На всю оставшуюся жизнь…
Из воспоминаний моего отца Дондукова Владислава Сергеевича ( 1913 – 2009 гг.), капитана 1 ранга, участника Великой Отечественной войны, обороны Севастополя, моряка — черноморца о некоторых страницах обороны города и особенно о её последних трагических днях конца июня начала июля 1942 года.

Курсант Дондуков В.С.
Весной 1941 года я заканчивал учёбу в Высшем Военно-Морском училище им. Фрунзе в Ленинграде по классу штурманов – подводников. 18 марта 1941 года мы сдали государственные экзамены и вся наша 3-я рота сфотографировалась вместе с училищными начальниками и командирами.
Затем нас подводников направили в Эстонию, в Таллиннскую Военно-морскую базу для стажировки на подводных лодках. На каждой подлодке находилось по 5-6 стажеров. В течении апреля, мая, июня 1941 года мы выходили в море, вели штурманскую прокладку в надводном и подводном положении.
21 июня, в субботу наша группа стажеров-подводников в количестве 9 человек находилась в море на 3-х подводных лодках в районе Таллинской Военно-морской базы. В конце дня, после выполнения поставленных задач, лодки вошли в бухту Локса и отшвартовались на пирсе около маяка, на эстонском берегу. Командир дивизиона подводных лодок разрешил нам — стажерам ночевать в помещении маяка, а в воскресенье 22 июня обещал увольнения на берег в ближайшую деревню.
Однако утром 22 июня события развернулись иначе: в 5 часов утра прибежал к нам рассыльный командира дивизиона и приказал нам подниматься и бежать на пирс. На пирсе уже стояли в строю члены экипажей подводных лодок. Мы встали в строй. Командир дивизиона, капитан 2 ранга, объявил, что фашистская Германия напала на Советский Союз и что вверенный ему дивизион подводных лодок получил боевое задание и готовится к выходу в море, а нам надлежит на рейсовых автобусах ехать в Таллинн, где соберутся все остальные стажеры и далее следовать поездом в Ленинград.
Нашему старшине Ивану Салову выдали пистолет системы «ТТ» и мы пошли на шоссейную дорогу, где ходили рейсовые автобусы до Таллинна. Старшина 2 статьи Иван Салов. Вот остановился автобус. Мы, соблюдая вежливость, пропускаем вперед гражданских, они проходят, а перед нами водитель закрывает двери и автобус уезжает. Так мы и не смогли сесть, пропустив три автобуса.
Иван Салов решил перед следующим автобусом вытащить пистолет и пригрозить водителю, но мы уговорили его не делать этого. Тут остановилась грузовая машина с небольшим грузом, шофер оказался русским. Взял нас в кузов до самого Таллинна. В Таллинне заночевали. Над городом появились фашистские самолеты.
Ночь прошла без сна, а утром 23 июня мы все выехали поездом в Ленинград. Когда шли строем до вокзала, то несколько раз из-за заборов в наш строй летели булыжники от «мирных жителей» Таллинна. 23 июня, поздно вечером мы прибыли в училище. Ленинград был затемнен, в небе над городом висели аэростаты.
На следующий день мы привели себя в порядок, побрились, подстриглись и получили новую лейтенантскую форму одежды. Затем мы сфотографировалась, все наши группы подводников в отдельности. Фотографию нашей группы подводников я вместе с Андреем Совой художественно оформил.
Эта фотография хранилась весь период войны у меня, но за время плавания на подлодке М-31, фотография была подмочена и теперь с трудом можно на ней прочитать слова: » 20 Выпуск штурманов-подводников ВВМ училища имени М.В. Фрунзе» а также рассмотреть некоторые лица.
25 июня 1941 года было построение всего нашего выпуска в зале Революции училища, прозвучали поздравления с окончанием учебы, присвоения звания лейтенант Военно-морского флота и пожелания успешного служения Родине в Великой Отечественной войне. Вручили дипломы и кортики. Номер моего диплома 43 окажется для меня не простым. Под таким же номером в мае 1943 года мне будет вручено удостоверение к медали «За оборону Севастополя».
С речью выступил начальник училища контр-адмирал Рамишвили. Больше никаких торжеств не было. Затем в канцелярии мы получили документы о назначении на флоты и флотилии, аттестаты, проездные документы. После выполнения всех этих процедур нам предоставили пятидневный отпуск для прощания с Ленинградом без права отъезда из училища.
