Military Crimea

Генералитет Российской императорской армии и флота (www.rusgeneral.ru)

М.Богданович
Зима в Севастополе. С ноября 1854 по февраль 1855 года [1]

Публикуется по изданию: Журнал «Русский вестник» 1875 г. С. 522-541

Сражение при Инкермане, нами проигранное, в котором мы понесли двойную убыль в сравнении с неприятелем, по-видимому, должно было оказать невыгодное влияние на оборону Севастополя. Но против всякого чаяния, Инкерманский бой, выказав нашу готовность к переходу в наступление, заставил союзников отказаться на время от решительных покушений овладеть Севастополем и обратить внимание на охранение себя от нашего нападения, несмотря на то что к ним были посланы значительные подкрепления и уже прибыла, 31-го октября (12-го ноября), бригада Майрана, которая вместе с бригадою Базена составила 6-ю дивизию французской восточной армии, под начальством генерала Пате (Pate). [2]
В продолжение пяти дней, с 25-го по 29-е октября (с 6-го по 10-е ноября), неприятельская артиллерия продолжала действовать усиленно, преимущественно по 4-му бастиону; с нашей стороны были сооружены несколько новых батарей, и на случай занятия неприятелем 3-го и 4-го бастионов, устроены для взрыва их проводники от пороховых погребов в них находившихся к батарее Никонова и католической церкви. Для обеспечения же отступления с 3-го бастиона, приведены в оборонительное положение морские казармы.[3]
В конце октября ст. ст. наступили ненастные, холодные ночи; по вечерам поднимался сильный ветер, который, наконец, в ночь на 2-е (14-е) ноября, разразился в страшную бурю; дождь лил как из ведра, затопил траншеи и укрепления и не оставил на стоявших бивуаками войсках ни сухой нитки. Солдаты и наши, и неприятельские, много терпели от пронизывавших их насквозь порывов ветра и находили убежище только у костров, пылавших во всю ночь. В союзном лагере, наиболее высокие палатки, в коих помещались больные и раненые Англичане, были мгновенно снесены бурею; такая же участь постигла большие деревянные бараки служившие лазаретами Французам, а также их магазины и склады интендантского ведомства. Небольшие французские ставки (tentes-abri) держались долее, но и те были затоплены и поглощены водою. Впрочем, как ни тяжко было положение солдат на сухом пути, союзный флот терпел несравненно большие бедствия. Напрасно французские и английские суда побросали в море все свои якори; рассвирепевшие волны разрывали цепи и сносили якори; корабли, сделавшись игралищем бури, сталкивались между собою, разбивались и исчезали в морской бездне. Нельзя было оставаться на палубе не уцепившись за какую-либо из снастей. Пять военных транспортов и тринадцать торговых судов стали на мель в устье Качи; семь английских транспортов, нагруженных провиантом, фуражом, боевыми припасами и теплою одеждою, погибли вместе со своими экипажами, из которых спаслись только сорок человек; два турецких фрегата и несколько меньших судов имели ту же участь. У Евпатории, французские суда, корабль Генрих IV и корвет Плутон, потерпели крушение; множество других кораблей и меньших судов понесли значительные повреждения и были отправлены в Константинополь. [4]
Как только с наших береговых постов пришло известие что против устья Качи были прибиты к берегу неприятельские корабли, то стоявший на Бельбеке Камчатский полк с восьмью батарейными орудиями получил приказание идти к тому месту где находились стоявшие на мели суда союзного флота, и сжечь их, предложив экипажам высадиться на берег, в качестве военнопленных. Когда же обнаружилось что севшие на мель суда не были вооружены, князь Меншиков приказал высланным к морю войскам заняться спасением неприя-тельских экипажей [5]. Но хотя с нашей стороны и не было сделано ничего чтобы воспользоваться бедственным положением союзников, однако же буря 2-го (14-го) ноября имела весьма невыгодные для них последствия. Холера и другие болезни развились с ужасающею быстротою и усилили смертность в их лагере. Разрушение многих осадных работ заставило неприятеля оставить на время ведение новых подступов и трудиться день и ночь над исправлением, и даже отчасти постройкою вновь, почти совершенно размытых батарей и над очищением траншей, занесенных грязью и наполненных водою. Такие работы, в глубокую осень, при недостатке теплой одежды и всевозможных лишениях, были весьма тягостны; в особенности же страдали Англичане от нераспорядительности своего военного министерства, не снабдившего заблаговременно войска всем нужным для перенесения тех невзгод которые, сверх всякого чаяния, постигли их при наступлении ненастной и холодной погоды [6].
