Military Crimea

0619
0620

Н.Смолин (Курск)

Гладко только на бумаге (о форменном обмундировании Государственного Подвижного ополчения)

Русско-турецкое противоборство на Дунае, начавшееся в 1853 г., быстро переросло в крупномасштабный вооруженный конфликт, за которым в истории закрепилось название Крымская или Восточная война. В поддержку Турции выступили несколько государств во главе с Англией и Францией. Моральную поддержку антирусской коалиции оказывали Австрия, Пруссия, Швеция. В начале осени 1854 г. англо-франко-турецкие войска развернули наступление в Крыму, преследуя цель захватить Севастополь и тем самым уничтожить военный флот России на Черном море. В сентябре 1854 г., преодолев сопротивление русской армии, силы коалиции блокировали Южную сторону города. Одиннадцать месяцев русские матросы, солдаты, казаки и их командиры, обороняя Севастополь, вели неравный бой с противником, чье численное и материально-техническое превосходство все нарастало. В конце концов, силы оказались слишком неравными, и в ночь на 28 августа 1855 г. город пришлось оставить противнику.

В событиях обороны воины России проявили массовый героизм. Именно это обстоятельство позволило гарнизону почти год удерживать севастопольские рубежи. Однако противник не только имел значительный численный перевес, но и обладал ощутимым превосходством в числе орудий, в количестве снарядов и пороха. Английский паровой флот взял под свой контроль обстановку в Черном море, оперативно доставляя войскам коалиции пополнения, боеприпасы, продовольствие… Защитники Севастополя имели возможность отвечать одним выстрелом на несколько выстрелов противника. Одержать победу при таком неравенстве сил было нельзя. Среди причин ощутимого численного и материально-технического превосходства войск антирусской коалиции, следует отметить, что против России, не имевшей мощных союзников, объединили свои усилия сразу несколько крупных держав, в том числе тех, которые для своего времени можно считать передовыми в военном и в социально-экономическом отношениях.

По замечанию историка В.П.Казарина, «с Россией воевала не Турция, а… Оттоманская империя… В ее состав входили громадные пространства… от Гибралтара до Персидского залива и от Балкан до Сирии, Палестины, Египта и Судана. То же… следует иметь в виду, говоря о Французской империи… (север Африки и другие колонии), о Британской империи… (территории от Канады до Китая), и империи Австрийской (достаточно вспомнить о ее председательстве в Германском союзе, … о Венгрии, итальянских землях и других территориях)… В армиях напавших на Россию государств… рядом с англичанами и ирландцами, шотландцами и французами, итальянцами и турками воевали австралийцы и новозеландцы, поляки и венгры, немцы и швейцарцы, египтяне и тунисцы, казаки-некрасовцы, горцы и североамериканцы. Французы привезли… экзотических зуавов. Инструкторами турецких военных и… командирами их кораблей чаще были англичане…»[1] Несколько ранее против столь мощной коалиции не устояла империя Наполеона.

Итоги наполеоновских войн показали, что Россия нуждалась в серьезной военной реформе. Вооруженные силы империи имели ограниченную численность, так как рекрутская система комплектования армии и флота, действовавшая с начала XVIII в., не могла обеспечить оперативного увеличения численности войск во время войны. В стране не было контингента людей, обладавших военной подготовкой, и ее высшее командование не имело возможности восполнять потери воинских частей и соединений за счет мобилизации военнообязанных из запаса. Россия, как в мирное, так и в военное время содержала одинаковую по численности армию, что влекло за собой отрицательные последствия. С одной стороны, в мирную пору бóльшая часть бюджета шла на военные расходы, с другой стороны, в военное время, когда численность личного состава армии неуклонно сокращалась, возможности восполнения потерь были явно недостаточны. Дополнительные рекрутские наборы не могли решить эту задачу и были малоэффективны.

На протяжении первой четверти XIX в. правящие круги страны пытались решить проблему увеличения численности войск путем созыва ополчения – в 1806 г. и в 1812 г. Основная задача этого нерегулярного формирования заключалась в выполнении вспомогательных функций, таких как строительство укреплений, охрана военных объектов, складов, транспортов, коммуникаций, однако известны случаи применения частей ополчения в боях. Так, в ходе Бородинской битвы ратники произвели контратаку на Утицкий курган. Более активным было участие в боях 1812 г. частей ополчения, сформированных в Петербургской и Новгородской губерниях и вошедших в пехотный корпус генерала П.Х.Витгенштейна. С первых дней своего включения в состав регулярных соединений они принимали участие в военных действиях, проявили высокие морально-боевые качества. В 1813-1814 гг. силы ополчения были задействованы главным образом в блокаде крепостей Данциг, Гамбург, Дрезден, Глогау и некоторых других.

Ополчение как вспомогательное нерегулярное формирование созывалось только до конца войны. Вместе с тем, оно отличалось от регулярной армии и своим внешним видом. Ратникам было предписано носить особое обмундирование и присвоены своеобразные знаки различия – кресты и вензеля императора Александра I из желтого металла на головные уборы. Нижним чинам ополчения была предоставлена возможность носить бороды. Следует отметить, что все крестьяне, призванные в ополчение, носили бороды, считая именно это обстоятельство своим настоящим отличием от солдат. В рассматриваемую эпоху срок службы в армии составлял 25 лет, и ратники, как могли, старались демонстрировать, что служат не в армии, а в ополчении. В условиях того времени именно бороды позволяли им подчеркнуть, что они не солдаты и смогут вернуться по домам с окончанием военных действий. Некоторое исключение из этого правила составляли лишь элитные части ополчения, сформированные не из крестьян, а из купцов и мещан.

Форменная одежда и амуниция нижних чинов ополчения 1812-1814 гг. отличалось разнообразием. Быстрое продвижение войск противника не оставило руководству на местах достаточно времени для того, чтобы уделить должное внимание изготовлению обмундирования. Пошить ратникам единообразную форму удавалось не всегда. По свидетельству А.М.Вальковича и П.Ф.Космолинского, «отвечая в 1846 году на запрос А.В.Висковатова, особенная канцелярия московского генерал-губернатора сообщала, ссылаясь на очевидцев: «одни из них удостоверяют, что шапки на пеших воинах были серые суконные и четырехугольные… Другие говорят, что шапки у пеших были круглые, овчинные, а у конных кафтаны были серые. Те и другие согласны в том, что пешие воины не все были одеты и вооружены по одной форме, а многие из них были в тулупах, в крестьянских армяках, в крестьянских шапках или шляпах и в лаптях, и что самые… кафтаны и шапки были из разного сукна, по недостатку серого…»[2]

Документ канцелярии губернатора дает основания полагать, что немало ратников из Московской губернии, не получив единообразное обмундирование, участвовали в войне 1812 г. в той одежде, в которой вышли из дома. Есть причины считать, что многие из них были одеты в крестьянские армяки, зипуны, в качестве обуви носили лапти. Нетрудно догадаться, что в тулупы и головные уборы разных цветов и покроев были одеты ратники, набранные в Смоленской губернии, которая была занята противником уже вскоре после выхода императорского манифеста о призвании к ополчению. Некоторое исключение в нашем случае мог составлять лишь личный состав купеческих и мещанских сотен московской военной силы, которые можно рассматривать как элитные подразделения ополчения. Их набор и снабжение встретило меньшие сложности, в силу чего они не только отличались лучшим вооружением, но и внешне больше напоминали собой воинские части благодаря своему единообразному обмундированию.