В эти дни мы с несколькими товарищами нашего 345 класса отметили окончание училища в ресторане гостиницы «Европейская». Затем я вместе со своим другом Андреем Совой посетил свою родную тетю Клавдию Федоровну, которая жила в доме на Невском проспекте, где был кинотеатр «Гигант». Она угощала нас и говорила: «Как хорошо, Владик, что ты едешь в Крым, в Севастополь, там отдохнешь, загоришь. Там фрукты, виноград, туда война и не дойдет, а в сентябре мы их уже разобьём.” Так наивно думали тогда многие ленинградцы.
В эти 5 дней прощания с городом некоторые наши выпускники в своей новой форме были задержаны бдительными ленинградцами и сданы в комендатуру с подозрением в том, что не являются ли они фашистскими диверсантами. Пришлось училищному начальству подтверждать в комендатуре, что они советские лейтенанты, выпускники нашего училища.
В начале июля 1941 года большая группа наших выпускников- подводников отправилась на Черноморский флот. В поезде Ленинград- Севастополь ехали лейтенанты: Бондаренко Е.И., Шумаков А., Власов Б.М., Стихненко Б.М., Колесник П.В., Домнич Э.М., Вилтистов Г.Н., Сливко Т.Ф., Горелов А.П., Балтакса Ю.А., Скосаренко В.В., Велиженко И.Г., Иванов Ф.Г., Евдокимов А.П., Надеждин А.Ф., Бадигин П.В., Кресик В.В. и Дондуков В.С. 3 июля в поезде слушали по радио речь И.В. Сталина, в которой он обращался к Советскому народу с призывом сделать все возможное для Победы над вероломным врагом. Эта речь произвела на всех нас глубокое впечатление и мы с волнением и нетерпением торопили время, когда сможем начать воевать. 4 июля прибыли в Севастополь.
В городе чувствовалась военная обстановка: моряки в отличие от мирного времени были в черной форме одежды, с противогазами, а командиры с пистолетами на поясах. Всюду готовились доты, дзоты и щели. Стены домов и борта кораблей камуфлировались, город и корабли с наступлением темного времени погружались в сплошную тьму. Соблюдалась светомаскировка.
Нас, приехавших подводников, быстро распределили на подводные лодки. Я получил назначение штурманом на подводную лодку М-31, второй бригады подводных лодок Ч.Ф. (2 БПЛ ЧФ) базировавшейся в Балаклаве. Командиром бригады был капитан 1 ранга Соловьев М.Г., командиром лодки – капитан-лейтенант Расточиль Евгений Генрихович, помощником командира старший лейтенант Миронов Вячеслав Иванович. Экипаж составлял 21 человек. Ребята все были дружными и ответственными. Служили по принципу: « Все за одного один за всех».
Так начиналась моя война. Лейтенант Дондуков Владислав Сергеевич 1941 год. С начала июля и до конца сентября 1941 года наша лодка выполняла боевые задания по несению позиционной службы на коммуникациях противника вдоль западных берегов Черного моря. Обычно с утра мы выходили из Балаклавской бухты к берегам Болгарии и Румынии и в течение 10-12 суток курсировали в обозначенном квадрате, затем покидали свой квадрат и возвращались в Балаклаву.
Так несли боевую вахту, не встречая противника. В середине сентября 1941 года получили новое задание: подойти в подводном положении к морским воротам порта Констанца и торпедировать корабли на входе и выходе в порт.
Порт Констанца со стороны моря был защищен минным заграждением, поэтому нашей лодке приходилось преодолевать минное поле при подходе к порту и при отходе. Поначалу все обходилось благополучно. Однако в один из сентябрьских вечеров, когда мы начали выходить за пределы минного заграждения, вдруг послышался взрыв, лодка вздрогнула и начала уходить на глубину с дифферентом на нос. В отсеках погас свет. Командир моментально устранил дифферент, начал маневрирование, затем застопорил ход и, приказав отключить все механизмы, стал ожидать очередного взрыва, предполагая, что нас бомбардируют фашисты.
Командир запросил обстановку в отсеках. Все отсеки отозвались за исключением носового. Помощник командира Миронов и я отдраили дверь носового отсека и обнаружили лежащих без сознания между торпедными аппаратами старшего торпедиста Щукина и торпедиста Дихтярь. В отсеке было немного воды и пахло карбидом. После оказания медицинской помощи моряки пришли в сознание.