Наши войска также много терпели от ненастья и холода, но по привычке к суровому климату, переносили труды и лишения лучше союзников. В течение ноября, некоторые из наших солдат запаслись собственными полушубками и получили за то, по приказанию князя Меншикова, денежное вознаграждение; для снабжения же прочих нижних чинов теплою одеждою была отпущена в войска особая сумма, пользуясь чем, полковые командиры послали во все ближайшие города скупать овчины, из коих в солдатских швальнях немедленно были построены полушубки. По этому поводу, главнокомандующий писал военному ми-нистру князю Долгорукову: «касательно главного вашего вопроса, о полушубках, многие полки уже имеют их, другие вскоре получат их от вашего коммиссионера Фабера, либо приобретут их покупкою. Впрочем, погода так хороша что в низменных пастбищах трава снова зазеленела. Очевидно судьба благоприятствует нашим неприятелям»…. [7]. Из последних слов нетрудно вывести заключение что с нашей стороны думали воспользоваться наступлением зимы для нанесения союзникам решительного удара.
Войска наши большею частью находились на оборонительной линии бессменно, днем и ночью, с самого начала осады: в таких обстоятельствах, несмотря на все меры принятые для сохранения их здоровья, у нас было много страдавших холерою, изнурительными лихорадками и желудочными болезнями. Тем не менее однако же русские войска отличались превосходным военным духом; легко раненые оставались добровольно в рядах защитников Севастополя, и только тяжкие раны или смерть полагали конец усердным трудам их.
Положение осаждающих войск было выгоднее нашего в том отношении что союзники не имели надобности держать в траншеях более двух или трех бригад; прочие же войска их могли оставаться в лагерях, укрываясь от непогоды и стужи в палатках и бараках. При всем том они заметно упали духом, и неприятельские дезертиры, появляясь в значительном числе, доносили что войска их изнурены трудами и лишениями, и что доставка снарядов к батареям замедлялась дурным состоянием дорог. Для перевозки от места выгрузки в Балаклаве к осадному депо шести 13-ти дюймовых бомб требовалось 10 лошадей, которые успевали доставлять снаряды только раз в день. Показания переметчиков подтверждались тем что после 2-го (14-го) ноября, огонь осадных батарей заметно ослабел и лишь изредка раздавались пушечные выстрелы, что дало нам возможность также ослабить пальбу, для сбережения зарядов на будущее время. С 8-го (20-го) ноября огонь английских батарей был почти совсем прекращен, и только отдельные выстрелы производились по 12-е (24-е): затем английская артиллерия совершенно замолчала: не было зарядов! Англичане стали собирать русские снаряды, подходившие калибром к их орудиям. В продолжении десяти дней, с 24-го октября по 2-е ноября (с 5-го по 14-е ноября), в севастопольском гарнизоне убито и ранено 1330 человек, то есть средним числом около 130 человек в сутки; а со 2-го по 20-е ноября (с 14-го ноября по 2-е декабря) только от 4-х до 42-х человек в сутки, преимущественно ружейными пулями. В первом периоде времени, ежедневный расход артиллерийских зарядов у нас простирался от 4 — 8000, а во втором — от 1-2000.[8]
После сражения при Инкермане, союзники сочли нужным усилить свою циркум-валационную (обращенную в поле) линию, в особенности же укрепить Килен-балочную высоту. С этой целью были окончены прежние редуты и сооружены несколько новых, получивших вместе с прежними вообще название Черных Редутов, которые были назначены для обстреливания доступов от Килен-бухты и Черной Речки, и тогда же перекопана в нескольких местах Саперная дорога. С другой стороны, Англичане окончили укрепления впереди Балаклавы и вооружили их орудиями большого калибра; а Французы, на всем пространстве Са-пун-Горы, от Балаклавского ущелья до Килен-балочной высоты, соорудили ряд различных укреплений, усиленных вспомогательными средствами. Вообще же циркум-валационная линия союзников была устроена на протяжении около 18-ти верст.
С нашей стороны для обеспечения Северной Стороны от покушений неприятеля, занимавшего Килен-балочную высоту и для замедления работ осаждающего, были построены на Инкерманских высотах шесть батарей [9] и впереди их расположены завалы для стрелков. Ослабление огня осадных батарей дало нам возможность восстановить разрушенные части оборонительной линии и усилить ее новыми постройками и вспомогательными препятствиями. Для придания нашей линии, растянутой на значительном пространстве, большей силы и возможности отразить неприятеля, в случае когда ему удалось бы прорваться сквозь нее в каком-либо из слабейших мест ее, решено было устроить на главных пунктах сомкнутые укрепления, что позволило бы нам уменьшить число войск на оборонительной линии, усилив главные резервы, которые могли быть укрыты от неприятельских выстрелов. В начале ноября, стали смыкать с горжи 2-й бастион, а 7-го (19-го) приступлено к обращению укреплений Малахова Кургана в большое сомкнутое укрепление (бастион Корнилова), которое сделалось главным опорным пунктом Корабельной стороны. Исполнение этой огромной работы шло весьма успешно, благодаря чрезвычайной энергии и деятельности начальника 4-го отделения Истомина, хотя скалистый грунт кургана и штуцерной огонь Англичан, не дозволявший работать днем на правом фронте, крайне затрудняли наши постройки. Одновременно с тем, со 2-го по 8-е (с 14-го по 20-е) ноября, окончены и другие работы по устройству и вооружению центрального редюита Корабельной Стороны и пр.
