М. Преснухин (Москва)

Бой при Шумах 24  июля  1774  года

После занятия Алушты Гаджи-Али-бей не спешил разворачивать наступление в глубь полуострова, очевидно сознавая все трудности горного марша, и ожидая развития действий татарского мятежа.

Он лишь выдвинул вперёд от основной позиции своих войск в горы авангард силой в 7-8 тысяч человек, который закрепился в горных ущельях у деревень Шумы и Демерджи, перекрыв вход в Алуштинскую долину. Под прикрытием этого авангарда, турки спокойно продолжали укреплять позиции своего главного лагеря у Алушты, возводили батареи и насыпали ретраншементы.  Основные силы Гаджи-Али-бей расположил на левом берегу речки Алушты, высоты которого командовали над правым берегом. Каменистый берег моря позволил туркам отделать валы воздвигаемых укреплений камнем, что значительно усиливало средства обороны.

Передовой отряд также укреплял свои позиции, на скорую руку возводя ретраншемент, выложенный камнями, чтобы перекрыть дефиле.

Долгоруков, очевидно, ни 18-го, ни большую часть дня 19-го июля ничего не знал об исходе боя под Алуштой, и о судьбе отряда Колычева, предполагая его полностью уничтоженным высадившимися турками. Однако он приказал войскам Крымского корпуса идти к Ак-мечети (нынешний Симферополь) и сам отправился туда же с небольшой частью войск, намереваясь соединить в этом пункте разрозненные отряды. В Ак-мечети уже находился отряд генерал-майора Кохиуса (1 батальон пехоты и 3 эскадрона гусар), но ему Долгоруков не отменил приказ следовать на усиление постов у Балаклавы. В результате чего Кохиус спокойно проследовал к пункту назначения, в то время как российские береговые посты, сначала Алуштинский, а затем и Ялтинский пытались в одиночку без помощи от других российских войск отразить турецкий десант. Этот генерал прошёл мимо Бахчисарая, обойдя ханскую столицу за три версты, оставив в ней без помощи российского посланника Веселицкого. Последний настоятельно просил главнокомандующего о присылке к нему надёжного конвоя, с тем, чтобы отправить свою семью в главную квартиру армии. Впрочем, в присылке войск Веселицкому лично отказал сам Долгоруков, оставив того у хана по-существу на положении заложника, из-за чего вскоре разразилась страшная трагедия, когда татарами предательски были вырезаны казаки конвоя Веселицкого. Оставленный Кохиусом для усиления горных постов батальон Рудена, не имея чётких приказов, также не успел прийти никому на помощь.

Постепенно российские войска начали стягиваться к месту высадки неприятельского десанта. Первым подошёл 2-й мушкетёрский батальон Московского легиона под командованием подполковника фон Рудена. Однако он не успел дойти до Алушты, соединившись с отступившим оттуда постом капитана Колычева в Янисале. Руден несмотря на то, что у него был приказ если он не успеет до высадки неприятеля достичь Алушты, то должен будет остановиться и дожидаться подхода основных сил, безрассудно бросился вперёд. Выступив в поход ночью 21-го июля, он в темноте атаковал передовые позиции турок. Благодаря внезапности удара в ночной суматохе мушкетёрам Московского легиона удалось вытеснить неприятеля из Демерджи. Продвигаясь дальше по направлению к Шумам, российский отряд столкнулся с ожесточённым сопротивлением готового к отпору врага. В этом бою батальон Рудена понёс большие потери: 16 солдат было убито и 99 нижних чинов ранено, кроме того, выбыло из строя ещё и 3 обер-офицера. Выручили мушкетёров егеря Колычева, которые «оказали отменную храбрость, … поражая неприятеля цельными своими выстрелами и устремляясь на него с совершенной неустрашимостью».[1]

. Обескровленный отряд Рудена вынужден был отступить. Ему ещё повезло, что турки недостаточно активно преследовали его, не сумев окончательно окружить.

21-го июля в Ак-мечеть прибыл с войсками Долгоруков, он решает немедленно отправить в горы на подкрепление Рудену генерал-майора Якоби. Но, поразмыслив, главнокомандующий опасается тем самым только подлить масла в огонь, предвидя, что воодушевлённые успехами турки будут готовы атаковать новый российский отряд, чтобы громить российские войска по частям. Спохватившись, Долгоруков тут же вслед за Якоби отправляет к Янисале кавалерийские части с генерал-поручиком Мусиным-Пушкиным, с тем, чтобы тот возглавил общую команду над российскими войсками собирающимися там.