В дальнейшем мы вышли за пределы минного заграждения, всплыли, отошли мористее и застопорили ход. Ночь была лунная, на море штиль. Осмотрели носовую часть лодки и увидели, что взрывом мины деформирован легкий корпус. Левый волнорез вдавлен вовнутрь корпуса, а передняя крышка левого торпедного аппарата снесена напрочь. Удивление вызвало то, что торпеда, находящаяся на расстоянии 400 – 500 мм от разрушенной крышки не сдетонировала.
Если бы это произошло, то взорвались бы все четыре торпеды и от нашей “малютки” не осталось бы и следов. Когда убедились в том, что правый торпедный аппарат исправлен, командир лодки радировал в штаб флота просьбу остаться на позиции. В ответ было приказано немедленно возвращаться в Севастополь. На переходе утром над нами появился самолет-разведчик противника. Сделав над лодкой несколько кругов, он скрылся.
Мы ожидали появления фашистских бомбардировщиков, но этого не произошло. В Севастополе лодку поставили на ремонт в док судоремонтного завода. Сюда приходили флаг – специалисты и подводники с других лодок, а нас называли ребятами, родившимися в рубашках.
В конце октября 1941 года в Севастополе было объявлено осадное положение. Фашистские войска рвались овладеть Крымским полуостровом и Севастополем. Шли ожесточенные бои и многие моряки отправлялись на сухопутный фронт. Срочно формировались бригады морской пехоты.
Я тоже получил предписание явиться на сборный пункт в городе, для отправки меня в качестве командира роты на фронт. Но перед самым уходом с лодки меня вызвали на КП штаба флота к начальнику оперативного отдела капитану 2 ранга Жуковскому О.С. Он мне сказал, что формируется оперативная группа Флагманского командного пункта Севастопольского оборонительного района (ФКП СОР). В состав этой группы назначаюсь и я, отправка меня на сухопутный фронт отменяется, о чем поступит соответствующее приказание вышестоящего командования, а мне надлежит срочно явиться в опрегруппу ФКП СОР для прохождения дальнейшей службы.
В эти дни из Севастополя эвакуировали часть главных сил флота и ремонтирующиеся корабли в порты Кавказа. Туда же была отбуксирована и наша подлодка М-31. Так я простился со своими боевыми товарищами и как оказалось навсегда. После ремонта М-31 продолжала выполнять боевые задачи, имела боевые успехи, а в июне 1942 года три раза прорывалась в осажденный Севастополь, доставляя боеприпасы и бензин.
Позже, в декабре 1942 года, уйдя на очередное боевое задание она не вернулась на базу. Погибли все мои товарищи – экипаж подлодки М-31. Командир подлодки Е.Г. Расточиль был посмертно награжден орденом Отечественной войны 1 степени.
ФКП штаба ЧФ находился в штольнях скалистой Южной бухты в помещениях городской АТС. Здесь все 250 дней обороны города и находились весь командный состав Севастопольского оборонительного района и наша оперативная группа, где я нес службу помощником оперативного дежурного СОР по подлодкам.
Много событий и людей прошло за эти 250 дней обороны города, героических и трагических моментов, которые остались навсегда в памяти. Севастополь стоял, отбивая атаки фашистских войск. Был отбит первый штурм города, длившейся с 30 октября до 21 ноября 1941 года, второй штурм города, длившейся с 17 декабря 1941 года по 1 января 1942 года.
С 1 января 1942 года по 7 июня 1942 года наступило относительное затишье. Шла подготовка к 3 штурму Севастополя. Мы продолжали свою службу на ФКП в скале бывшей АТС. Здесь было тесно и душно, непрерывно горели электролампы. Офицеры, старшины и рядовые несли постоянные дежурства, сменяясь через сутки. В редкие периоды относительного затишья нам удавалось выйти в город, подышать свежим воздухом, искупаться в море, побывать под солнцем.
Но такие выходы в город не всегда заканчивались благополучно, а иногда трагически. Так в один из дней затишья весной 1942 года, когда на улицах и в парках появились люди, приводя в порядок город после обстрелов и бомбежек, мы, трое офицеров и один мичман, вышли из ФКП и пошли навестить товарищей в госпиталь. Госпиталь находился недалеко, на площади Ленина ( теперь Нахимова).