В половине (в конце) ноября, начали смыкать горжу 4-го бастиона, и тогда на Городской Стороне устроена вторая линия баррикад и сооружено несколько батарей, которые, вместе с оградами и зданиями, приспособленными к обороне, должны были служить внутренним опорным пунктом. [10]
По устройcтву вспомогательных преград: впереди 5-го бастиона вырыты волчьи ямы, положены доски с гвоздями и устроены засеки; впереди редута Шварца заложены 4 каменометных фугаса и положены засеки; пред правым флангом 4-го бастиона поставлены рогатки и засеки; из минных колодцев во рву этого бастиона выведены слуховые рукава; между Малаховым Курганом и 2-м бастионом и далее к верховью Килен-бухты, вырыты волчьи ямы.
Особенную пользу для обороны, как в это время, так и во все продолжение осады, доставили завалы для стрелков, то есть ямы глубиною до полусажени, в которых помещались стрелки. Из вырытой земли, либо из камней устраивали бруствер, иногда одетый со внутренней стороны турами или земляными мешками, а вверху с бойницами, также из земляных мешков. Такие завалы большею частью располагались в несколько линий, так чтобы передние не заслоняли огня задних. При нападении неприятеля в значительных силах, стрелки, собравшись в завалах задней линии, быстро уходили к ближайшему из наших укреплений, бросались в ров и открывали простор огню крепостных орудий. Стрелки обыкновенно занимали завалы ночью и оставались в них целые сутки, до смены в следующую ночь. Иногда несколько завалов, для взаимной помощи, соединялись траншеями, которые образовали контр- апроши, устроенные в параллельном направлении к осадным параллелям, и потому случалось что, по взятии их неприятелем, он обращал их против крепости. [11] Употребление контр-апрошей возбудило в военном мире жаркую полемику между поборниками и противниками их. Едва ли возможно сомневаться в пользе этого средства, способствующего упорной и продолжительной обороне; но как они сопряжены с большою потерею в людях обеих сторон, то и должно прибегать к ним только в таком случае когда мы получаем извне подкрепления и мо-жем расходовать часть войск для продления защиты обороняемого пункта, не ослабляя гарнизона.
В ночь с 6-го (18-го) на 7-е (19-е) ноября Французы покушались выбить наших стрелков из завалов впереди бастиона № 4-го, но были рассеяны картечью. Англичане также атаковали завалы впереди 3-го бастиона пред рассветом 8-го (20-го) ноября. Высланные против неприятеля два горные единорога несколькими картечными выстрелами заставили его отступить. [12]
Удачнее было нападение Англичан в ночи с 8-го (20-го) на 9-е (21-е) ноября на завалы устроенные на Зеленой Горе. Там находились 118 охотников 6-го резервного батальона Волынского полка и из матросов, под начальством Волынского полка подпоручика Игнатьева. В семь часов вечера, три роты английских стрелков, под начальством капитана Триона, в густой цепи, поддержанные двумя колоннами, выйдя из параллели, ударили на переднюю линию завалов и выбили оттуда наших стрелков, которые отступили во вторые завалы, но, в свою очередь, бросились вперед с криком ура и выгнали неприятеля. Тогда Англичане открыли сильный ружейный огонь, атаковали вторично завалы и после упорного боя овладели обеими их линиями. В половине десятого, подпоручик Игнатьев, отойдя со своими охотниками к батарее Перекомского, навел неприятеля на перекрестный огонь нескольких наших батарей. Англичане потеряли в этой схватке своего начальника, пораженного смертельно пулей в голову, и 25 стрелков; с нашей стороны убито 3 и ранено 20 нижних чинов; к сожалению храбрый Игнатьев был тяжело ранен. В два часа ночи, контр-адмирал Панфилов, узнав от высланных для разведания о неприятеле охотников что Англичане оставили ближайшие к крепости завалы, приказал Волынцам и матросам снова занять их, что и было исполнено; но неприятель в превосходных силах вышел навстречу нашим охотникам, оттеснил их и к рассвету 9-го (21-го) соединил передние валы траншеею на протяжении около ста сажен. [13]
В следующую ночь английские войска заняли наши задние (ближайшие к городу) завалы и устроили на их месте третью параллель. С нашей стороны, чтобы не позволить Англичанам утвердиться на оконечности Зеленой Горы, откуда они могли поражать штуцерным огнем пространство позади 3-го и 4-го бастионов, решено было постоянно тревожить неприятельские работы и сильно обстреливать их. С этою целью удлинена батарея (Смагина) позади 3-го бастиона на три орудия и заложена новая батарея (Коцебу) позади 4-го бастиона на два орудия. [14]