Кроме того, Долгоруков и сам решается отправиться вслед за отрядами Якоби и Мусина-Пушкина, объявив всем войскам корпуса об общем наступлении на высадившихся в Алуште турок. Отряду Прозоровского главнокомандующий приказал следовать к главной квартире, несмотря на то, что на Ени-сале для него была прямая короткая дорога. При Керчи и Ениколе оставлен был Алексеевский полк и один эскадрон гусар для разъездов по берегу моря.

22-го числа Прозоровскому было приказано занять позицию при Ак-мечети, для прикрытия коммуникаций 2-й армии, туда же от Карасу-базара двинулся и подполковник Леванидов.

23-го числа Прозоровский соединился в 15-ти верстах от Ак-мечети на речке Бештереке со своею пехотой, тут против него показались многотысячные толпы татар, вступившие в перестрелку с российскими постами.

В отряде Прозоровского находились следующие части: гусарские эскадроны – 444 человека; Донецкий пикинерный полк – 415 чел. Всего кавалерии 859 человек. В артиллерийской команде –175 чел.; в 1-м батальоне Московского легиона – 560 чел.; в батальоне Курского полка – 314 чел.; в егерском батальоне – 244 чел. Итого в пехоте и артиллерии: 1118 чел. А всего всех чинов – 2152. Но и с этими немногочисленными войсками князь успешно противостоит проискам крымских татар.

Генерал-майор Якоби выступил из Янисале  22-го июля с частью его войск, а именно: Тамбовским пехотным полком, гренадерским и 2-м мушкетёрским батальонами Московского легиона и егерской командой. Тамбовский полк, хотя и был в составе двух батальонов, но был весьма слабым и едва насчитывал 600 человек.[2]

Князь Долгоруков, присоединив 5 батальонов пехоты из войск располагавшихся прежде в лагере, на речке Булзыке, собрал отряд силой в 9 батальонов и 2 кавалерийских полка, с которым он со всевозможной скоростью направился в самую внутренность гор. Достигнув деревни Янисале, он отрядил вперёд к поискам над неприятелем генерал-майора графа Мусина–Пушкина, а сам остановился в этой деревне с двумя пехотными батальонами и кавалерией.

Отряд графа насчитывал 2850 человек и состоял из 7 батальонов пехоты, нескольких орудий и небольшого числа казаков. Генералу предстояло провести свой отряд по единственной дороге, ведущей к южному берегу Крыма через Кебит-Богазский перевал. Дорогой этот путь можно было назвать с большой долей условности, это была обычная горная тропа, правда, натоптанная в течение, может быть нескольких тысячелетий, она  выходила в Алуштинскую долину и вела прямо к этому татарскому селению. Существовали и ещё несколько проходов к морю через главную гряду Крымских гор, но они были и вовсе труднопроходимы даже для пешего человека, артиллерию же по ним было провести просто невозможно. С большим трудом отряд преодолел путь, на большей части которого не было проезжей дороги. «Лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастями, что с трудом два только человека в ряд пройти и по крайней мере трёхфунтовые орудия везены быть могут». Однако все опасные ущелья гор и узкие дефилеи  российские войска благополучно преодолели, пронеся «… на собственных своих раменах…» и всю свою артиллерию, включая не только 3-х фунтовые пушки, но и  12-ти фунтовые единороги «новой пропорции».

Долгоруков же не рискнул последовать за передовыми войсками через перевал и так и остался в Янисале «прикрывать тыл» отряда Мусина-Пушкина, которому приказал одному произвести поиск по направлению к Алуште. Судя по ордеру, который получил от командующего князь Прозоровский Долкоруков почему-то при любом исходе атаки Мусиным-Пушкиным турок под Алуштой предписывал тому на следующий же день «…чтобы … ни произошло, немедленно прибыть к нему, не оставляя никакого в горах поста». Непонятно зачем тогда вообще понадобилось  это чрезвычайно рискованное наступление, сведённое, в конце концов, всего лишь к простой демонстрации. После соединения с Мусиным-Пушкиным Долгоруков планировал отступить с ним к Ак-мечети, а затем буквально через день продвинуться ближе к Бахчисараю, чтобы удобнее наблюдать, очевидно, оттуда за развитием татарского мятежа.