Подойдя к площади, услышали звук сирены воздушной тревоги. Вскоре со стороны моря показалась группа фашистских самолетов. Предположив что они идут бомбить линию фронта, мы не стали уходить в укрытие, а продолжили свой путь к воротам госпиталя, посматривая на самолеты. И только, когда увидели как от самолетов начали отделяться бомбы, поняли, что они могут упасть на площадь. На раздумья оставались секунды. Я успел крикнуть товарищам, чтобы бежали за мной к Приморскому бульвару, и сам метнулся туда через ограду, а ребята все еще надеялись что бомбы пройдут мимо. С трудом втиснулся в ближайшую, переполненную людьми, вырутую щель, обхватив последнего человека руками.
Послышались взрывы бомб. Одна бомба взорвалась рядом со щелью, начались крики и стоны людей. Меня оглушило и засыпало землей. Бомбежка прекратилась, я выбрался и побежал искать товарищей. В ушах все гудело. Вся площадь была в воронках, засыпана землей и асфальтом, горели повозки, автомашины, лежали убитые люди, лошади. У ворот госпиталя нашел своих товарищей, оба офицера лежали убитыми, а мичман окровавленный корчился от ран.
Я помог санитарам отнести его в госпиталь, а сам побежал на ФКП. Многие корабли, транспорты и подводные лодки прорывались в осажденный Севастополь сквозь артобстрелы и бомбардировки фашистов. Они привозили бойцов, вооружения, технику, продовольствия, а во время разгрузки поддерживали наши части артогнем.
Мне приходилось доставлять на них различные приказы, карты оперативной обстановки. Вот некоторые из них: лидер “Ташкент”, крейсеры “Красный Кавказ”, “Красный Крым”, эсминцы “Свободный”, “Бдительный”, госпитальное судно “Львов”. На моих глазах геройски сражались и погибли от авиабомб крейсер “ Червона Украина” в Южной бухте у Графской пристани; эсминец “Свободный” в Южной бухте около Павловского мыса; транспорт “Абхазия” в Северной бухте; транспорт “ Димитров” в Южной бухте напротив штольни ФКП. Я участвовал в спасательных работах при снятии раненых с крейсера “Червона Украина” и эсминца “Свободный”.
Многие мои товарищи, однокашники по училищу, погибли в те дни, защищая Севастополь. 7 июня 1942 года начался третий, последний штурм Севастополя. Враг сосредоточил многократно превосходящую армию и лишил защитников города возможности получать подкрепления с Большой земли. Севастополь был блокирован с суши, моря и воздуха.
В конце июня бои приняли ожесточённый характер и шли уже на окраинах города. В Новороссийск только что прорвался из Севастополя последний надводный корабль — лидер “Ташкент”.
Помощь Севастополю надводными кораблями стала невозможной. Вся надежда ложилась на подводников. Вот почему 28 июня 1942 года командир подводной лодки Щ-209 В.И. Иванов получил боевой приказ, прекратить профилактический ремонт лодки, загрузиться в Новороссийске боеприпасами и немедленно следовать в Севастополь.
В ночь с 28 на 29 они вышли в море. Севастополь сражался, город было не узнать, всюду на улице были груды кирпича, торчали остовы стен разрушенных домов – одним словом руины. Все это тлело и горело. Ночью город напоминал гигантский костер, всюду рвались бомбы и снаряды. В небе висели осветительные ракеты.
К 29 июня 1942 года обстановка настолько осложнилась, что дальнейшее пребывание командования СОР и нашей опергруппы на ФКП стало невозможным. В этот же день командование СОР во главе с вице-адмиралом Октябрьским Ф.С. перебазировалось на запасной КП, на 35 батарею береговой обороны, а нам, небольшой группе офицеров и матросов во главе с капитаном 3 ранга Тетюркиным Ф.В., было приказано уничтожить все оборудование, заложить мины и взорвать ФКП.
Далее мы должны были пробираться через, заранее прорытую траншею, ведущую к улице Ленина. Когда мы все закончили и стали шагать к траншее, Тетюркин остановил меня и капитан-лейтенанта Семитко А.Ф., вручил нам по большому опечатанному пакету и приказал: капитан-лейтенанту Семитко добраться до бухты Казачьей и вручить этот пакет лично командиру подлодки Л-23, лейтенанту Дондукову добраться до бухты Камышовой и вручить пакет лично командиру подлодки Щ-209.