Одним словом история повседневности существенно отличается от официальной версии прошлого, опирающейся на нормативные документы. Она дает возможности рассматривать практику выполнения руководящих предписаний, видеть условия, в которых действовали исполнители инструкций, оценить реальные результаты их усилий, подчеркнуть отличия полученных результатов от того смысла, который вкладывало в свои решения руководство страны. История обмундирования наглядно демонстрирует отличия военной повседневности от правил и предписаний. Известно, что в 1812 г. главные силы армии Наполеона дважды переходили реку Березина – в июне и в ноябре. За прошедшие полгода ни император, ни правительство Франции не издавали нормативных актов, способных существенно изменить обмундирование войск. Но, по многочисленным свидетельствам участников событий, хорошо известных не только историкам, поздней осенью 1812 г. великая армия была одета не так, как в начальный период войны.

Названный пример дает основания полагать, что наибольшие отличия в одежде войск возникали тогда, когда война разворачивалась вопреки заранее разработанным планам, принимала непредвиденный оборот. Не являются исключением события войны 1853-1856 гг. «Солдат наш… – отметил в своих записках участник обороны Севастополя генерал П.Н.Глебов, – по походке и по выправке… обратился в первобытное состояние – в мужика. Всегда без галстука, в грязной рубахе и с накинутой на плечи безобразной серой шинелью… После этой войны пройдет много времени, пока снова не подтянут нашего солдата… А теперь, например, все, что украшало солдата на смотрах: мундиры, каски, султаны, даже штаны, – все это бросили, потому что все это оказалось неудобным, неловким, стесняющим в движениях, – и пустили его на поле брани в одних подштанниках, да в безобразной шинели. От этого теперь полки наши походят более на толпу мужиков, чем на благоустроенное и дисциплинированное войско».[3]

Суровая обстановка войны вызвала к жизни поистине великое множество обстоятельств, которые весьма существенно переменили не только предварительно разработанные и утвержденные планы, но и внешний вид непосредственных участников исторических событий. Вместе с тем, как уже отмечалось, на протяжении XIX столетия, в особенности его первой половины, немаловажной характерной чертой ополчения, отличавшей его от регулярных воинских частей и соединений, было нестрогое соблюдение образцов обмундирования, четко регламентированных приказами и инструкциями. Рассматривая историю Крымской войны, можно попытаться соотнести сделанные наблюдения и форменную одежду нижних чинов и командиров, предписанную Государственному Подвижному ополчению, манифест о формировании которого русский император Николай I издал 29 января 1855 г. Известно, что ополчение формировалось в три призыва, и к окончанию Крымской войны в его ряды было набрано до 360 тысяч человек.

Согласно Манифесту и Положению об ополчении, утвержденному в тот же день, Государственное Подвижное ополчение формировалось не на добровольной основе. В ратники, то есть в нижние чины, набирали 23 человека с каждой тысячи ревизских душ. Командиров избирали дворянские собрания тех губерний и уездов, где происходило формирование частей ополчения, из числа отставных офицеров. Каждый уезд империи формировал одну дружину численностью около тысячи человек. В случае значительного недостатка людей одну дружину формировали два-три уезда. Право выбора крепостных крестьян на службу предоставлялось помещикам, а в селениях государственных, дворцовых и удельных крестьян, в мещанских и цеховых обществах – самим обществам. Ополчение, в отличие от армии, созывалось временно, и после войны всех, призванных под его знамена, ждало возвращение к прежнему месту жительства, к мирному труду. От крепостной зависимости ратники ополчения не освобождались.[4]

Внешним отличием ополчения от армии была особая форменная одежда. Нижним чинам Государственного Подвижного ополчения было предписано носить армяки, шаровары и картузы серого цвета из «крестьянского» сукна, то есть сотканного домашним способом. К армякам полагались погоны из красного, желтого, белого, светло-синего или темно-зеленого сукна с номером дружины. Главным отличительным признаком ополчения был крест из желтого металла, который полагалось носить на головном уборе. Нижним чинам полагались ранцы и патронташи из черной кожи. Ратникам разрешалось носить бороды. Офицерам была присвоена аналогичная форменная одежда, эполеты золотого цвета с суконными полями и звездочками. На головных уборах, помимо позолоченных крестов, им следовало носить кокарды. Поскольку командиры ополчения заказывали обмундирование за собственный счет, нетрудно предположить, что офицерская форма была из более тонкого и добротного сукна фабричного производства.

Приступив к выполнению решений правительства, местная администрация и дворянские собрания столкнулись со множеством сложностей. Например, в большинстве уездов не было необходимого числа отставных офицеров, способных носить оружие, в силу чего многие дружины испытывали недостаток командиров. Позднее право служить офицерами ополчения было предоставлено чиновникам, которые ранее не служили в армии и военном флоте. Но и после этого в частях ополчения не хватало командиров подразделений. Огромные кадровые затруднения вызвало формирование медицинской службы ополчения. В силу недостатка врачей и фельдшеров дружины практически не были укомплектованы медицинским персоналом. Попытки привлечь на службу земских и вольнопрактикующих врачей также не принесли ощутимых плодов, и большинству частей ополчения пришлось идти на войну без врачей, фельдшеров и лекарских помощников. Последствия такого оборота событий не заставили себя ждать.

Для обучения ратников в дружины ополчения включались так называемые кадровые нижние чины из личного состава гарнизонных частей и внутренней стражи. Уровень их подготовки и дисциплины вызвали град критики. Как правило, кадровые нижние чины не знали требований уставов, не умели стрелять, постоянно нарушали порядок. Например, по свидетельству начальника дружины № 73 полковника Н.А.Обнинского, из подчиненных ему кадровых нижних чинов только унтер-офицер Вишневский был «отличного поведения». Остальные были много раз наказаны телесно, «штрафованы», разжалованы и лишь худшие ратники могли сравниться с ними в мошенничестве. Лучшего из унтер-офицеров по виду и по расторопности Н.А.Обнинский назначил фельдфебелем первой роты. Но в день выступления в поход, когда тому следовало руководить укладкой сухарей, он был найден пьяным, без чувств. Сухари тем временем сгорели. Докладывая об этом, ротный командир капитан Рустицкий не смог сдержать слезы.[5]

Немало данных свидетельствуют, что в стране не было достаточных запасов современного оружия, в силу чего частям ополчения были выделены морально устаревшие и значительно изношенные гладкоствольные кремневые ружья, годные для строевой подготовки, но не к стрельбе. Так, «еще до сформирования нашей… дружины, – отметил в своих воспоминаниях Н.А.Решетов, служивший в дни Крымской войны предводителем дворянства Новоосколького уезда Курской губернии, – из киевского арсенала была прислана тысяча старых кремневых ружей… при доставке же их в бумаге… значилось: «посылаются ружья, хотя и старые, но безопасные для употребления»… Вероятно предполагалось, что их не будет разрывать в руках у стреляющих, но являлась уверенность, что они окажутся безопасными… для неприятеля».[6] Впрочем, и таких, негодных ружей на всех ратников не хватало, в силу чего дружинам было приказано вооружить 800 ратников, а из остальных сформировать так называемые «безоружные команды».

