем ничего. Местные жители достаточно дружелюбны, если бы не пугающие насилия французов, совершаемые на каждом шагу. Сегодня весь день сопровождаю грузы всех видов, запасы провианта и т.п., а сейчас удобно отдыхаю на камне. Днём жарко. Не могу больше писать, поскольку вижу приближающиеся ужасные ряды арб и, как ты понимаешь, должен их сопровождать. Вот прошёл охранник Сент-Арно спаг, должно быть араб, — кстати, очень колоритные парни, все на маленьких серых лошадях, в алых бурнусах, с очень длинными ружьями.

P.S. Мы всё ещё там же, где высадились и условия наши не намного лучше. Но сегодня уже есть палатки, так что, по крайней мере, ночевать будем не под открытым небом. Ночи холодные, да и еда заканчивается. Вообще, чем быстрее мы двинемся в путь, тем лучше. Дров нет и вода далеко. Народу не сладко! Хочу сказать, что убедился в том, что ожидал увидеть: господа переносят дискомфорт и нужду лучше, чем нижние чины. Я, для которого все эти лишения совершенно непривычны, справляюсь с ними лучше, чем большинство.

Вчера я сильно проголодался, как один из солдат (Хемпсон) из моей роты незаметно подошёл со свёртком и настаивал, чтобы я его взял, — в пакете были свежие куски баранины! Он с приятелем где-то забил овцу, что естественно противозаконно. Бедняга! Он сказал, что они хотели сделать для меня хоть что-то, и я не думаю, что он лукавит, поскольку и я всегда отношусь к ним со всей добротой, и, они в свою очередь, всегда настаивают, чтобы я брал всё, чем они со мной делятся. Конечно, холодная варёная баранина с печеньем – не лучший завтрак, но в тот момент я съел это с огромным удовольствием. Каждый день купаюсь в море, потому что это единственная возможность помыться, пресная вода тут на вес золота. Раздражает то, что нет одежды, у меня единственная рубаха, и если я выгляжу, так же как и мои ребята (а они выглядят как свиньи), а в том, что я от них не далеко ушёл, я не сомневаюсь, и я даже рад, что здесь нет зеркала, т. к. смотреться в него нет никакого желания.

О противнике никаких новостей. Вчера высаживался 11-й Гусарский полк – выглядят довольно бодро, красавцы! Большинство из них мои знакомые, поэтому, встретив их, я был особенно рад. Бедный Джек Даллас! Высадился на берег больной, не холера, но простуда с крайне низкой температурой, от чего страдают почти все. Слава Богу, в нашей дивизии совсем мало заболеваний! Другие же дивизии так от нас далеко, что я о них почти ничего не знаю. Прости за ужасный вид письма – здесь ни стола, ни стула, ни ручки, ни чернил. (стр.32-34)

Письмо 7: Река Альма, 10/22 сентября 1854 г.

Есть время только лишь на то, чтобы черкнуть пару строк. Мы прибыли сюда после состоявшегося позавчера, успешного для нас, сражения. Мы подошли во второй половине дня, и нашей дивизии не пришлось принять участия в нём[1]. Наши 1-я, 2-я и Лёгкая дивизии заняли сильнейшие позиции против, вероятно, 50-ти тысяч русских, потери страшные. Сейчас не могу написать в подробностях, скажу только, что это было самое отчаянное и превосходно выполненное дело, о котором я только слышал. Наши солдаты шли размеренно, не торопясь, без какой-либо защиты и поддержки до позиций, которые враг укреплял недели, и которые считал почти неприступными. 23-й полк, кажется, пострадал больше всех. Они наступали под командованием младшего капитана Белла (Bell). Нет настроения описывать подробности, т. к. более ужасного места, чем то, где стоит наш лагерь, вы и представить себе не можете. Это рядом с полем боя, мёртвые и умирающие везде. Очень надеюсь, что скоро мы уйдём отсюда. Я полагаю, русские не смогут снова оказать такого сильного сопротивления, к тому же говорят, что сам Севастополь и близко так сильно не укреплён, как эти, взятые нашими, позиции. Холера вроде утихла. (стр.34)

Письмо 11:  Перед Севастополем, 25 октября/6 ноября 1854 г.

Вчера состоялась страшная схватка с огромной русской армией. Мы здорово их побили, но потери огромны. Слава Богу, я невредим! Но всё же положение ужасное[2]. В нашей дивизии убиты сэр Дж. Каткарт (Cathcart) и генерал Голди (Goldie), очень тяжело ранен генерал Торренс (Torrens), убит полковник 63-го полка Свини (Swyny), полковник Сеймур (Seymour) смертельно ранен, и мне даже страшно узнавать, как много ещё других. В нашем полку ранены два офицера, капитан Харди (Hardy) и энсин Хеляр (Helyar). Сейчас я принял командование. Наши солдаты понесли ужасные потери, но действовали превосходно. Говорят, это было ещё более жестокое сражение, чем на Альме. Как смогу, напишу больше.