Он подчеркнул, что пакеты содержат важнейшие документы военного совета ЧФ и мы должны доставить их на подлодки во чтобы то ни стало. Поднялись все трое по траншее на улицу Ленина и , попрощавшись, расстались. Расстояние до бухты Камышовой было 12-14 км и мне пришлось преодолевать этот путь через развалины домов, пожары, под взрывами снарядов и авиабомб. Погибнуть было никак нельзя. По пути взмок от жары, пришлось бросить чемоданчик с личными вещами и противогаз, оставил только противогазную сумку с пакетом и курсантскими фотографиями, пистолет и две гранаты. Уже поздно ночью я добрался до бухты Камышовой.
Берег бухты был низменный, заросший камышом. В бухте не было никаких плавстредств. На берегу все постройки были разрушены, а на воде стоял не то пирс, не то баржа. Стало как-то жутко. Смогу ли я выполнить приказ?..
Дошел до развалин одного из домов, услышал лай собаки и окрик часового: “Стой. Кто идет?” Появился разводящий и провел меня в подвал к коменданту пристани. Я доложил цель своего прибытия и просил помочь доставить меня на подлодку Щ- 209. Комендант сказал, что подлодка приходила и после разгрузки вышла из бухты на подзарядку аккумуляторных батарей. Рекомендовал мне ходить по берегу и наблюдать.
Как увижу лодку – сообщить ему, а он доставит меня на своем катере к борту подлодки. Так и случилось. Во второй половине ночи с 29 на 30 июня 1942 года катер доставил меня к борту подлодки Щ-209. Командир лодки капитан-лейтенант Иванов В.И. Удивился моему появлению здесь. Мы были знакомы с ним ещё раньше во время совместной службы в бригаде подводных лодок.
Выйдя мне на встречу, он провел меня в свою каюту, пригласил комиссара – Гришина Петра Ивановича, меня накормили, напоили чаем и мы втроем вскрыли секретный пакет. В пакете были следующие документы:
1 – приказ начальника штаба СОР ЧФ капитана 1 ранга А.Г. Васильева командиру подводной лодки Щ-209: -“По приказанию Военного совета ЧФ, до особого распоряжения, вы остаётесь в Севастополе. После разгрузки с рассветом вам надлежит выйти в район 35 батареи и лечь на грунт в указанной точке. Для связи и передачи устных приказаний к вам направляется лейтенант Дондуков.”
2 – список людей, подлежащих эвакуации на Кавказ, подписанный нач. Штаба СОР и утвержденный командующим СОР в количестве 45 человек.
3 – документ, предписывающий действия командира подлодки Щ-209 до начала посадки людей.
После передачи пакета и выполнения задания я стал прощаться с командиром лодки и его комиссаром, собираясь вернуться на берег, что вызвало недоумение у Владимира Ивановича Иванова. “Куда ты засобирался?» — спросил он. Я объяснил. На что он сказал, что своим приказом оставляет меня на лодке, так как предстоит трудный и опасный переход и ему не помешает ещё один опытный штурман. Так я остался на лодке.
Это решение командира Щ-209 спасло меня от вполне возможной гибели или немецкого плена. К сожалению, выполнить все приказания, из доставленного мною документа, было невозможно. Командиру лодки предписывалось оставаться в подводном положении до условных сигналов. Одиночный взрыв – приготовиться, три взрыва – смотреть в перископ. Когда командир лодки познакомился с такими предписаниями он счел их нелепыми и противоречащими поставленной задачи.
Отличить взрывы – сигналы своих от взрывов вражеских бомб и снарядов – невозможно, а всплывать наобум на глубину перископа – опасно, того и гляди подлодку обнаружат торпедные катера противника или авиация. Поэтому нами, тремя подводниками,- командиром, комиссаром и мною, было принято решение следовать в указанную точку в район 35 батареи и не всплывать до наступления темноты, о чем было записано в вахтенном журнале.
В течении дня 30 июня гидроакустик неоднократно докладывал о движении над лодкой катеров противника. Ожидание на грунте длилось мучительно долго. Выбрав удачный момент в 21-30 всплыли и стали наблюдать за сигналами с берега 35 батареи. Была чудная, тёплая летняя крымская ночь, ярко светила луна. Вдруг вдали показались три торпедных катера. Командир развернул лодку носом к катерам и она, оказавшись в тени, осталась незамеченной. Минут через 10 катера ушли, на этот раз опасность миновала. Лодка продолжала стоять в позиционном положении.
Никаких сигналов с берега не поступало. Наконец, около двух часов ночи 1 июля сигнальщик доложил, что от берега 35 батареи к лодке движутся несколько плавсредств. Это были наши.