 В 6 часов по полуночи 23-го числа, не доходя до деревни Шумы, российские войска расположились на отдых в горах напротив этой деревни. Полковник Либгольт с Тамбовским полком и 2-м батальоном Московского легиона был выдвинут на соседнюю гору по направлению к деревне Демерджи, с целью открытия тамошних высот и ущелий, и недопущения проникновения неприятеля в тыл остальной части отряда.

  Позиция турок была достаточно сильной, помимо естественных преград, она была укреплена ещё и двумя батареями с установленными на них четырьмя орудиями. Кроме того, от деревни Шумы вниз по склону вправо между садов был устроен ретраншемент, сложенный из камней, который перегораживал всё дефиле, как раз напротив расположения генерал-майора Якоби. Численность турок занимавших эти позиции по позднейшим показаниям пленных доходила до 7-8-ми тысяч человек.

Чтобы вскрыть оборону противника Якоби посылает вперёд егерскую команду капитана Колычева, турки немедленно открывают по ней орудийную и ружейную стрельбу. Чтобы поддержать егерей российская артиллерия открывает ответный огонь по турецким батареям. Действенность стрельбы четвертьпудовых единорогов управляемых капитаном артиллерии Бурдуковым была настолько эффективной, что турецкие орудия несколько раз принуждались к молчанию. Для усиления Колычева Якоби послал к нему из команды полковника Либгольта 50 человек гренадер Московского легиона (хотя у Либгольта был только 2-й мушкетёрский батальон этого легиона, так что Якоби, возможно, ошибся, и это были мушкетёры) во главе с поручиком Муратовым и подпоручиком Завалишиным.

Егеря и мушкетёры действовавшие в рассыпном строю удачно использовали складки местности и всевозможные естественные укрытия от массированного турецкого огня, отвечая на него редкими прицельными выстрелами. Но долго так продолжаться не могло, они уже начали нести потери, в частности был ранен подпоручик Завалишин. Наконец, Мусин-Пушкин приказывает Якоби поддержать продвижение команды Колычева гренадерским батальоном. Выстроив батальон в каре, генерал-майор вместе с его командиром подполковником Голенищевым-Кутузовым встали в его передний фас и начали спускаться с крутой горы прямо на линию турецкого ретраншемента. «Как скоро войски Вашего Величества, — сообщал Екатерине 2-й Долгоруков, — повели … свою атаку … то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнём. Неприятель, пользуясь удобностью места и превосходством сил, защищался из ретраншементов с такою упорностию, что более двух часов, когда … каре, подаваясь вперёд непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая пальба». 

Полковник Либгольт также выстроил в каре мушкетёр Московского легиона и Тамбовского полка и начал атаку второй батареи турок. Перед этим он отрядил от своей команды 200 мушкетёр и 100 спешенных казаков во главе с майором Тамбовского полка Преториусом «…для отрезания неприятелю путь в деревню Демерджи…».

Движение российских войск сильно замедлялось природными препятствиями, на пути к ретраншементу каре Якоби три раза натыкалось на глубокие рвы, «…препятствующие скоро к нему итить…».

Жестокий ружейный огонь из-за каменной стенки наносил Московским легионным гренадерам чувствительные потери. Был ранен командир одной из гренадерских рот батальона капитан Кучугов, но после перевязки он догнал свою роту и командовал ею до конца боя. Капитан Смородин бывший при генерал-майоре Якоби за дежурного майора был ранен ружейной пулей в левую руку навылет. У заступившего на выполнение обязанностей дежур-майора адъютанта Тибекина (возможно, Тибекин Иван Васильевич, впоследствии, вице-губернатор Екатеринославского наместничества в 1789-1795 гг.) была ранена лошадь. Под самим генерал-майором была убита лошадь, а собственные его трое людей (крепостные или денщики) были буквально изрешечены пулями. Один вместе с лошадью был убит наповал, ещё двое ранены (один из них впоследствии возможно скончался от ран), причём лошадь у первого была ранена двумя пулями, а у второго – тремя.