Ощутимые сложности были связаны с изготовлением форменного обмундирования. И в этом отношении обстановка на местах не соответствовала уровню сложности поставленных задач. Обеспечение ратников форменной одеждой входило в обязанности отдатчиков – помещиков, городских и сельских обществ. Однако они, опасаясь выбраковки вещей, предпочитали вносить деньги. Задача изготовления обмундирования легла на органы дворянского самоуправления и местной администрации. Они, в свою очередь, предпочитали заключать договоры подряда на пошив вещей обмундирования нижних чинов с купцами и владельцами предприятий. Те же, стремясь извлечь из казенных заказов возможно бόльшую выгоду, шли по пути экономии. Как правило, предоставленные ими армяки, шаровары, картузы, сапоги не отличали прочностью. Очень часто при их изготовлении подрядчики использовали материалы ненадлежащего качества – неплотное и обветшавшее сукно, конскую, гнилую или горелую кожу.

Низкое качество форменной одежды ратников отмечалось и в служебных документах, и во многих мемуарных произведениях, вышедших из-под пера ополченцев. Наглядный пример можно встретить в воспоминаниях начальника дружины № 14 полковника Г.И.Лаврентьева. Необходимо учесть, что в середине XIX в. одежду шили из так называемого моченого сукна. Чтобы мундиры и шинели не осели, если промокнут, ткань перед раскроем замачивали в воде, затем высушивали. Обмундирование для дружины № 14 подрядчик привез по Волге в легких лодках. Заподозрив, что одежда была из немоченого сукна, полковник отложил ее прием. Прошедший вскоре пароход нагнал небольшое волнение, и лодки погрузились на дно. В итоге «кафтаны сели на четверть». Подрядчику пришлось отправиться обратно, в надежде исправить их натяжкой. Ратники между тем посмеивались: «Что, брат? Подъехал с немоченым, а уезжаешь с вымоченным? Ни што! Поделом тебе! Привози пошире, да получше, а то Волга опять осердится».[7]

Практически во всех губерниях и уездах изготовление обмундирования ополчения существенно осложняло отсутствие достаточных казенных запасов сукна. Уже в феврале 1855 г. император был вынужден издать приказ по Государственному Подвижному ополчению, который предоставлял право шить форменную одежду нижних чинов из сукна черного, коричневого, бурого и белого цветов, смотря какого больше в губернии, с тем, чтобы личный состав каждой дружины носил форму одного цвета. В результате части ополчения оказались одеты в форму разных цветов, причем не только тех, которые названы выше. Источники свидетельствуют, что обмундирование некоторых дружин было из ткани зеленого цвета. Впоследствии императором были сделаны еще несколько распоряжений, изменивших форменную одежду ополчения. Самым заметным из них был приказ о замене эполет офицеров золотыми погонами со звездочками, соответственно чинам, выпушками и просветами, согласно цветам погон у нижних чинов.

Отчетные материалы по итогам инспекторских смотров свидетельствуют, что части ополчения, завершив свое формирование, влились в состав действующей армии, будучи одетыми в форму разных цветов и оттенков. Например, личный состав дружин № 30, 33, 34 носил форму черного цвета, в дружинах № 31, 32, 35, 37 – из серого, а в дружине № 36 – из бурого сукна. Во всех названных выше случаях ткани были фабричного производства. Вместе с тем, армяки, шаровары, картузы ратников дружины № 55 были пошиты из белого сукна, сотканного домашним способом. Армяки и картузы ратников дружины № 63 были из черного «фабрикантского» сукна, а их шаровары – из бурого «крестьянского». В некоторых частях ополчения, например, в дружинах № 99, 100, 101, 102 предметы обмундирования были пошиты из тканей как фабричного, так и домашнего производства, в обоих случаях черного цвета. В дружинах № 95, 96 форменная одежда была темно-серого, в дружине № 97 – светло-серого цветов.[8]

С самого начала истории ополчения обмундирование нижних чинов, включая их снаряжение, отличалось от образцов, утвержденных Положением, не только цветом и недостаточной прочностью. Например, из доклада тверского гражданского губернатора в инспекторский департамент военного министерства от 4 июня 1855 г. можно узнать, что к 7 июня в городе ожидали поступление заказанных в Москве ранцев и патронташей для дружин № 14, 15, 25 и 26. Однако патронташи, изготовленные в Москве, не всегда соответствовали утвержденным образцам. Как правило, они имели гнезда не для 60, а для 52 патронов. Не принимать их было нельзя, ибо была велика вероятность остаться ни с чем, ибо и такие патронташи нарасхват покупали лица, специально присланные за ними из других губерний. Отмечалось также, что медицинский департамент не выделил хирургические инструменты для двенадцати дружин, а комиссариатский департамент еще не прислал в Тверь 47 занавесок для барабанщиков.[9]

Несмотря на то, что обстановка в регионах не позволяла решить на должном уровне многие принципиальные вопросы, несмотря на то, что при формировании ополчения руководству губерний и уездов нередко приходилось ограничиваться полумерами, набор ополчения встретил восторженное отношение населения. Центральная и местная печать были переполнены сведениями о торжественных мероприятиях, связанных с национальными и религиозными праздниками с непременными парадами и застольями, в которых основная роль отводилась вновь сформированным дружинам.[10] Хотя к лету 1855 г. части ополчения отличались нерешенностью многих насущных вопросов, современники рассматриваемых событий расценивали итоги его созыва исключительно высоко. Руководство и дворянство ряда губерний получили в награду высочайшие благодарности за то, что части ополчения, сформированные в их регионах, своевременно выступили к местам назначения в самом удовлетворительном состоянии.[11]

Вид и строевая подготовка ополчения вызвали немало восторженных отзывов, особенно на страницах прессы. Однако многие обстоятельства дают основания полагать, что на момент выступления к местам своего назначения они скорее выглядели готовыми внешне, нежели являлись таковыми по существу. Так, дружина № 73 выступила в поход 18 июля 1855 г. Выход из города был запланирован на четыре часа утра, фактически удалось выступить только в шесть. Поднявшись на возвышенность, начальник дружины Н.А.Обнинский увидел следующее: «густая пыль… покрывает… дорогу; в ее тумане сверкают только штыки; все прочее представляет какую-то безобразную массу, из которой несутся дикий гам, свист, плач и песни… Множество телег тянется по сторонам… дороги… бабы несут ружья, старики – ранцы, заплаканные ребятишки – тесаки: ратники держат на руках грудных младенцев… Думаю, что и в войске фараона более было порядка, даже тогда, когда он взошел по колено в море», – отметил полковник.[12]

Выступив из мест своего формирования, дружины столкнулись с первыми сложностями военной жизни. Население городов и сел, через которые пролегал путь частей ополчения на войну, нередко организовывало в их честь напутственные церемонии с непременными молебнами, окроплением ратников святой водой, патриотическими речами и проповедями. В то же время изыскать для личного состава продовольствие, решить вопросы размещения нижних чинов на ночлег командованию удавалось далеко не всегда. Например, 22 августа полковник Н.А.Обнинский отметил в своих записках, что от Орла до Курска на протяжении 180 верст не было ни одного города, а деревни были очень бедные, купить что-нибудь у жителей было нельзя. Хлеб, который приходилось есть, был так плох, что своим вкусом напоминал клейстер.[13] Тем временем, по мере выдвижения частей к местам назначения, обмундирование, пошитое из ветхих материалов и их заменителей, быстро разваливалось и приходило в негодность.