Для держания же неприятеля в беспрестанной тревоге (что, кроме изнурения его войск, заставляло его постоянно иметь в траншеях значительные силы под выстрелами крепостной артиллерии) производились небольшие вылазки. Сначала почти исключительно ходили на вылазки охотники из матросов, но впоследствии солдаты и казаки (пластуны) соперничали с моряками в удальстве подползти неожиданно к неприятельскому пикету, заколоть часового, ворваться в траншею, поднять на ноги неприятельские резервы и уйти вовремя незаметно. Многие из моряков ходили на вылазки по нескольку раз, и до того облюбили это занятие что оно обратилось как бы в страсть. Само собою разумеется что такая опасная игра обходилась не без потерь, и потому не всегда разрешалась начальством: а как некоторые из смельчаков решались уходить на вылазку и без дозволения, на свой страх, то чтобы предупредить подобные отступления от воинского порядка и сохранить храбрых людей, необходимых для защиты Севастополя, держали некоторых из них под особым присмотром. В числе таких неугомонных охотников подраться с неприятелем, 30-го экипажа матрос Кошка составил себе блистательную известность, но таких в Севастополе было много. Да и вообще как между Черноморскими моряками, так и между всеми бившимися наряду с ними в защиту «своего» города, храбрость, при той жизни которую тогда вели они, сделалась общим качеством, и храбрость не порывами, а постоянная, обратившаяся в убеждение что едва ли кому из «Севастопольцев» удастся снести голову, выйти целу и невредиму из этого горнила смертоносных снарядов, в котором огонь и железо наперерыв уничтожали цвет народонаселения России. [15]
Не довольствуясь обычным нападением невзначай на оплошного врага, наши охотники разнообразили свои ночные подвиги, придумывая всякие хитрости чтобы захватить живьем неприятельского часового и притащить его в ближайшее укрепление. Для этого они иногда употребляли особый снаряд, укороченную пику, которой острие было загнуто в виде крючка. Охотник, притаив дыхание, подползал в темноте к траншее, стаскивал со стенки часового, и с помощью товарищей доставлял его на ближайшую батарею. Подобные случаи повторялись так часто что сам генерал Канробер счел нужным сообщить о том начальнику Севастопольского гарнизона, генерал-адъютанту Сакену. [16] «Позвольте мне — писал он — довести до вашего сведения факт, по всей вероятности, вам неизвестный: я удостоверился что в схватках происшедших на днях впереди наших траншей, несколько офицеров и солдат были захвачены с помощию веревок и шестов с крючьями. У нас нет никакого оружия кроме ружей, штыков и сабель, и хотя я не беру на себя обязанности доказывать что употребление других средств противно правилам войны, однако же позволю себе повторить старинное французское выражение: «что такие средства не могут считаться приличным оружием». (Que ce ne sont point la des armes courtiuses). Предоставляю на ваше усмотрение».
В ответ на это послание, генерал Сакен писал: «солдатам нашим приказано брать в плен неприятелей, не убивая их без надобности. Что же касается до упомянутых вами снастей (instruments), то легко быть может что рабочие, всегда сопровождающие наши вылазки, употребляли их для своей обороны». [17]
20-го ноября (2-го декабря) были произведены с 8-го бастиона две вылазки на Зеленую Гору: одна, на рассвете, командою охотников, из 60-ти нижних чинов 6-го резервного Волынского батальона и 11-ти матросов, под начальством подпоручика Полевого, а другая, в восемь часов вечера, 60-ю охотниками Томского полка и 4-мя матросами, под начальством поручика Жаринова. В этих обоих делах Англичане, застигнутые врасплох, были обращены в бегство с уроном. Французы отличались большею осторожностью, и потому нашим секретам было труднее следить за их работами. Тем не менее однако же нам удалось, в ночи на 19-е ноября (на 1-е декабря), удостовериться в заложении ими траншей впереди редута Шварца, что угрожало ведением подступов против этого укрепления. Такое расширение влево атаки Французов могло способствовать им, по занятии высоты впереди редута, устроить на ней сильные батареи и поражать с небольшого расстояния во фланг как 4-й бастион, так и всю ближайшую часть города. Местность против редута Шварца представляла неприятелю удобство вести подступы, не подвергаясь сильному огню с оборонительной линии, и потому, для замедления неприятельских работ обороняющийся приступил к устройству ложементов.