Подошла первая шхуна с людьми, послышались упреки в адрес нашей лодки, что мы так долго не появлялись. На шхуне были: командующий Приморской армией генерал- майор Петров, начальник его штаба Крылов, раненый незадолго до эвакуации, член Военного совета дивизионный комиссар Чухнов, генерал-майор Моргунов – командующий береговой обороной СОР, полковой комиссар Вершинин и другие военноначальники, офицеры и бойцы.
Началась посадка. Двое матросов стояли внутри под трюмом лодки, ловили спускавшихся людей и передавали их следующим, которые провожали их в отсеки, было принято на борт людей сверх всяких списков, а их все продолжали подвозить. Почти все отсеки заполнились до отказа. Люди сидели и лежали бок о бок на шинелях, пробковых матрасах, здоровые рядом с ранеными. Командир предложил пассажирам завтрак, который пришёлся кстати, так как многие из них давно уже ничего не ели.
Долгое время находившееся в состоянии крайнего напряжения усталые бойцы и командиры, оказавшись в относительно спокойной обстановке, вскоре уснули. Подводникам приходилось двигаться по отсекам через тела спящих. Приближался рассвет, нужно было уходить иначе “щуку” обнаружат. Командир приказал готовиться к погружению и обратился к стоящему на мостике генерал Петрову И.Е. спуститься вниз. В ответ услышал: “Я с мостика никуда не уйду. На берегу остался мой сын”.
Рассвет становился все ярче. Когда стало совсем светло, подошел наконец последний катер с третьей партией эвакуируемых, среди которых был и сын генерала Петрова, состоявший у своего отца в адъютантах. Замешкайся лейтенант Юрий Петров еще на какое-то время, трудно представить чтобы тогда было.
Теперь число находившихся на борту Щ- 209 моряков и армейцев, включая членов экипажа, приближалось к 130. Столько людей не перевозила еще ни одна средняя лодка. Наступило утро 1 июля 1942 года. Послышался гул моторов вражеских катеров. Командир отдал приказ на срочное погружение.
Я нашел местечко в центральном отсеке и улегся отдохнуть. Рядом лежал раненый генерал Крылов. На душе было тяжело, мы покидали Севастополь, город где навечно остались лежать наши боевые товарищи. Задремав, услышал начальственное приказание капитана 3 ранга Тетюркина, встать и следовать за ним в каюту командира.
Здесь, в присутствии Владимира Ивановича Иванова, он начал меня обвинять в том, что я нарушил предписания и по моей вине подлодка весь день пролежала на грунте, что я не выполнил приказ и что я буду предан суду военного трибунал. Владимир Иванович осадил Тетюркина и сказал, чтобы он не стращал меня трибуналом, а решения как действовать принимали три человека – он, его комиссар и лейтенант Дондуков.
Это записано в вахтенном журнале, и еще неизвестно выберемся ли мы отсюда! Погрузившись, лодка стала выходить вдоль берега до фарватера, минуя минное заграждение. Слышался зловещий скрежет минрепов о борт подлодки. Все замерли в ожидании когда кончится минное поле. Ко всему еще лодка была ограничена в маневрировании, а ее перегрузка создавала опасность выскочить на поверхность или провалиться ко дну. Командир и экипаж проявляли высокое мастерство, чтобы избежать катастрофы. Наконец лодка благополучно прошла минное поле.
От мыса Фиолент взяли курс по фарватеру в открытое море. Едва лодка направилась к выходу в море, как немецкие катера и самолеты принялись бомбить фарватер. Пришлось погрузиться на предельную 80-ти метровую глубину. Раздались первые взрывы глубинных бомб, их осколки градом обрушились на подлодку. Корпус “щуки” содрогался, трещал. Лодка то проваливалась, то снова подвсплывала.
С потолка посыпалась пробка, гас свет. Надо было немедленно оторваться от катеров и командир делал все возможное. Бомбежка продолжалась более 3-х часов. Было зарегистрировано около тысячи ста взрывов. Вдобавок началось кислородное голодание. Постоянно работавшая регенерационная установка не успевала восстанавливать воздух. Температура в отсеках поднялась до 35-45 градусов, у людей ломило в висках, некоторые теряли сознание.
Особенно тяжело было раненым, а о всплытии не могло быть и речи. Лишь поздно вечером бомбежка прекратилась.