Ряд характерных примеров заключает в себе доклад флигель-адъютанта князя Кропоткина, который осенью 1855 г. дважды осмотрел дружины Ярославской и Костромской губерний. Он, в частности, отметил, что костромские дружины находились в неудовлетворительном состоянии. Так, в дружинах № 144 и 153 форма была пошита из «весьма дурного сукна» и быстро обветшала. Полы армяков и шаровары не имели холщовой подкладки. Полушубки были весьма нехороши, узки и коротки, часть из них были пошиты из телячьих и козлиных шкур. Некоторые дружины принимали ратников в лаптях. Получив сапоги, они вышли в поход, имея только одну пару обуви. В ненастную погоду сапоги нечем было переменить, что способствовало заболеваемости, затрудняло ремонт обуви, притом не все сапоги были из хороших материалов. Патронташи не вмещали по шестьдесят патронов, ремни портупеи были узки, топоры и лопаты не годились к употреблению, а чехлы для них были «очень дурно сделаны и из непрочной кожи».

При этом части ополчения заметно отличались друг от друга. В лучшую сторону выделялись дружины Ярославской губернии. Их обмундирование выгодно отличалось от форменной одежды частей Костромской губернии, за исключением дружины № 128, где кафтаны были «из дурного сукна и уже местами протерлись; полушубки могли бы быть гораздо лучше» и дружины № 130, где «некоторая часть кафтанов построена… из непрочного сукна; полушубки очень дурны и… мало новых, а большая часть старых, изношенных, непозволительно дурных». Относительно благополучное состояние остальных дружин Ярославской губернии, которые князь Кропоткин нашел «в самом отличном порядке, как в отношении обмундирования, так и в продовольствии», по его мнению, было вызвано «особым попечением о людях» офицеров, вполне оправдавших доверие дворянства. Среди них князь Кропоткин особенно отметил командиров первых рот дружин № 129 и 131 капитана Федорова и капитана князя Ухтомского.[14]

В целом форма ополчения приходила в негодность весьма быстро. С наступлением осени она все чаще вызывала нарекания. Помимо членов костромского комитета ополчения, высочайший выговор «за беспорядки в обозе и амуниции» был объявлен членам калужского комитета ополчения.[15] И хотя некоторые дружины внешне отличались в лучшую сторону, им тоже были свойственны общие проблемы, с которыми столкнулись большинство частей ополчения. Так, князь Голицын, состоявший при М.Д.Горчакове, отмечал, что дружины Тульской губернии пришли на крымский театр военных действий в самом лучшем виде. В одиннадцати дружинах было не более 50 больных, пища готовилась хорошая. Строевая подготовка была признана удовлетворительной. По приказу заведующего ратникам пошили кителя, в которых они проделали поход, а потому обмундирование сохранилось хорошо. Но далее отмечалось, что кадровые чины не были хорошими наставниками ратников и подавали им «пример безнравственности».[16]

На протяжении осени быстро разваливавшаяся форменная одежда все хуже защищала людей от непогоды, что содействовало быстрому росту заболеваемости. Например, из дружины № 104, сформированной в Рязанской губернии, в августе 1855 г. выбыли по болезни 12 ратников, в сентябре – 11. Однако в октябре названная дружина отправила в госпитали и больницы 45 человек, в ноябре – 36, в первой половине декабря еще 99 нижних чинов. Подобными темпами число заболевших увеличивалось в дружинах Московской, Костромской, Пензенской губерний. Несмотря на то, что части Государственного Подвижного ополчения несли службу в разных районах страны, с началом зимы в большинстве из них количество нижних чинов, поступавших на лечение в госпитали и больницы, увеличивалось на 200-300 человек в месяц, пока не достигло уровня 400-600 человек. И если не самой весомой, то одной из наиболее существенных причин такого оборота событий послужило низкое качество форменной одежды и обуви.

Условия походной жизни практически не оставляли возможностей для ремонта одежды, обуви, белья и снаряжения. Заниматься их исправлением мешали неготовность ратников жить в движении, отсутствие у них привычки поддерживать одежду в порядке и необходимых для этого навыков, накопившаяся усталость. 9 сентября в письме родителям из города Козелец известный славянофил И.С.Аксаков, служивший офицером одной из московских дружин, отметил, что за три месяца похода нижние чины и командиры утомились физически и нравственно. Вещи, которые офицеры взяли с собой, испортились от ежедневной распаковки и упаковки, часть из них потерялись. Нижние чины не имели теплых одежд, большинство из них давно не стирали белье. Все рассчитывали отдохнуть на дневке в Киеве, но там предстояли торжественные церемонии по случаю прибытия ополчения, отделение ратников, неспособных к строевой службе, на работу в арсенал, «словом, – подвел итоги автор письма, – никто ничего не успеет сделать».[17]

Низкое качество одежды, рост заболеваемости, накопившаяся усталость заметно подрывали боевой дух ополчения. С.Т.Аксаков, отец И.С.Аксакова, в письме к сыну отметил, что наблюдал одну из дружин Костромской губернии на походе. Издалека внешний вид воинов, одетых в русские кафтаны, вызвал его умиление, но по мере их приближения сердце надолго сдавила глубокая жалость. Он «не заметил ни малейшего признака силы и бодрости… ни одной молодцеватой фигуры! Утомление, уныние или апатия – вот… что выражалось на лицах ратников». Представив их в бою с французами, следовало признать их жертвами, ведомыми на заклание. Это не были ни солдаты, ни крестьяне. Между тем, все говорили о громадных злоупотреблениях в губернском комитете. «Душа ноет до сих пор, – отметил С.Т.Аксаков. – Боже мой, какая ужасная безнравственность! Все проникнуто ею…» По замечанию автора письма, в этих условиях стране не следовало ожидать побед, ей оставалось пострадать и понести позор за грехи.[18]

К концу осени обмундирование уже изрядно обветшало. Например, из «Ведомости о состоянии армяков и шаровар в дружинах, вошедших в состав 14 резервной пехотной дивизии» следует, что к употреблению годились менее трети предметов формы, столько же были совершенно негодными, ремонта требовали 43% армяков и 42% шаровар.[19] По данным заведующего частями ополчения, вошедшими в гарнизон Николаева, Е.О.Павленкова в дружине № 63 армяки и картузы были из сукна фабричного производства, но из-за плохого качества ткани они были так изношены, что их нельзя было использовать по назначению. Что же касается частей, набранных в Рязанской губернии, лишь в дружинах № 103 и 104 ратники могли носить форму весь 1856 г. В дружинах № 99-102 она могла служить лишь до 1 сентября. Сукно было фабричное, но не отличалось качеством, кроме 267 комплектов формы в дружине № 100 и 400 комплектов в дружине № 102. Их признали годными к использованию в течение всего 1856 г.[20]

Источники свидетельствуют, что изготовление обмундирования дружин Петербургской губернии вызвало заметно меньшие трудности, чем в регионах. В столице было больше возможностей для выполнения решений правительства. Вместе с тем, в дружинах, которые несли службу в Санкт-Петербурге, контроль соблюдения форменной одежды по понятным причинам был более строгим – ратники участвовали в парадах и высочайших смотрах, содержали караулы, где их могли видеть как сам император, так и лица из его семьи. Однако и в этих относительно благоприятных и строгих условиях форменное обмундирование личного состава ополчения не отличалось качеством. Так, в приказе по дружине № 5 от 6 января 1856 г. генерал Ермолов отмечал, что накануне он поручил подпоручику Агапитову проследить за починкой кафтанов и шаровар ратников первой шеренги первой роты. Но во время парада на шароварах третьего с левого фланга человека были две большие дыры на уровне колена.[21]