Севастопольские ложементы состояли из коротких участков траншей закладываемых летучею сапою впереди оборонительной линии, на таком расстоянии от ближайших неприятельских работ чтобы можно было мешать успеху их ружейным огнем. Следовательно, ложементы имели назначение одинаковое с завалами; но различались от них тем что завалы, изобретенные самими войсками стоявшими на аванпостах, строились наскоро, без пособия искусства, и потому не всегда могли быть удобны для стрельбы и доставлять надежное прикрытие от действия неприятельской артиллерии. Напротив того, ложементы, более обширные и самостоятельные нежели завалы, сооружались на особенно выгодных местах, особыми рабочими, так чтобы, доставляя возможность действовать с выгодою огнестрельным оружием и прикрывая достаточно стрелков от артиллерийских снарядов, они представляли небольшую цель, и в случае занятия их неприятелем, не закрывали его от огня с оборонительной линии. Ложементы, подобно завалам, строились в две линии, причем сперва закладывалась передняя, а потом уже, для подкрепления ее, задняя, в которой помещались резервы; обе линии располагались в шахматном порядке. [18]
Первый ложемент был сооружен в ночь с 20-го на 21-е ноября (со 2-го на 3-е декабря), в ста саженях впереди редута Шварца, на краю городского оврага, инженер-поручиком Ватовским, с рабочими и прикрытием от Минского пехотного полка. [19] К утру ложемент в 30 шагов длины уже был окончен. Эта постройка была исполнена с такою тишиной что, несмотря на яркий свет полной луны и на близость неприятельских траншей, Французы не знали о нашей работе и допустили окончить ее без всякой потери. Пред рассветом рабочие были отведены, а ложемент занят 20-ю штуцерными Минского полка, которые тотчас открыли огонь как по неприятельским работам впереди редута Шварца, так и во фланг третьей параллели пред четвертым бастионом. Неприятель обратил на ложемент сильную канонаду, но безуспешно, по малой цели им представляемой. В следующие ночи продолжались такие же работы, и к 24-му ноября (6-му декабря) впереди редута Шварца уже было построено семь ложементов, способных выдержать действие неприятельской артиллерии и подведенных под выстрелы оборонительной линии посредством сгласировки их выемки и насыпи. В трех передних ложементах помещались по 30 стрелков, а в четырех задних, отстоявших от первых на 60-120 шагов, по 40 или 50 человек в каждом. Впоследствии, по мере распространения французской атаки влево, по направлению к Карантинной бухте, были устроены ложементы на всем протяжении от Городского оврага до Карантинной бухты. Сооружение их было поручено инженер-поручику Берху и юнкеру Бениславскому. Из этих ложементов зорко следили за неприятелем, и как только он приступал к работам, то немедленно открывали меткий ружейный огонь, а из ложементов у бухты стреляли также из Кугорновых мортир. Подобные же ложементы были устроены и пред обоими фланками 4-го бастиона, капитаном 4-го саперного батальона Танагелем и инженер-поручиком Дельсалем. Передняя линия этих построек находилась в полутараста шагах от третьей французской параллели. Против английских работ также было расположено несколько ложементов. [20]
Вместе с тем, пользуясь ослаблением огня осадных батарей, мы значительно усилили вооружение укреплений правого фланга оборонительной линии и построили три новые батареи, на которых поставлено 21 орудие. [21]
В продолжении времени до половины (до конца) декабря были исполнены многие работы по инженерной части. Важнейшими из них были:: постройка на Городской Стороне трех редутов, составивших вторую оборонительную линию, и усиление внутренней обороны города. Один из редутов, Чесменский, образовался из соединения нескольких батарей позади пятого бастиона. Другой редут, Ростиславский, был заложен позади оборонительной стенки, между пятым и шестым бастионами, а третий, Язоновский, составился из батарей четвертого бастиона. Все три редута получили свое название от судов команды которых принимали участие в их постройке и вооружении. Для усиления внутренней обороны всей части городской ограды между пятым и седьмым бастионами, устроены в третьей линии, на западной окраине городской высоты, шесть батарей, вооруженных 17-ю орудиями. На 4-м бастионе горжевой окоп окончен и для большего обеспечения горжи расположены пред нею в несколько линий волчьи ямы. Для преграждения неприятелю доступа в город от Пересыпи по западному берегу Южной бухты, были устроены, одна позади другой, 4 батареи, вооруженные 13-ю орудиями. На Корабельной Стороне, Малахов Курган значительно усилен, как возвышением бруствера и углублением рва, так и заменою горных единорогов орудиями большего калибра и постановкою 2-х пушек-карронад, для фланкирования горжи 2-го бастиона. В последних числах ноября (в первой половине декабря), на кургане стояло 43 орудия [22].