Несмотря на такой разящий огонь турок, Якоби и Кутузов продолжали оставаться в первом фасе каре, поощряя гренадер собственным примером. Вот как Якоби характеризовал Кутузова в своём рапорте Мусину-Пушкину: «А о господине подполковнике Голенищеве-Кутузове не изъясняю я вашему сиятельст сиятельству ничего, поелику  мужество его и храбрость известны по собственному вашего сиятельства обозрению. И для того только смею вашему сиятельству доложить, что сей штаб-офицер отличное имеет в себе храбрости достоинство и батальон чрез собственное его старание приведён в такое мужество».[3]

. Хотя этот гренадерский батальон состоял из «новых и молодых людей», но стараниями его командира был приведён «… до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат», — писал уже про него Долгоруков. Но вскоре, когда батальон натолкнулся на второй глубокий ров, его продвижение замедлилось. Кутузов, увлекая своих солдат вперёд, начал спускаться в ров и, тут был ранен ружейной пулей, «…навылет в голову меж глаз». «Смерть сквозь главу его промчалась», написал позднее поэт Державин. Долгоруков в своей реляции уточнял, что «Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролёт в том же месте на другой стороне лица».[4]

Пуля попала в голову с левой стороны, а вышла соответственно с правой, почти у самого глаза. При таких ранениях выжить казалось, было невозможно, но Кутузов не только не скончался, но даже не лишился зрения. Ему только немного искосило правый глаз, которым он продолжал также хорошо видеть, как и левым до самой старости.[5] Чудесное исцеление Кутузова стало широко известно в России. За отличие в этом сражении он был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени 26-го ноября 1775 года.[6] И, якобы был даже удостоен монаршей аудиенции, после которой Екатерина произнесла; «Надобно беречь Кутузова. Он у меня будет великим генералом». Так или иначе, но имя Кутузова стало известно не только на родине, но и во всей Европе. Конечно же, на западе нашлось немало скептиков, которые ставили под сомнение эту историю, называя её сказкой в духе рассказов про Россию барона Мюнхаузена. Кутузову даже как-то раз пришлось лично совсем по-Мюнхаузеновски развеивать скептицизм заграничных медицинских светил. Путешествуя по Голландии, он узнал, что один из знаменитых тамошних профессоров медицины и анатомии отличавшийся особенным неверием в подобное исцеление, собирается защищать диссертацию по боевым ранениям. Тогда Кутузов явился на защиту, и во время выступления диссертанта, заявившего, что данное ранение которое «… будто бы, как говорили, получил Кутузов, есть не что иное, как сказка, потому что с такой раной трудно остаться в живых и уже невозможно совершенно сохранить зрение», он встал и сказал перед всей аудиторией: «Господин профессор, вот я здесь и я вас вижу».[7]

Место у горного ручья, где гренадеры якобы промывали рану своему командиру, ещё в 1824-м году во время строительства первой дороги из Симферополя в Алушту было отмечено памятным знаком. Надпись сделанная на нём гласила: «Близ этого места в сражении с турками ранен в глаз подполковник Михаил Илларионович Кутузов, бывший потом генерал-фельдмаршал, князь Смоленский».[8]

Его реконструировали, точнее, перенесли совсем на другое место в 1937 году, а свой нынешний вид Кутузовский фонтан приобрёл в 1956 году. Правда его расположение на оживлённой современной симферопольской трассе ничего общего не имеет с тем местом, где на самом деле был ранен Кутузов.

После ранения Кутузова Якоби назначил командиром батальона секунд-майора Буйносова, с которым вместе и продолжал вести гренадер вперёд. И других выбывших из строя офицеров батальона Якоби заменил оказавшимися у него под рукой людьми из других частей. Прапорщик Хомяков, бывший за дивизионного квартермистра, употреблён на место раненого командира плутонга в первый фас каре, и до конца сражения возглавлял гренадер этого подразделения. Поручик Селенгинского пехотного полка Юшков «самоохотно в командование плутонг испросил», и также отличился в сражении. Якоби после потери его собственных людей употребил для посылания с разными приказами вахмистра Молдавского гусарского полка Николая Рачковского, также как и адъютанта Тибекина, который «повсюду ездил с приказаниями, будучи вдаваем крайней опасности».

Но перед третьим рвом, оказавшимся на пути батальона, был ранен уже и сам генерал Якоби. Ему повезло, т.к. это была только контузия, т.е. пуля не проникла через кожный покров в мягкие ткани. Вывод из строя высшего командного состава атакующего российского батальона вдобавок к потере командира и ещё трёх обер-офицеров, также раненых, мог плачевно сказаться на исходе сражения, но генерал-майор остался в строю. «… Как через оную (рану – М.П.), по счастию, силы мои не совсем изнемогли, то я ещё и мог подать гранодерам вид моего здоровья, переправляяся вместе с ними и чрез последний ров, пособием находившегося при мне господина секунд-майора Буйносова».