Не лучшим было качество зимней одежды, предназначенной для часовых. Например, в приказе от 1 февраля 1856 г. генерал Ермолов отмечал, что урядник первой роты Курицын, находившийся за старшего в карауле при Аничковском дворце, был в расстегнутом, испачканном и измятом кафтане, а разорванный полушубок висел у него на груди двумя лоскутами. Поскольку в Петербурге подобные беспорядки могли повлечь крупные неприятности, ротным командирам было дано указание лично осматривать людей, направлявшихся в караул, особенно на столь ответственные посты. Урядника было предписано наказать розгами.[22] Несколько ранее в приказе по дружине № 110, которая несла службу вдали от столицы, отмечалось, что плац-майор крепости Бендеры доставил ее коменданту генералу Ольшевскому несколько казенных тулупов с кеньгами, которые в стужу надевали часовые. Они были в столь ветхом и изодранном состоянии, что невольно напрашивалась мысль, будто часовые преднамеренно их разорвали.[23]

По мере включения частей ополчения в армейские соединения, командование дружин столкнулось с еще бóльшими проблемами. Как правило, для размещения личного состава ополчения не хватало помещений. Например, три дружины Тверской губернии по прибытии в крепость Динабург размещались в палаточном лагере вплоть до ноября. Для работы на укреплениях крепости не хватало тачек, носилок, и ратники, работая в непогоду, носили на себе сырую землю мешками. После работы промокшие вещи, которые в лучшем случае были покрыты заплатами, негде было сушить. В палатках можно было обогреться только теплом человеческого тела, поэтому на ночлег в них набивались очень плотно. Понятно, что каждый занемогший легко мог спровоцировать вспышку заболевания. Своих врачей дружины, размещенные в Динабурге, не имели, а командование могло предпринять против распространения болезней лишь непрофессиональные меры – раздать суконные набрюшники, увеличить нормы выдачи пищи и алкоголя.[24]

Не лучше были условия размещения в Одессе и в других городах, где располагались части ополчения. 1 декабря временный командир дружины № 105 штабс-капитан Оболенский доложил заведующему дружинами графу Толстому, что квартиры, где размещался личный состав, были мало пригодны для проживания. В некоторых помещениях не было полов, и ратники, несмотря на зимнюю погоду, спали на голой земле. В ненастье «полы» превращались в лужи, воздух делался сырым, «тяжким и вредным здоровью». Теснота расположения содействовала заболеваемости. В рапорте отмечалось, что «ежедневно… значительное число ратников заболевает гастрическими лихорадками и тифом».[25] И.С.Аксаков отмечал, что крепость Бендеры была неудобной для размещения войск. Автору письма отвели неплохую по местным меркам комнату, но в первый же день он так угорел, что только к вечеру головная боль утихла. Учитывая, что нижних чинов разместили очень тесно, легко представить, как это влияло на их самочувствие.[26]

Условия размещения дружин Курской и Калужской губерний, которые несли службу под Севастополем, были еще менее удовлетворительными. В конце осени 1855 г. и на протяжении последующей зимы они располагались вместе с регулярными войсками в полевом лагере на берегах Бельбека. Землянки нижних чинов представляли собой ямы глубиной в два аршина, крыши делали из дубовых листьев и хвороста, сверху засыпали землей. В ненастную погоду, лагерь и все вокруг утопали в грязи. Согласно запискам начальника дружины № 73 полковника Н.А.Обнинского, его землянку покрыли кожами быков, заколотых на мясные порции. Однако утром одного из следующих дней он проснулся в воде, которая лилась отовсюду. Сам собой напрашивается вопрос – в каких же условиях были размещены нижние чины, и как это сказывалось на состоянии здоровья? Характеризуя обстановку, автор дневника отметил, что по ночам потоки воды уносили вещи спавших офицеров, солдат, ратников. Особенно часто уплывали сапоги.[27]

Записки полковника Н.А.Обнинского красноречиво свидетельствуют, что погодные условия осени 1855 г. и последующей зимы мало подходили для проживания в полевом лагере. Например, 7 декабря автор записок отметил «жестокий мороз», на следующий день в Полоцком полку замерз часовой. Всю ночь на 24 февраля свирепствовала буря со снегом и громом, оставившая после себя такую грязь, в которой, например, не могли двигаться быки, купленные ратниками в Симферополе на мясные порции. Неудовлетворительные условия размещения, нехватка топлива, рост цен, недостаток медицинского персонала, сложности с питанием, вызвали быстрый рост заболеваемости. Названные обстоятельства выдвинули на первый план множество задач, более насущных, чем соблюдение предписанного обмундирования. Нижним чинам и командирам ополчения оставалось изыскивать возможности для выживания. Согласно дневнику Н.А.Обнинского, согреться было невозможно, даже надев на себя все, что только можно было носить.[28]

Многие обстоятельства, имевшие место на протяжении зимы 1855-1856 гг., заметно преобразили вид частей ополчения. В равной мере они вынуждали отступать от правил ношения форменной одежды нижних чинов и командиров регулярных войск. Например, часовые, заступая на пост, для защиты от непогоды нередко обматывали голову половиной рогожки из соломы, предназначенной для подстилки. «Солдат стоит, бывало, на часах в цепи и знать не хочет, что его дождь с морозом поливает, а он говорит: – Экая крупа, как ножом ведь режет», а все-таки находил в ней защиту тем, что не промокал до рубашки».[29] Надо полагать, что в плане использования рогожек часовые из числа ратников брали пример с нижних чинов регулярных частей. Половина соломенной подстилки, будучи надетой на голову, по форме напоминала огромный башлык. «Этот наряд, видимый издали, приводил в недоумение неприятелей, никак не могших разрешить вопроса – что это за особый род военного костюма в русской армии».[30]

Низкое качество форменной одежды, непростые погодные условия, нехватка в пунктах расположения частей ополчения подходящих помещений, недостаточное снабжение, быстрый рост заболеваемости и многие другие организационные сложности привели к тому, что внешний вид подразделений коренным образом отличался от предписанных требований. Летом 1855 г. в начале своего формирования, дружины хоть и отличались формой разных цветов, внешне вполне походили на воинские части, и вызывали восторженные отклики современников. Но уже вскоре обмундирование большинства частей ополчения пришло в жалкое состояние и стало порождать лишь критические оценки. 3 декабря полковник Н.А.Обнинский отметил, что рядом с его частью стояла дружина ополчения, сформированная в Курской губернии, «несчастная во всех отношениях». «Откуда набрали они таких уродов… – отметил автор источника. – Настоящие курские перепела, мухортенькие, невидные… одеты так, что срам».[31]

Заболеваемость и смертность в частях ополчения были столь велики, что не позволяли им в полной мере выполнять поставленные задачи. Например, в приказах командования гарнизона Николаева, где несколько дружин Рязанской и Орловской губерний работали над укреплением фортификационных сооружений, постоянно выражалось недовольство недостаточными темпами хода работ. 14 декабря заведующий дружинами, вошедшими в гарнизон, генерал Е.О.Павленков требовал выводить на работы столько людей, сколько определено нарядом.[32] Вскоре генерал предписал ежедневно, не исключая праздничные дни, выделять из дружин № 55, 60, 63 и 64 по двадцать пять нижних чинов во главе с унтер-офицером, – копать могилы на кладбище.[33] Схожая задача была возложена на части ополчения, сформированные во Владимирской губернии, что в частности отмечается в воспоминаниях поручика В.Ц.Герцыка – офицера дружины № 119, располагавшейся зимой в местечке Погребищи в Бердичевском уезде.[34]