Траншеи по сторонам Малахова Кургана, вправо до батареи Жерве и влево до бастиона № 2-го, обращены в окопы полевой профили и получили название куртин; а для доставления передней покатости кургана перекрестной обороны поставлены на куртинах 5 орудий и усилено вооружение батареи Жерве двумя орудиями. К батарее на месте 1-го бастиона, с левой стороны, пристроен фланк на две 24-х-фунтовые пушки-карронады, для обстреливания местности впереди 2-го бастиона, а в обе стороны батареи вырыты траншеи, приспособленные к ружейной обороне. На 3-м бастионе горжевой окоп окончен и приспособлен к ружейной обороне; батареи вправо от 3-го бастиона соединены траншеями, также для ружейной обороны. К батарее Перекомского слева пристроен новый фас на 3 орудия, для обстреливания правого берега Лабораторной балки; батарея Будищева удлинена вправо на 2 орудия, а на левом фасе ее число орудий увеличено до пяти, для усиления огня вереди 3-го бастиона; позади этой батареи, для обстреливания левой отлогости Докового Оврага, построена новая батарея на 4 орудия. Для обстреливания навесным огнем ближайших английских работ на оконечности Зеленой Горы, поставлено на батареях вправо от 3-го бастиона, по недостатку
мортир, несколько карронад на особых станках приспособленных для действия под большими углами возвышения и получивших название элевационных. Впоследствии многие из предпринятых работ были окончены и улучшены. В конце декабря, для защиты людей от навесного огня, начали устраивать прочные блиндажи и тогда же приступили к снабжению амбразур тросовыми (веревочными) заслонами, предложенными моряками. Как заграждение рейда затопленными кораблями было зимою размыто бурями, то, чтобы не дать неприятельскому флоту возможности занять Артиллерийскую бухту и бомбардировать оттуда город, были построены, по требованию адмирала Нахимова, на Городской высоте, у Малого Бульвара, две батареи, на 4 и 2 орудия [23].
_____
Со времени боя при Инкермане, Французы, заложив третью параллель в 65-ти саженях от 4-го бастиона, не подвигались вперед своими подступами, и потому следовало ожидать что неприятель, оставя надежду приблизиться к бастиону сапою, поведет против него мины, чтобы взорвать его, либо образованием больших воронок и устройством в них ложементов содействовать успеху приступов. Чтобы предупредить такие покушения осаждающего, устройством контр-мин, с нашей стороны, в начале (в половине декабря) на 4-м бастионе были собраны необходимые средства и приступлено к подземным работам, под непосредственным распоряжением полковника Тотлебена; исполнение же работ было поручено им штабс-капитану 4-го саперного баталиона Мельникову. Для работы назначены 200 нижних чинов 4-го саперного баталиона и 80 минеров от 4-го и 6-го саперных баталионов; все они были разделены на три смены, работавшие по 8-ми часов в сутки; в каждую смену наряжали по 200 рабочих от пехоты. Производство взрывов было возложено на гальваническую коман-ду поручика Поцейко.
Первоначальный план контр-минной системы состоял в том чтобы расположить под дном рва бастиона галерею, в глинистом слое, между двумя пластами скалы, вывести из этой галереи слуховые рукава по направлению капитали, как можно далее, и соединить галерею подземным сообщением с нишами, для помещения минных припасов и гальванических батарей. Работы затруднялись недостатком математического и плохим качеством землекопного инструмента, однако же несмотря на то, и на значительное скопление в подземных ходах грунтовой воды, к половине (к концу) января 1855 года, все предположенные работы были почти окончены и слуховые рукава выведены вперед до 20-ти сажен, а ближайшие к капитали до 25-ти сажен. 25-го декабря (6-го января 1855 года), дезертир иностранного легиона показал что Французы вели мины под 4-й бастион, и действительно еще в ноябре они вырыли в повороте третьей параллели, для разведания грунта, два колодезя, намереваясь вывести из них галереи к бастиону и взорвать его; но отложили на время подземные работы, и только лишь 18-го (30-го) января, в слуховом рукаве на капитали 4-го бастиона, была услышана впервые работа неприятельского минера. Полковник Тотлебен, желая разбить неприятельские галереи на значительную длину, не производя при этом большого разрушения на поверхности земли, решился допустить неприятеля как можно ближе, и выделав камеру с зарядом в 12 пудов, выждал до того времени когда во французской галерее наши рабочие услышали скрип минной тележки, даже говор людей, что выказывало неосторожность неприятеля, не ожидавшего встретить контр-мину. 22-го января (3-го февраля), был произведен взрыв, которого действие обнаружилось легким поднятием земли над горном и разрушением неприятельской галереи до самого начала ее у третьей параллели. С нашей стороны полагали что неприятель заложит усиленный горн и взорвет его, чтобы разбить контр-мины, но, вместо того, он ограничился взрывом, 26-го января (7-го февраля), весьма слабого горна, в расстоянии более 13-ти сажен от нашей воронки, имея в виду преградить доступ нашим войскам чрез его галерею[24].