Как только гренадеры перебрались через последний ров, Якоби приказал им «оставлять ружейную пальбу, поелику продолжение оной причинило б больше урону нам, нежели неприятелю, в рассуждении сидения его за каменною линиею.  … Вместо стрельбы из ружей велел им приударить его (неприятеля – М.П.) в штыки».  С воодушевлением, закричав все вдруг «Ура!» гренадеры Московского легиона стремительно бросились в атаку. Атаку генерала Якоби очень удачно и вовремя поддержал генерал-майор Грушецкий, который выдвинулся во главе резервного гренадерского батальона вперёд на правом фланге отряда, и открыл по туркам жестокую канонаду «… делая великой вред неприятелю, способствовал, войскам ретраншемент атакующим, скорее онаго достигнуть…».[9]

Порыв русских солдат не остановил ни огонь турок, ни каменная стенка. Преодолевая сопротивление неприятелей, пытавшихся ещё холодным оружием и даже камнями остановить атакующих, русские солдаты  ворвались в ретраншемент.  В гуще сражающихся были и офицеры гренадерского батальона, «в самом жару» продолжал командовать первым фасом каре майор Буйносов, командиры рот, капитаны: Одрерштрал, Потёмкин и Кучугов «довольно против прочих» офицеров отличились в бою, также как и адъютант Ушаков, подпоручик Лавцов, прапорщики: Орловский и князь Гагарин. На турецком ретраншементе разгорелась ожесточённая рукопашная схватка, в ходе которой были ранены капитан Николай Потёмкин и прапорщик Орловский, но, несмотря на потери,  гренадеры теснили турок и отбили у них одно знамя. «И сколь неприятель не супротивлялся по его гораздо превосходнейшему числу, но не мог, однако, долго противустоять оным». Не выдержав русского штыкового боя, турки обратились в бегство. Исход боя, таким образом, был решён в нашу пользу. Главным «виновником победы» Мусин-Пушкин признавал генерала Якоби, который «… храбро наступал на неприятеля и, ободряя солдат своих, хотя получил контузию, но пребыл неотлучно от своей команды».[10] Генерал-майор Якобий Иван Варфоломеевич был награждён 26-го ноября 1775-го года орденом Св. Георгия 3-й степени со следующим описанием совершённого подвига. «В турецкую войну во время атакования неприятельских войск, сделавших в 1774 году при Алуште десант на Крымские берега, предводя тогда составленной из гренадер каре против правой стороны неприятельского ретраншемента, где самое сильное сопротивление было, штыками отворил себе дорогу, преодолел и опрокинул неприятеля и овладел ретраншементом с пушками, где получил контузию».[11]

Тем временем каре полковника Либгольта также преодолевая мощный орудийный и ружейный огонь, несмотря на потери, в частности был ранен подпоручик Пётр Девяткин, вполне успешно атаковало другую турецкую батарею. Турки, находившиеся в ней, увидев бегство защитников ретраншемента, не стали упорствовать в отстаивании своих позиций. Бросив две пушки, они с громкими криками стремглав побежали догонять своих соратников первыми устремившихся к Алуште — главной позиции турецкого десанта. Секунд-майор Шипилов со своими мушкетёрами Московского легиона ворвался на батарею почти не испытав турецкого сопротивления. Либгольт подкрепил Шипилова остальными частями своей команды, и российские солдаты продолжили преследовать беглецов.

Между тем на крайнем левом фланге отряда Мусина-Пушкина майор Преториус со своей командой атаковал деревню Демерджи, куда с разных мест стекалось множество неприятелей. Спешенные казаки и мушкетёры ворвались в деревню и, положив на месте, нескольких сопротивлявшихся турок, выбили остальных из Демерджи и погнали дальше по дороге к Алуште. Тем самым угроза удара во фланг и тыл для российского отряда была ликвидирована, и войска Мусина–Пушкина могли теперь спокойно преследовать бегущих неприятелей.