В поисках выхода военное министерство и командование приняли решение заменить обмундирование из «крестьянского» сукна. Однако в этой замене больше нуждались ратники, чья форма была из некачественных фабричных тканей. Так, в дружине № 55 одежда из «крестьянского» сукна сохранилась гораздо лучше, чем форма нижних чинов дружины № 63 из «фабрикантского» сукна, признанная совершенно негодной.[35] Однако меры по замене формы не принесли ощутимых плодов. В марте 1856 г. начальник дружины № 49 сообщал, что в подразделениях было много негодных армяков, шаровар и просил разрешить распороть армяки, чтобы использовать их ткани на заплаты для шаровар.[36] По его сведениям, «обмундирование ратников… из простого крестьянского сукна… пришло в ветхость, так что многие из ратников не имеют приличного обмундирования». Далее он отметил, что полученные шинели дружина могла своими силами перешить по образцу шинелей Стрелкового полка императорской фамилии.[37]

14 ноября 1855 г. генерал-кригс-комиссар Южной армии генерал-майор Назимов в отзыве на имя начальника штаба армии сообщал о получении императорского предписания снабдить новым обмундированием войска, у которых сроки использования форменной одежды истекали к концу года. Дружинам первого призыва было предписано выделить длинные походные армяки из фабричного сукна с погонами. Подчеркивалось, что снабдить новыми вещами следовало только те дружины, которые имели обмундирование из домашних материалов, так как форма из фабричных тканей в силу добротности материала еще не могла обветшать так сильно, как одежда из «крестьянского» сукна. Получив предписание, штаб Южной армии разработал меры по перемене обмундирования ополчения.[38] В частности, дружинам, которые несли службу на передовых позициях, было решено выделить шинели, пошитые для регулярных войск. Всем остальным частям ополчения следовало выделить для пошива армяков материалы и деньги.

От подразделений были затребованы отчеты о числе ратников, с указанием, из какого сукна их одежда. 3 апреля 1856 г. последовало разъяснение, что вещи по сроку 1856 г. дружинам следовало получать на то число людей, которое в них значилось по списку.[39] Но вскоре выяснилось, что одежда из «крестьянского» сукна зачастую оказывалась более прочной, чем из фабричного. В частности, 13 апреля 1856 г. заведующий дружинами Курской губернии генерал Кнорринг в циркуляре на имя начальника дружины № 48 подполковника Редина отметил, что в трех дружинах Нижегородской губернии одежда из домашних материалов была в существенно лучшем состоянии, чем форма из фабричного сукна в одиннадцати остальных нижегородских дружинах. Когда командующий Средней армии доложил об этом императору, было решено выдать дружинам Нижегородской губернии материал на 150-300 комплектов для замены худших армяков и шаровар. Это правило император велел применить и к остальным частям ополчения.[40]

В течение осени 1855 г. и на протяжении последующей зимы в России происходило формирование 120 дружин Государственного Подвижного ополчения второго и третьего призывов. Немало данных свидетельствуют, что комитеты ополчения одиннадцати губерний, где они организовывались, столкнулись с такими же проблемами, которые весной и в начале лета 1855 г. сопровождали набор дружин первого призыва. Немалые сложности были вызваны недостаточным числом в губерниях и уездах отставных офицеров, уклонением дворян от избрания в ополчение, отсутствием достаточных запасов сукна, стремлением поставщиков нажиться на казенных подрядах. Руководство губерний и органов дворянского самоуправления, руководившие формированием ополчения, в очередной раз были вынуждены мириться с недостатками и прибегать к полумерам. В силу этого форменная одежда нижних чинов и остальное имущество дружин второго призыва также не отличались добротностью материалов и прочностью.

Впрочем, ситуация опять-таки не была однозначной. В одних губерниях формирование ополчения шло успешно, в других этот процесс оставлял желать много лучшего. Так, 3 декабря член комитета ополчения Саратовской губернии князь Голицын отмечал, что, побывав в Симбирске, он был удивлен «превосходным» состоянием создававшихся там дружин и «быстротой», с какой они были организованы. В Саратовской же губернии ополчение формировалось медленно, большинство подразделений еще не имели обмундирования, а то, что уже было пошито, не отличалось качеством и требовало исправления.[41] То, что снабжение имуществом шло медленно 17 января 1856 г. отмечал заведующий дружинами Саратовской губернии П.Х.Граббе. Генерал предписал следить, чтобы форма была сшита прочно, из хорошего сукна, не стесняла движения. Не рекомендовалось пригонять ее так тщательно, как в гвардии или образцовом полку, «обмундирование… должно сидеть не уродливо, но… свободно, что и сделать легче, чем пригонку узкой».

Далее П.Х.Граббе отмечал, что в одной из дружин форма оказалась из немоченого сукна. Это выяснилось случайно, во время дождя, когда одежда промокла и села. Начальникам дружин было рекомендовано обратить на это особое внимание и поступить как начальник Сердобской дружины, который, своевременно обнаружив этот недостаток, приказал вымочить и перешить форму, «с такой благомыслящей распорядительностью, что новых обмундирований потребуется весьма немного». При приеме вещей было рекомендовано не выбраковывать армяки, длина которых была на 0,5 вершка меньше установленной. По дошедшим до генерала П.Х.Граббе сведениям, сапоги, поставленные подрядчиками некоторым дружинам, имели голенища не из яловой кожи, а из конской. Времени на их переделку не оставалось, и генерал предписал начальникам дружин потребовать от подрядчиков по рублю за каждую такую пару обуви, чтобы по прибытии к местам назначения на эти средства изготовить и пришить к сапогам другие голенища.

Начальникам дружин предписывалось докладывать о ходе процесса обмундирования и подчеркивалось, что для того, чтобы дружины не были вынуждены выступить, не закончив пошив форменной одежды, от офицеров требовалось неусыпное внимание и усердие. «Я буду спокоен, – отмечал П.Х.Граббе, – когда увижу, что снаряжение саратовского ополчения окончено, и мы… не краснея, представимся на смотре, а для этого… нужна только ваша воля и ваше искреннее благородное участие…»[42] Однако многие офицеры не разделяли «благородных» устремлений своего заведующего. 22 января 1856 г. начальник Сердобской инвалидной команды подпоручик Пузанов докладывал, что «значительное число офицеров… ополчения рапортуются больными» и стремятся получить медицинское свидетельство в тех городах, где расположены дружины. Генерал строго предписал не позволять офицерам проживать в Сердобске без крайне необходимости и представлять свидетельства о болезни, составленные не по форме.[43]

Вступив осенью 1855 г. в Государственное Подвижное ополчение, еще один известный славянофил Ю.Ф.Самарин был назначен командиром первой роты дружины № 270. Приступив к командованию, он попытался воплотить на практике свои либеральные воззрения на общественные отношения и начал вводить во вверенном ему подразделении начала самоуправления. Так, вопрос о наказании провинившихся решался на собрании роты. Пользуясь либерализмом командира, нижние чины стали проявлять самостоятельность. Например, татары, служившие в роте, потребовали себе особой пищи, отдельный котелок и артельщика. По свидетельству начальника дружины № 270 майора В.Д.Давыдова, в других подразделениях, в силу большей толковости командиров, ничего подобного не было. По его замечанию, рота Ю.Ф.Самарина уровнем порядка и дисциплины больше напоминала «средневековое» ополчение времен Кузьмы Минина и князя Пожарского, чем войско, предназначенное заменять солдат эпохи Николая I.[44]