В продолжение зимы, почти каждую ночь производились с оборонительной линии вылазки, которым иногда придавали по два горных единорога, с прикрытием из матросов, вооруженных мушкетонами. В несколько большем размере были предприняты вылазки в ночь с 29-го на 30-е ноября (с 11-го на 12-е декабря).
Чтоб отвлечь внимание от главной вылазки, с 4-го бастиона, произведенной с целью узнать не возводит ли неприятель в 3-й параллели брешь-батарею и заклепать находившиеся там мортиры, была предпринята другая, небольшая вылазка. Несколько ранее полуночи, мичман Титов 2-й, выйдя из ворот правее 5-го бастиона, с двумя горными единорогами и двадцатью мортирами с мушкетонами, подошел незаметно на тридцать шагов к новой траншее, выведенной Французами накануне против капитали 5-го бастиона, открыл огонь по рабочим и обратив их в бегство отошел в Загородную балку без потери. Вслед затем, около часа пополуночи, произведена большая вылазка отрядом в числе 515 человек[25], под начальством войскового старшины 2-го Черноморского казачьего баталиона Головинского, с резервом из двух рот, под командою артиллерии подполковника Розенталя. Отряд Головинского, выйдя из 4-го бастиона и построясь впереди засеки, по сигналу свистком кинулся вперед и ворвался в третью параллель. Здесь завязался рукопашный бой, в котором Французы, не устояв против решительного удара наших пластунов и матросов, были опрокинуты и бежали во вторую параллель, откуда открыли сильный ружейный огонь по занятой нами параллели. Между тем Головинский, успев разрушить часть неприятельских работ и заклепав четыре большие мортиры, возвратился на бастион с захваченными им восемью пленнымн (в числе коих был офицер), тремя мортирками и несколькими ружьями. Урон его отряда состоял вообще из 64 человек. В числе тяжело раненых был лейтенант Батьянов. Французы, по собственному их показанию, потеряли в этом деле одними убитыми до полутораста человек.
В ту же ночь были произведены с 3-го бастиона две вылазки подпоручиком Московского полка Бейтнером, с пятьюдесятью охотниками 6-го резервного баталиона Волынского и Московского полков: первая, предпринятая одновременно с большою вылазкой, была направлена к английской траншее устроенной накануне поперек Лабораторной балки, а другая, несколько позже, имела целью выгнать неприятеля из Сарандинакиной балки. Оттеснив неприятельскую цепь и разрушив часть неприятельских траншей, команда Бейтнера возвратилась на оборонительную линию с потерею в оба раза семи человек ранеными. [26]
Беcпрестанные вылазки Севастопольского гарнизона заставили генерала Канробера сформировать три особые роты, каждую в полутораста человек, под названием охотников (eclaireurs volontaires), которые должны были разведывать о всем том что происходило впереди наших укреплений, извещать о вылазках из города, тревожить наши передовые посты, разрушать наши завалы и пр. В просторечии они назывались сорви головами и чертями (enfans perdus et infernaux) и вскоре сделались известны отсутствием воинской дисциплины. [27]
С нашей стороны, кроме вылазок против неприятельских работ была предпринята и морская вылазка, днем 24-го ноября (6-го декабря), по распоряжению вице-адмирала Нахимова, капитаном 2-го ранга Бутаковым с пароходами Владимир и Херсонес. Сам Бутаков принял на себя атаку железного винтового парохода Мегеры, стоявшего на фарватере против Песочной бухты для наблюдения за нашими судами на рейде; а капитан-лейтенанту Рудневу с пароходом Херсонес поручено было наблюдать за двумя пароходами Катоном и Коршуном, стоявшими в Стрелецкой бухте. Выйдя быстро из-за бонов, Владимир полным ходом устремился к винтовому пароходу и сделал несколько метких выстрелов по неприятельскому лагерю, расположенному на восточном склоне Стрелецкой бухты, и по находившемся в ней пароходам. Винтовой пароход, подав сигнал союзному флоту о неожиданном нападении, спешил уйти под выстрелы судов расположенных в Камышовой и Казачьей бухтах, а Владимир, проводив его выстрелами, присоединился к Херсонесу и вместе с ним стал бросать бомбы по двум пароходам и по лагерю у Стрелецкой бухты. Между тем несколько неприятель-ских пароходов, успев развести пары, снялись с якоря, а потому, чтобы не быть отрезанным от входа в бухту, капитан Бутаков прекратил бой и возвратился в Севастополь. Потери в людях на наших пароходах не было и только перебито несколько снастей. [28]