На левом фланге, преодолев наиболее ожесточённое сопротивление неприятеля, гренадеры Московского легиона больше всех усердствовали и в его преследовании. Невзирая на крутизну горных склонов Московцы неотступно гнали турок устремившихся в Шумы, поражая их на всём пути штыками. Ворвавшись на плечах беглецов в эту татарскую деревню, гренадеры перекололи множество пытавшихся удержаться там неприятелей. Часть турок засела в домах, завалив двери. На что они надеялись, было непонятно, но сопротивлялись они ожесточённо до конца. Небольшая команда наших гренадер во главе с подпоручиком Швейковским, прапорщиком Масловым и сержантами Александром Аргамаковым и Высоцким гналась за кучкой турок человек в 25, которые, достигнув Шум, заперлись в одном из домов. Обнаруженные нашими солдатами, они встретили их выстрелами и отказались сдаваться, тогда недолго думая, гренадёры Швейковского подожгли дом. Забаррикадировавшиеся в нём турки так и не смогли выбраться из вспыхнувшего как сухая спичка деревянного татарского дома и сгорели живьём. Больше русские солдаты не церемонились с упорствующими неприятелями. Запершихся в домах турок и татар они попросту сжигали.

Поражённые ужасом турки бросились бежать вниз по дороге в сторону Алушты, уже не помышляя ни о каком сопротивлении. Гренадеры, несмотря на изнурение от жары и усталости преследовали их и дальше за деревней. Неоценимую помощь российской пехоте в погоне за беглецами оказали вездесущие донские казаки. Небольшая команда казаков оставшаяся (после командирования большей части казаков для разведки множества гор и ущелий  Шумской позиции) в распоряжении есаула Орлова, преодолев все местные препятствия, вышла, наконец, на Алуштинскую дорогу и бросилась преследовать бегущих турок. Немалое число неприятелей полегло под ударами казачьих пик и сабель. Казаки, направляемые Орловым, настигали турок в самых труднопроходимых местах, где те пытались укрыться, в расщелинах скал, на крутых склонах гор, в зарослях, везде «где только можно было ему (Орлову — М.П.) пробраться не только сам, но и казаков своих всегда понуждал на истребление неприятеля». Далеко за деревню «поближе к Алуште» гнали казаки турок, сколько они их покололи и порубили неизвестно, но в плен взяли всего двух, очевидно тех, кто оказался познатнее, байрактара (знаменосца) Ахмета и янычара Бекира Мегметова.

Всего же потери, какие понесли турки, оценивались в реляции Долгорукова более чем в 300 человек. Именно столько турецких тел осталось лежать на основной позиции при Шумах, а во время бегства «числа побитого неприятеля, наверное, знать не можно, поелику и в пропастях и между каменьями повержены тела их», — писал Долгоруков. Кроме упомянутых выше взятых казаками в плен двух турок, был захвачен ещё один человек, отбиты 4 турецкие пушки и несколько знамён.

Российские войска потеряли убитыми 32 человека рядовых и унтер-офицеров, 163 нижних чина было ранено. Ранено было также и несколько российских офицеров: генерал-майор Якоби – контузиею, подполковник Кутузов тяжело, капитаны Николай Потёмкин, Алексей Кучугов, Николай Смородин, подпоручики: Пётр Девяткин, Завалишин, прапорщик Орловский.

После взятия турецких укреплений и деревни Шумы российские войска прошли ещё несколько вёрст  Алуштинской долиной по направлению к морю, пока не остановились на короткий отдых. Мусин-Пушкин в этот же день попытался приблизиться к главной турецкой позиции у самой Алушты, но был встречен турками ещё на подступах к их лагерю. Многочисленная турецкая артиллерия установленная на валах семи батарей издалека начала канонаду по показавшимся передовым частям российского отряда. Из лесных массивов начали выходить многочисленные толпы турецкой пехоты, открывшие ружейный огонь, и пытавшиеся охватить российские войска. Численное превосходство турок было подавляющим, о чём можно было также судить и по обширности разбитого вокруг Алушты лагеря и по возведённым укреплениям. Генерал-майор Якоби счёл неразумным в сложившихся условиях принимать новое сражение и приказал майору Ростовского карабинерного полка Мейндорфу, который теперь командовал гренадерским батальоном, шедшим в авангарде всего отряда начать отступление, прикрывая остальные российские войска. Под аккомпанемент турецкой орудийной и ружейной канонады Мейндорф блестяще управлял батальоном, не подал неприятелю и вида устрашимости, «… а вёл ретираду тихо и порядочно, подавая гренадерам пример храбрости».