Сам же Ю.Ф.Самарин, написавший впоследствии воспоминания о службе в дни Крымской войны, весьма критически отзывался не столько о том, какой была форма в действительности, сколько о том, какими неудобными были утвержденные императором образцы обмундирования, предписанные Положением об ополчении. Он отметил, что на спине и ниже талии ратника должны были помещаться ранец, патронная сумка и топор. На образцовом рисунке они помещались свободно, но там была изображена какая-то исполинская спина, фактически не встречавшаяся в природе. Воистину, гладко было на бумаге! На практике ранцы ложились на патронную сумку, она вечно съезжала, мешала правильно делать отмашку руками и действовать ружьем. В бою ратник не смог бы вынуть из сумки, прижатой ранцем, больше, чем четыре-пять патронов, а передвинуть ее вперед не позволяли ремни ранца. Попытки автора записок исправить ситуацию остались без успеха, все ссылались на то, что образцы высочайше утверждены.[45]

Вместе с тем, записки Ю.Ф.Самарина подтверждают, что вид и подготовка дружин ополчения существенно разнились. Автор воспоминаний нес службу в дружине № 270, сформированной в Сызранском уезде, которой командовал майор В.Д.Давыдов. В том же уезде была сформирована дружина № 263, начальником которой служил подполковник Городецкий. В записках отмечалось, что дружина Городецкого заметно отличалась лучшей строевой подготовкой и внешним видом людей. В числе причин этого автор отметил, что дружина № 270 была набрана из помещичьих крестьян, а дружина № 263 – из удельных. (Помещики старались сбыть в ополчение «людей поплоше»). В Михайлов день подполковник Городецкий организовал церковный парад, во время которого промаршировали с иголочки обмундированные ратники его дружины. Ю.Ф.Самарин отметил, что «никогда не видал строя красивее и величественнее. В сравнении с ним наша гвардия – просто дрянь». Полюбоваться строем собрались все офицеры.[46]

Далее автор записок отметил, что дружину № 270 дважды осматривали инспекторы – князь Голицын и генерал Толстой. Первому очень понравилось, что пуговицы, на которые застегивались погоны ратников, были медные, второй нашел, что это не соответствует утвержденным образцам, и приказал переделать. Впоследствии генерал-адъютант Толстой, назначенный заведующим дружинами Самарской губернии, распорядился беречь обувь нижних чинов. Согласно его приказу, во время похода дружин к местам назначения, ратникам следовало идти по дорогам в лаптях и валенках, но через населенные пункты проходить не иначе как в сапогах, чтобы создавалось впечатление, будто именно в этой обуви они проделали весь путь. Автор записок не без доли иронии отметил, что командование уделяло принципиальное внимание вопросам такого рода в тот момент, когда Швеция заключила союз с противниками России, когда становилось все очевиднее, что страну в скором времени ожидали ужасные бедствия или позорный мир.[47]

В целом, как уже не раз отмечалось, некачественная форменная одежда и обувь нижних чинов Государственного Подвижного ополчения плохо защищали людей от непогоды. Это имело своим следствием широкое распространение инфекционных заболеваний. В действующей армии были явно не готовы к такому пополнению. На протяжении зимы 1855-1856 гг., когда медицинская служба армии и флота с огромным трудом справлялись с лечением больных и раненых солдат, матросов, командиров, личный состав ополчения переполнял госпитали и больницы. Следует отметить, что так называемые небоевые потери частей и подразделений ополчения многократно превысили число погибших и пропавших без вести нижних чинов и командиров. Множество материалов разного плана, дают основания полагать, что в боях с противником сложили головы до пятисот ратников и офицеров ополчения, в то время как число умерших в госпиталях вследствие заболеваний тифом, чумой, холерой… исчислялось десятками тысяч человек.[48]

Эффективность созыва Государственного Подвижного ополчения в ходе Крымской войны нельзя не признать весьма низкой. Рассмотренные материалы наглядно свидетельствуют, что его история существенно отличалась от замыслов правительства, изложенных в нормативно-правовых документах, таких как Манифест 29 января 1855 г. и Положение об ополчении. Неспособность заводов производить современное оружие, недостаточное число отставных офицеров в губерниях и уездах, стремление подрядчиков, поставлявших дружинам имущество, к наживе посредством экономии, малый объем добровольных денежных пожертвований – вот далеко не полный перечень проблем и обстоятельств, которые столкнули проект созыва ополчения, утвержденный императором, на ненадлежащий путь. В процессе формирования дружин руководство и дворянские собрания губерний и уездов волей-неволей были вынуждены ограничиваться полумерами, которые, в конце концов, привели к неудовлетворительным результатам.

Обмундирование так же заметно отличалось от утвержденного образца, как и многие другие организационные стороны созыва ополчения. Современник Крымской войны Н.Обручев, излагая свои впечатления, отмечал: «ратники в своих губерниях, при формировании, получали короткие армяки, суконные панталоны, фуражки, полушубки, три рубашки с нижним платьем, длинные сапоги и головки. Но от постоянного ношения, от неимения места для просушки, от лежаний на полу и на голой земле, армяки и сапоги приходили в преждевременную ветхость, часто приходилось встречать ратника в декабре, в оборванном армяке или с заплатами, и в сапогах с огромными дырами, заткнутыми соломой или сеном, лишь бы в них не проходила грязь. Что касается рубашек, то почти у всех они сгнили на плечах, и потому было можно видеть у них одну, да и ту изодранную. Ратники носили белье… пока оно не изорвалось и не сгнило на плечах от пота и внешней сырости. Таким образом… они дошли до истинно жалкого положения».[49]

Хотя источники показывают, что части ополчения внешне заметно отличались друг от друга, среди них не было таких, где форма ратников в полной мере отвечала бы утвержденным образцам. Армяки и шаровары нижних чинов различных дружин были не только разных цветов. Весьма часто они были пошиты гнилыми нитками, из ветхого сукна, в силу чего форменная одежда начала разваливаться уже в первые дни ее использования. Необходимо принять во внимание, что дружины проделали к местам своего назначения длительный поход, занявший у них от двух-трех до шести месяцев. Будучи на марше, они, как правило, не имели возможностей высушивать одежду и обувь, заниматься их ремонтом. Учитывая эти обстоятельства, нельзя не придти к выводу, что форма нижних чинов если не в большинстве, то во многих частях ополчения разложилась до последней возможности, выглядела так, что «срам». В этих условиях людям пришлось надевать то, что удалось достать – найти, отнять, похитить у обывателей.[50]

Немало отчетов по итогам инспекторских смотров свидетельствуют, что по прибытии к местам назначения, многие части ополчения напоминали сообщества оборванцев. Современники Крымской войны могли видеть ратников в разорванных армяках и шароварах, которые в лучшем случае были зашиты лоскутками разных форм и цветов. В худших случаях на них не было и заплат. Чтобы как-то укрыться от непогоды, люди, как отметил полковник Н.А.Обнинский, надевали все, что можно было носить. Командованию соединений, в которые вошли части ополчения, приходилось принимать неотложные меры для исправления ситуации, но обстановка не способствовала устранению недостатков. Решать вопросы замены форменной одежды в очередной раз пришлось за счет полумер. В итоге подразделения ополчения могли быть одеты как в длинные, так и в короткие армяки разных цветов, в форму Стрелкового полка императорской фамилии, в солдатские шинели. Ратники, которым новую форму еще не пошили, одевались, как могли.