Щ-209 всплыла, пройдя к этому времени всего 35 миль. Живительной свежестью пахло в отсеках, но не успели мы отдышаться, как опять команда: “Срочное погружение!”. Лодка снова ушла под воду и снова началась бомбежка. Но до Новороссийска было еще далеко, а до смерти, как говорится в проникновенной песне военной поры – четыре шага. Противник, явно зная об эвакуации командования Приморской армии и СОРа, буквально охотился за “Щ-209” и более мощной “Л-23”, которая где-то неподалеку шла тем же курсом.
Не зная в точности местонахождение “Щуки”, противник бомбил по площадям. Глубинные бомбы взрывались справа и слева у самых бортов лодки и уже не спавшие несколько суток члены экипажа еле держались на ногах. И все же все команды выполнялись четко и быстро.
До 22 часов 2 июля шли в подводном положении т.к. продолжалось преследование.
В 22 часа всплыли, выбросили нечистоты, проветрили лодку и подзарядили аккумуляторные батареи. И, вдруг, опять катера. Опять срочное погружение, взрывы бомб. Акустик доложил, что катера стопорят ход вблизи лодки. Командир тоже моментально остановил лодку и приказал выключить электромоторы, гидрокомпас, иначе немцы по шумам определят местонахождение “Щуки”.
В лодке стояла зловещая тишина, не разрешалось вставать, шевелиться, чтобы не допустить малейшего стука. Всё решало у кого крепче нервы. Мучительно тянулись нескончаемые минуты. Вот когда все почувствовали, насколько не легка служба подводников.
И вот снова зашумели винты катеров. Лодка снова начала движение курсом на Новороссийск. Нервы командира лодки и экипажа оказались крепче. Благодаря умелому управлению “Щ-209” капитан-лейтенантом В.И. Ивановым и его правильным действиям, отличной подготовке экипажа и четкому выполнению командой всех приказаний мы вышли невредимыми. Погоня за “Щ-209” прекратилась лишь к середине дня 3 июля. На рассвете 4 июля, всплыв в очередной раз, лодка продолжила идти уже в надводном положении.
Сквозь утреннюю дымку виднелись очертания кавказского берега. Пассажиры приободрились, повеселели, кто-то шутливо сказал, что после такого перехода строго настрого запретит идти своим детям в подводники. Заговорили и о возвращении в Севастополь, о мести врагу.
Наконец подлодка “Щ-209” 4 июля 1942 года отшвартовалась у пирса в Новороссийске, а днем раньше пришла подлодка “Л-23”. Люди выходившие на пирс, выглядели изможденными, усталыми, многие обросли бородами, но радостно улыбались и благодарили моряков- подводников, прощаясь с ними.
На пирсе стояли встречавшие флотские и армейские военачальники: вице-адмирал Октябрьский Ф.С., дивизионные комиссары Кулаков Н.М., Азаров И.Н., командир Новороссийской ВМ базы капитан 1 ранга Холостяков Г.Н и другие. Они каждого из нас обнимали и целовали. Н.М. Кулаков поздравил всех с возвращением. Так было выполнено задание Военного Совета ЧФ.
В тот день, когда завершился переход “Щ-209” в Новороссийск, Совинфорбюро сообщило о том, что наши войска оставили Севастополь, но впереди была еще оборона Кавказа и, конечно же, освобождение нашего родного Севастополя. В.С. Дондуков, 2002 год.
Заканчивая повествование некоторых страничек из воспоминаний моего отца Дондукова Владислава Сергеевича, я хочу добавить от себя стихотворение, которое я посвятил всем защитникам славного города- героя Севастополя.
Память Графская пристань стоит как всегда,
Мой Севастополь, родная земля!
Всё изменилось сегодня у нас,
Только незыблема память для нас!
Вот корабли бьют по целям врага,
Наши матросы дают огонька.
Снова пехота поднялась вперёд,
За Севастополь любимый и флот!
Вновь получили комфлота приказ,
Смотрит Отчизна с надеждой на нас.
Мы не спускали свой флаг никогда,
Выполнив воинский долг до конца.
И наступила победа твоя,
Мой Севастополь, родная земля.
В бухту с боями вошли корабли,
В мае свободу они принесли.
Всё изменилось сегодня у нас,
Только незыблема память для нас!

Евгений Дондуков
Санкт-Петербург, 2011 год.

Сайт: http://sevdig.sevastopol.ws/stat/Don.pdf