Турки, очевидно, не долго преследовали наш отряд, который спокойно отступил до самой Шумской позиции. Между тем российский главнокомандующий, очевидно, в это время был чрезвычайно обеспокоен судьбой своего тяжёлого обоза, который ему пришлось оставить перед маршем в горы под охраной небольшого отряда. Долгоруков постоянно получал сообщения, что татары производят нападения во многих местах на российские войска, в том числе и на его драгоценный обоз, к которому якобы устремился с большим войском сам крымский хан. Князь выслал к обозу 6 кавалерийских эскадронов, и приказал графу Мусину-Пушкину, находящемуся в 24-х верстах от его лагеря в Янисале немедленно следовать на соединение с ним, т.е. попросту спешно отступить от укреплённой позиции турецкого десанта. После того, как Мусин-Пушкин должен был соединиться с Долгоруковыми, объединённому российскому отряду надлежало, затем отступить по дороге на Ак-мечеть к Салгирскому ретраншементу. Главнокомандующий был намерен отступать и дальше, аж к самому Перекопу, хотя никакой насущной необходимости в этом не было. Российские войска повсюду успешно отбивали нападения татар, в частности горячо оберегаемый Долгоруковым обоз был освобождён от татарской блокады всего лишь четырьмя эскадронами Бахмутского гусарского полка и двумя эскадронами Борисоглебских драгун, которые легко разогнали многотысячные толпы крымского хана.

Тем не менее, Долгоруков, предвидя «кровопролитные струи», которые должны были, по его мнению, «вскорости потечь везде» готовился уже выступить из Сарабуза. Но в тот момент, в российский лагерь въехали два турецких посланника с известием о заключении мира в Кучук-Кайнарджи. Долгорукову сильно повезло, т.к. чем бы для него обернулось его поспешное бегство из Крыма, никто не может сказать. Ему и так припомнили все мелкие неудачи российских войск, и не простили того, что он не смог предотвратить высадки турок в Крыму, спровоцировавшей татарский мятеж. По окончании турецкой войны Екатерина так и не присвоила ему звание фельдмаршала, ограничившись только почётным титулом Крымского, эта негласная опала предопределила и скорую отставку Долгорукова.

 Бой при Шумах не имел значительных последствий, и уж тем более не привёл к разгрому всего турецкого десанта, как у нас любят до сих пор писать в псевдоисторической литературе. Более того, в неуёмном патриотическом рвении решающую роль в этом «мифическом» отражении вражеского десанта приписывают,  конечно же, Кутузову. Такая «народная» любовь к Михаилу Илларионовичу похвальна, но всему надо знать меру. С боем при Шумах и ходом всей этой операции надо ещё долго и долго разбираться, чтобы восстановить реальный ход событий и установить вклад исторических личностей в это дело. Приходиться только сожалеть, что до сих пор на месте боя не проводилось масштабных археологических изысканий, с помощью которых теперь только и можно попытаться реконструировать ход событий, проследить маршруты передвижений войск, их стоянки, обнаружить захоронения погибших, позиции артиллерии, места расположения батарей и т.п. Никакими другими методами, пожалуй, уже невозможно пролить свет на это событие, которое в деталях своих остаётся всё ещё очень и очень туманным. 

[1] Андреев А.Р. Кн. В.М.Долгоруков-Крымский,  М.,  1997 г., С.298.

[2] Записки генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского. 1756-1776.  М.,  2004 г., С.574

[3] Записки генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского. 1756-1776.  М.,  2004 г., С.599

[4] Андреев А.Р. Кн. В.М.Долгоруков-Крымский,  М.,  1997 г., С.296

[5]Тюрин М.В., Мефодовский А.Ф. О ранениях Кутузова//Сборник: Материалы научной конференции, посвящённой памяти полководца. СПб., 1993 г., С.44-47.

[6]Военный орден святого великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769-1920. Библиографический справочник.  М.,  2004 г., С.183.

[7] Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания  М., 1995 г., С.328

[8] Подполковник Кучуков. Чествование памяти генерал-фельдмаршала, св. кн. М.И.Кутузова-Смоленского у Кутузовского фонтана близ д.Шума, 27-го апреля 1913 г.  Симферополь, 1913 г.

[9] Андреев А.Р. Кн. В.М.Долгоруков-Крымский,  М.,  1997 г., С.295.

[10] Андреев А.Р. Кн. В.М.Долгоруков-Крымский,  М.,  1997 г., С.297.

[11] Военный орден святого великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769-1920. Библиографический справочник.  М.,  2004 г., С.183.