История повседневности Государственного Подвижного ополчения, дает основания полагать, что прошлое воинского обмундирования не исчерпывается историей регламента. Множество больших и малых обстоятельств вносили коррективы в правила ношения формы, отклоняли практику от предписаний, гладко сформулированных на бумаге. Характерной особенностью ополчения было несоответствие обмундирования образцам, регламентированным положением о его наборе. Дружины ратников, не сыграв ощутимой роли в боях, мало повлияли на исход войны. Возможно по этой причине историки военной формы не проявили к ним ощутимого интереса, ограничились описанием образцов, утвержденных императором. Например, «Историческое описание» А.В.Висковатова, давно ставшее классическим, скорее знакомит читателей с образцами формы, в которую должно было быть обмундировано Государственное Подвижное ополчение с точки зрения руководства страны, нежели с тем, какой была форма одежды в действительности.[51]


[1] Казарин В.П. Битва за ясли Господни. Россия ли проиграла Восточную (Крымскую) войну 1853-1856 гг. В кн.: Дубровин Н.Ф. 349-дневная защита Севастополя. СПб., 2005. С. 10, 11.

[2] Валькович А., Космолинский П. Кафтан серый, медный крест. // Советский музей. 1990. № 4. С. 74.

[3] Глебов П.Н. Записки. // Русская старина. 1905. № 2. С. 268.

[4] Подробнее см.: Смолин Н.Н. Дружины Государственного Подвижного ополчения 1855-1856 гг. В кн.: Русский сборник. Исследования по истории России. Т. VII. М., 2009. С. 325-366.

[5] [Обнинский Н.А.] Записки полковника Наркиза Антоновича Обнинского о Крымском походе 1855-1856 годов. // Русский архив. 1891. № 11. С. 335-336.

[6] Решетов Н.А. Дела давно минувших дней. // Русский архив. 1885. Кн. 2. С. 436.

[7] Лаврентьев Г. Исторический обзор действий Корчевской № 14го дружины Государственного Подвижного ополчения Тверской губернии в 1855 и 1856 годах. СПб., 1857. С. 43-44.

[8] РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 8. Д. 14. Л. 2-3.

[9] РГВИА. Ф. 395. Оп. 264. Д. 9. Л. 184-185.

[10] Подробнее см.: Смолин Н.Н. О традиции Православного благословения воинов в русской истории (на примере Крымской войны 1853-1856 гг.) В кн.: Игумен Земли Русской. Материалы научной конференции, состоявшейся на кафедре истории, истории культуры и музееведения 25 апреля 2014 г. М., 2014. С. 179-213.

[11] См. например: Санкт-Петербургские ведомости. 1855. 11 октября.

[12] [Обнинский Н.А.] Указ. соч., С. 342.

[13] [Обнинский Н.А.] Указ. соч., С. 348.

[14] Полный текст источника см.: Смолин Н.Н. «Вещи обмундирования и снаряжения весьма дурного качества». Из истории снабжения Государственного Подвижного ополчения. 1855-1856 гг. // Исторический архив. 2006. № 3. С. 182-184.

[15] ГАРФ. Ф. 109. Оп. 30. Д. 186. Ч. 1. Л. 140.

[16] РГВИА. Ф. 9196. Оп. 2/244. Д. 123. Ч. II. Св. 29. Л. 184.

[17] [Аксаков И.С.] Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3. М., 1892. С. 162.

[18] [Аксаков И.С.] Указ. соч., С. 159.

[19] РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 8. Д. 14. Л. 25.

[20] РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 8. Д. 14. Л. 12-13.

[21] ЦГИА СПб. Ф. 461. Оп. 1. Д. 6. Л. 5.

[22] ЦГИА СПб. Ф. 461. Оп. 1. Д. 6. Л. 30.

[23] ЦИАМ. Ф. 1685. Оп. 1. Д. 3. Л. 57.

[24] Лаврентьев Г. Указ. соч., С. 92.

[25] ЦИАМ. Ф. 1685. Оп. 1. Д. 71. Л. 9.

[26] Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3. М., 1892. С. 203.

[27] [Обнинский Н.А.] Указ. соч., С. 386-387, 390.

[28] [Обнинский Н.А.] Указ. соч., С. 379.

[29] Воспоминания севастопольца с 1854 по 1856 г. В кн: Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю наследнику цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 2. СПб., 1872. С. 10.

[30] Вроченский М.А. Севастопольский разгром. Цит. по: Родина. 1995. № 3-4. С. 90.

[31] [Обнинский Н.А.] Указ. соч., С. 378.

[32] РГВИА. Ф. 11320. Оп. 1. Д. 3. Л. 112.

[33] Полный текст источника см.: Смолин Н.Н. «Вещи обмундирования и снаряжения весьма дурного качества». Из истории снабжения Государственного Подвижного ополчения. 1855-1856 гг. // Исторический архив. 2006. № 3. С. 187.

[34] [Герцык В.Ц.] Государственное Подвижное ополчение Владимирской губернии 1855-1856 гг. По материалам и личным воспоминаниям составил В.Ц.Г. (бывший ополченец дружины № 119). Владимир. 1900. С. 123-126.

[35] РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 8. Д. 14. Л. 12-13.

[36] РГВИА. Ф. 6776. Оп. 1. Д. 3. Л. 100.

[37] РГВИА. Ф. 6776. Оп. 1. Д. 3. Л. 102.

[38] РГВИА. Ф. 6776. Оп. 1. Д. 3. Л. 17, 19.

[39] РГВИА. Ф. 6776. Оп. 1. Д. 3. Л. 118.

[40] РГВИА. Ф. 14287. Оп. 1. Д. 12. Л. 40, 41.

[41] РГВИА. Ф. 481. Оп. 1. Д. 713. Л. 18-19.

[42] РГВИА. Ф. 481. Оп. 1. Д. 713. Л. 59-62.

[43] РГВИА. Ф. 481. Оп. 1. Д. 713. Л. 76-77.

[44] Давыдов В.Д. Самарин – ополченец. // Русский архив. 1877. Кн. II. С. 48-49.

[45] РГБ НИОР. Ф. 265. П. 90. Ед. хр. 5. Л. 32, 33.

[46] РГБ НИОР. Ф. 265. П. 90. Ед. хр. 5. Л. 15.

[47] РГБ НИОР. Ф. 265. П. 90. Ед. хр. 5. Л. 19.

[48] Подробнее см.: Смолин Н.Н. К вопросу о потерях Государственного Подвижного ополчения в ходе Крымской войны. В кн.: Чтения по военной истории. / Под ред. Е.В. Ильина. СПб., 2007. С. 148-159.

[49] Цит. по: Пикула О.И. Россия в Крымской войне 1853-1856 гг.: проблемы военного строительства. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1994. С. 96-97.

[50] О воровстве у обывателей подробнее см.: Сто дней. Рассказы ополченца 1855-1856 годов. // Историческая библиотека. 1880. № 6. С. 42-43.

[51] Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения Российских войск. Т. XXVII. Новосибирск. 1944. С. 43.