У русских тоже большие потери. Сражение длилось примерно с 7 утра до 5 вечера. Дорогой Эдди, ты понимаешь, в каком состоянии я нахожусь, потеряв убитыми и ранеными многих друзей и знакомых. Старик сэр Джордж (Каткарт) погиб на моих глазах как герой в 10-ти ярдах от врага. Как благодарен я должен быть, что выжил и могу писать.

P.S. Во время одного из выстрелов пуля попала в пряжку полкового нагрудного знака, что спасло мне жизнь. (стр.43)

Письмо 55:  Лагерь перед Севастополем, 27 мая/8 июня 1855 г.

Я получил ваше письмо за 25-е число как раз в момент наивысшей радости и возбуждения, какую я когда-либо испытывал. В данный момент я жду с наших высот сигнала к одновременному штурму всех русских укреплений на правой стороне; надеюсь, это будет сигнал на нашу финальную атаку.

Вчера, примерно в 3 часа дня, мы открыли огонь наибольшей силы со всех наших батарей, погода стояла замечательная и всё было хорошо. По плану, который приведен в действие, мы должны были подвергать огню всё, что возможно на протяжении 24-х часов, а затем французы – ворваться в русские передовые укрепления на своей стороне, что по правую сторону от нас (русские передовые укрепления 5-го отделения оборонительной линии, Волынский и Селенгинский редуты и Камчатский люнет – О. Б.), наши солдаты, 2-я и Лёгкая дивизии – штурмовать Каменоломню (Quarry), что перед нами, где русские начали возводить батарею.

Где-то в 5 часов пополудни мы стали собираться на наших высотах, погода стояла изумительная, дул лёгкий прохладный ветер. Каждое орудие, которое было у нас, стреляло во всю мочь, стараясь заставить замолчать все пункты, которые мы должны были захватить по плану. Мы напряжённо смотрели в зрительную трубу то на флагшток, на котором был поднят сигнал, то на Камчатский люнет – главную цель нашей атаки. Где-то около 6-ти часов на флагштоке был поднят Государственный флаг Соединённого Королевства, и в одно мгновение все склоны холма с Камчатским люнетом на вершине, как по волшебству оказалась покрытой французами, похожими издалека на муравьёв, отчаянно рвавшихся на штурм. Первые ворвались, за ними последовали сотни следующих, взбирающихся на бруствер и спрыгивающих вниз. Русские были застигнуты врасплох, очевидно и французы тоже оказанным им хоть и лёгким, но сопротивлением. Французы устремились мимо Камчатского люнета на другую сторону балки, и я думаю, без всякого на то приказа бросились на башню Малахова кургана, самое огромное укрепление, фактически Цитадель Севастополя. Появились тысячи русских и отогнали их, восхитительно сражаясь. Продолжая наступать, они (русские) отбросили французов от Камчатского люнета в их собственные траншеи. Всё это я наблюдал в хорошую зрительную трубу. В тот момент я подумал, что всё кончено, понимая, что было поставлено на карту. Но тут снова появились тысячи французов, эта толпа бросилась к амбразурам батареи, и после отчаянной схватки, почти рукопашного боя, они вновь подошли к брустверу и, перепрыгнув его, оказались среди врагов. На этот раз укрепление было захвачено, и теперь Камчатский люнет наш. Но опять же была допущена роковая ошибка – зуавы, которые никогда не могут держать себя в руках, снова ринулись прямо под орудия башни Малахова кургана и потеряли огромное количество человек. Они были осыпаны градом картечи, но всё же сопротивлялись. В конце концов, их отогнали к Камчатскому люнету, который и сейчас находится в наших руках. И всю эту грандиозную схватку я видел своими глазами. Также французы атаковали и захватили с небольшими потерями два или три редута противника (Селенгинский и Волынский редуты. – О. Б.), очень сильные укрепления, и около 500 человек взяли в плен. В целом потери, конечно, предположительно, должны быть около 1000, большинство из них (французов) были «вырезаны» из-за их же собственного роковой стремления сделать больше, чем планируется, ведь целью было взять только один Камчатский люнет.

На нашей стороне тоже произошла ужасная битва. Атака наших на Каменоломню (Quarry) была отбита трижды. Укрепление было просто заполнено русскими.

Я должен объяснить тебе, что половина участвовавших в атаке несли инструменты, кирки и лопаты, чтобы закрепиться в укреплении, когда штурмующие проделают свою работу и захватят его. При этом когда штурмовая колонна была отбита, уцелевшие войска снова пошли в наступление, но уже с частью рабочего отряда, солдаты которого бросили свои инструменты и настояли на своем участии в бое. Но снова силы их оказались слишком недостаточными, и им вновь пришлось отойти. Тогда все оставшиеся рабочие побросали свои инструменты, и после отчаянной битвы Каменоломни (Quarry) перешли в наши руки. На протяжении всей ночи русские пытались вытеснить наших с позиций, но были отброшены со страшными потерями. В целом это было настоящее сражение; боюсь, что наши потери, судя по числу вернувшихся, очень велики. Пока они точно не подсчитаны, но по слухам мы потеряли около 200 или 300 солдат и обычное число офицеров.

Как только я написал всё, что выше, я получил депешу от командования с сообщением о том, что в 3 часа дня будет короткое перемирие, и т. к. было уже пол третьего, я свернул письмо, сел на лошадь, подъехал к бригадному генералу Гаррету (Garret) и сообщил ему об этом. Мы спустились к французам и то, что я там увидел, было совсем не то, что я ожидал увидеть – не думал, что положение будет настолько критическим. Там до нас дошли разные обрывки новостей: первая – то, что французы потеряли вчера около 2000 человек, вторая – что лорд Раглан получил телеграфное сообщение о продолжающейся успешной экспедиции в Керчь, что они захватывают наиболее важные пункты на Азовском море без потерь с нашей стороны, и что самое непонятное – это то, что огромное число русских покидали армию перед Евпаторией и уходили из Крыма. Их число около 10000! Почему? – никто не знает!

Сейчас и сомнений нет, что эта печальная оборона близится к завершению, и что скоро поднимется занавес перед последним действием. Я слышал и надеюсь на то, что завтра на рассвете состоится штурм двух сильнейших русских укрепления – Редана и Малахова курган, первое, которое безуспешно пытаемся захватить мы, англичане, последнее – французы. Если всё пройдёт удачно, это даст нам возможность контролировать всю Южной сторону Севастополя, и это должно произойти в ближайшее время. Если это случится до того, как почта будет завтра отправлена, что вполне вероятно, т. к. она уходит в 8.30. утра, то я сообщу об этом.

Вот Пелисье прошёл мимо, приободрённый нашими солдатами, особенно похож на головореза в своём белом коротком бурнусе – роскошной одежде на человеке с достаточно обыкновенной внешностью. (стр.125-127)

Письмо 56:  Лагерь перед Севастополем, 30 мая/11 июня 1855 г.

Я с горечью сообщаю, что наши потери были намного больше, чем мы предполагали. Боюсь, около 40 офицеров убито и ранено, вижу огромное количество не вернувшихся. Позавчера мы выставили флаг перемирия на три или четыре часа, чтобы предать земле убитых. Я спустился туда посмотреть места, где происходили две атаки, и, естественно, зрелище было настолько же ужасным, насколько я и предполагал, меня распирало от любопытства. Русские, на мой взгляд, выглядели совершенно изнурёнными и осунувшимися. Больше всего они потеряли при Каменоломне (Quarry). Наши войска сражались превосходно, но как ты можешь догадываться из-за несоразмерного числа погибших офицеров (бедные ребята), все они сделали всё, что могли под таким сильным огнём. Французы захватили Камчатский люнет, как я писал тебе в прошлом письме, и потери их пугающие. То, как это было сделано, у всех нас вызвало восхищение. Говорят, что после боя был созван военный совет по поводу уместности немедленного проведения генерального штурма, и что лорд Раглан был категорически против, т. к. мы понесли огромные потери при Каменоломне (at a Quarry). <…> Видимо, он прав. У меня ни малейшего сомнения, что Южная сторона города скоро будет нашей, и я думаю, что мы ждём только, чтобы французы возвели батарею на Камчатском люнете, который они захватили. Когда она будет готова, с неё можно будет держать под обстрелом большую часть территории (Корабельной стороны – О. Б.). (стр. 127-128)

Письмо 58:  Лагерь перед Севастополем, 6/18 июня 1855г.

Вчера мы получили приказ, что на сегодня назначен штурм двух основных укреплений Севастополя Редана и Малахова кургана; первый штурмовать нам, второй – французам. В штурмовых колоннах были Лёгкая, 2-я и часть 4-й дивизии, 46-й и др. полки, гвардия, горцы и другие были в прикрытии артиллерии. Мы все построились и прошли маршем в 1 час ночи, полные надежд и почти уверенные в успехе. Вместо результата, который мы так наивно предвкушали, мы опять получили неразбериху в командовании войсками и страшное кровавое побоище. Поскольку мы состояли в прикрытии артиллерии, просто лёжа в траншее, окутанные дымом, я мало, что могу написать о произошедшем. Мы оставались там под ужасные звуки канонады, которые продолжались до 3-х утра. Результат штурма был таков, что французам не удалось захватить Малахов курган, и по какому-то недопониманию наши штурмовые колонны, чья атака на Редан зависела от успеха атаки французов на Малахов, шли на Редан под огромной силы огнём из всех видов оружия. Даже приблизиться к русским позициям было абсолютно невозможно, колонны были буквально скошены. И хорошо ещё, что не все успели выстроиться к атаке, а то бы бойня была ещё более страшной. Должно быть, русские были в курсе всех деталей штурма, потому что они были в полной готовности к его отражению.

Наши потери ещё не известны, но число офицеров (за которыми, были случаи, не шли их солдаты) очень велико. Сэр Джон Кэмпбелл, который вёл штурмующих вместо командования и управления прикрытием артиллерии, что он должен был выполнять, поплатился жизнью за своё необдуманное геройство и пал в числе первых. Убиты бедный полковник Йя (Yea) 7-го полка, полковник Шадфорт (Shadforth) и его 57-й полк ужасно пострадал, и масса других, с которыми я был и не был знаком, которых я любил, бедные ребята. Мы не знаем точных цифр, но я думаю, потери солдат не намного больше, чем при взятии Каменоломен (Quarries), но число офицеров, боюсь, вдвое больше. Огонь со стороны неприятеля был такой силы, что никто не мог приблизиться к цели атаки, и наши войска были отброшены к своим траншеям. В целом, командование у нас было ужасно неправильным, а русские были прекрасно подготовлены. Некоторые полки показали себя с нехорошей стороны, не последовав в огонь за своими офицерами. В общем, всё это очень печально. Это первый раз, когда наши войска побиты. Тем не менее, настроение в армии хорошее и солдаты горят желанием отомстить за это массовое убийство своих товарищей.

Как я уже написал, мне ничего не оставалось делать, как лежать в переполненной людьми траншее с 2 до 10 утра; по дороге мимо нас шли эти несчастные раненые, и это было очень печальное зрелище, т. к. мы понимали, что после такого начала дело почти безнадёжно. Мы все очень сожалеем о сэре Джоне Кэмпбелле, временном командире 4-й дивизии до прибытия Бентинка (Bentinck). Это был самый добросердечный и наихрабрейший человек, но, к сожалению, безрассудный. Он командовал 1-й бригадой 4-й дивизии. 57-й полк отличился и очень пострадал, я думаю, семь офицеров убиты и ранены.

О деле французов я совсем ничего не знаю за исключением того, что оно провалилось и войска понесли огромные потери. Но в их истории есть событие, связанное с 3-й дивизией: не знаю какой у них был приказ, но они бросились в атаку под командованием генерала Эйри куда-то на передовые укрепления на левой стороне и сейчас они там, так как не могут выбраться от туда пока не стемнеет. Никто не знает, каковы их потери, надеемся, что у них есть какое-нибудь прикрытие, сообщили, что Эйри ранен.

Мы вернулись в лагерь около 11 часов, очень уставшие и перегретые, нам ведь пришлось лежать на солнце несколько часов. Слышали, что Пелисье вне себя, передали, что он сказал, что захватит Малахов курган, потому что это, несомненно, ключевая позиция на подступах к Севастополю. Наше печальное дело с Реданом, как мне верится, было предпринято лишь с целью отвлечения внимания и ослабления огня со стороны французов, и атака на Редан имела бы смысл лишь в том случае, если бы французы достигли своей цели и взяли Малахов Курган. (стр. 146-148)

Письмо 77: Лагерь перед Севастополем; в городе, 29 августа/19 сентября 1855 г.

В прошлом письме я писал, что на следующий день назначен штурм; это, кстати, было под большим секретом, и по удивлению русских можно сделать вывод, что хранился он очень хорошо.

Примерно в час французы вскочили и, как свора гончих в логово, устремились на Малахов курган. Им предстояло пройти короткое расстояние без сопротивления, но затем начался сильный ружейный огонь, длившийся 4 часа без перерыва. Как только на Малаховом кургане появился трёхцветный флаг, наши 2-я и Лёгкая дивизии были посланы на Редан. Они выступили в атаку очень красиво, но до укреплений многие не дошли. Напрасно старались офицеры, бруствер преодолели лишь около 90 человек, многих офицеров и солдат ничто не могло заставить идти вперед.

Первоначально русских в укреплениях почти не было, но, когда они увидели, что наши солдаты не наступают и что англичан совсем мало, подошли их подкрепления и выбили наших. Наши потери ужасны, свыше 100 офицеров. Это просто подло, так как мы все знаем и знали, что после взятия Малахова кургана, Редан русским не удержать, и что в любом случае нам не было смысла идти на него. Это, а также плохое поведение солдат и шокирующие потери в офицерах сдерживает нашу радость по поводу падения города.

Параллельно, французы также атаковали на левой стороне, по направлению к морю (5-й бастион – О. Б.); завязалась настоящая битва, в которой они были отражены. Ночью того дня до нас доносились непрерывные звуки взрывов, и затем огонь пошёл гулять по всему городу, и потом мы увидели, что русские эвакуируются и уничтожают свои укрепления.

В субботу утром, 9-го, русских не было видно вовсе, с интервалами происходили пугающие взрывы, и весь город был охвачен пламенем. Даже сейчас время от времени слышны взрывы. Чем больше я слышу, что обнаружено в городе, и о силе их укреплений и, вообще, о состоянии города, тем больше я поздравляю себя со сроком осады. Город забит всеми видами амуниции, тысячами орудий, которые никогда не были использованы, всех видов запасов в изобилии, и если бы их (русских) не застали врасплох на Малаховом кургане, то я не знаю, как бы нам вообще удалось взять город. Французы так неожиданно захватили их на Малаховом кургане, что в плен был взят генерал, который обедал под башней в непробиваемом бомбами бараке. Придя в себя от удивления, они предприняли яростную попытку отбить курган. К счастью там оказалось внушающее число французов и за 4 или 5 часов русские были отражены окончательно. Потери русских должны были быть ужасными. Кемпбел сказал, что видел акры русских! И французов тоже массы. Французы очень пострадали, когда были отбиты на левой стороне – но даже если бы мы потеряли каждый по половине наших армий, это было бы дешевле, чем ещё одна зима в открытых траншеях (под Севастополем). Русские затопили свои оставшиеся корабли за исключением пароходов и естественно уничтожили мост. Они организовали, я считаю, самую выдающуюся оборону в истории войн, и конец обороны очень достойный. Понимая, что потеря Малахова кургана рано или поздно должна привести к захвату всего города, русские ушли, отразив нас в 2-х из 3-х направлений атак, и сражаясь на других около 5 часов, оставили нам дымящиеся руины города.

Надеюсь, теперь будет заключён мир. Я сыт по горло этой войной. Последние мои друзья и знакомые завершили список убитых на войне, и сейчас, когда всё это закончилось, я могу признаться, что ничто не может быть хуже, чем то, что нам пришлось вытерпеть во время осады. Наш первый вопрос каждое утро был: «Ну, и кого убили прошлой ночью?». Редко когда не услышишь имя своего какого-нибудь старого друга. За последние 4 дня осады я потерял 4-х своих старых товарищей. Совершенно невозможно даже создать видимость радости в жизни, когда она наполнена такими несчастными случаями как те, которые ежедневно происходили здесь. Слава Богу, что всё это теперь закончено, и я молю Бога, чтобы мне никогда в жизни не пришлось ещё увидеть подобную осаду.

Говорят, что русские сжигают своё имущество и постройки на Северной стороне. Интересно, что бы это значило? И куда они пойдут? Надеюсь, ты сможешь это прочитать, так как я писал письмо в кровати, и в последний раз мне выдали совсем безобразные ручки и грубую бумагу. (стр. 178-180)

[1]: 2-я бригада 4-й дивизии высадилась на берег не в полном составе – 57-й полк не прибывал до 11/23-го сентября. Как результат, эта бригада под командованием бригадного генерала Торренса (Torrens) вместе с 4-м полком Лёгких Драгун были назначены привести в порядок место высадки, и затем следовать за армией. Из-за того, что бригада заблудилась и прибыла поздно, они не приняли участия в Альминском сражении. Несмотря на это, все солдаты и офицеры бригады были удостоены «альминских планок» к медалям Крымской войны.

[2]Даллас был среди тех, кто принимал участие в гибельной атаке, которой командовал сэр Джордж Каткарт. Он вёл войска вниз по склонам Китспур (Kitspur) в Инкермане. Вероятно, Даллас в жизни не был в более страшной опасности, и за его успешный отход с боем в гору с пятью солдатами против целого полка русской пехоты, он был награждён Орденом Почётного Легиона и Турецким Орденом Меджедие.