В числе наших моряков ходивших в ночные поиски под Севастополем, приобрел громкую славу, или, лучше сказать, сделался известным во всех уголках необъятной России, лейтенант Бирюлев. Под начальством его были произведены вылазки: с 19-го на 20-е декабря (с 31-го декабря на 1-е января), и в особенности удачная, с 19-го на 20-е января (с 31-го января на 1-е февраля 1855 года). Для этой вылазки, предпринятой с целью отбить у Французов занятые накануне ими наши завалы, впереди левого фаса 4-го бастиона, в расстоянии не более 25 сажен от неприятельских траншей, назначен был отряд из 250-ти охотников и 80-ти рабочих.[29] В темную ненастную ночь, отряд наш подошел незаметно к завалам, взобрался на высоту и, после троекратного оклика из ложемента: «Qui vive?» (Кто идет?), с громким криком ура ударил во фланг неприятеля. Лежавшие в завалах французские отборные охотники (eclaireurs volontaires d’elite) дали по нашему отряду залп из ружей, заряженных двумя пулями, и отступили в третью параллель. Охотники Бирюлева ворвались туда вслед за Французами; но были встречены перекрестным ружейным огнем и картечью из второй параллели и ходов сообщения, и атакованы двумя ротами 42-го линейного полка и несколькими командами стрелков и рабочих. Наши охотники, желая дать своим рабочим время перестроить обращенные неприятелем против нас завалы, ходили в штыки шесть раз; завязался упорный рукопашный бой, дрались прикладами, метали друг в друга камни. Здесь матрос 30-го экипажа Шевченко, сопровождавший во всех вылазках лейтенанта Бирюлева, явил особенный пример самоотвержения. Когда наши охотники вытеснили неприятеля из траншей штыками, человек пятнадцать из отступавших Французов прицелились в Бирюлева. Тогда Шевченко, усмотрев какой опасности подвергается его начальник, осенил себя крестом, заслонил Бирюлева собою и пал в защиту его, пораженный смертельно пулею. Наконец, когда работа уже была окончена и к неприятелю прибыли сильные подкрепления, Бирюлев отвел свой отряд к завалам, оставил там штуцерных и возвратился на 3-й бастион, унеся всех раненых и захватив в плен двух офицеров и семь рядовых. Со стороны Французов были убиты либо ранены четыре штаб-и обер-офицера и множество нижних чинов. Урон их увеличился ошибкою их войск занимавших траншеи, которые в темноте, приняв за неприятеля две роты французского 46-го линейного полка, встретили их ружейным огнем. С нашей стороны убиты один офи-цер, Волынского полка прапорщик Семенский, и три человека из нижних чинов; ранено 34 нижних чинов, в числе коих матрос Кошка. [30]
Император Николай, по получении донесения князя Меншикова об этой вылазке, высочайше соизволил произвести лейтенанта Бирюлева в капитан-лейтенанты и назначить его флигель-адъютантом.
Велики были подвиги храбрости и самоотвержения совершенные на вылазках защитниками Севастополя. И кто может исчислить их?[31] Одни из наших героев пали славною смертью; другие, оставшись в живых, не считали нужным оглашать дела доблести которых были участниками. Для них не было ничего чрезвычайного стоять молодецкою грудью за Россию в темные ночи, вдали от своих, вне взоров начальников и товарищей, которые могли бы оценить действия мужественных воинов. Их возбуждали не награды, не отличия. Они шли на смертный бой за веру, за царя, за Россию. Других помыслов у них не было и не могло быть. Они были все храбры: каждый офицер был Бирюлев; каждый из рядовых Шевченко. Да будут же примером грядущим поколениям Русского народа известные и неизвестные герои славной Севастопольской обороны, пока пред лицом мира красуется великая, могучая Россия!

Примечания
[1] Из неизданного сочинения генерала Богдановича: Восточная Война 1853-1856 годов.
[2] Guerin. Hisoire de la derniere guerre de Russie (1854-1856). II, 1 et 4. Состав бригады Майрана: 6-й стрелковый баталион, 23-й легкий и 28-й линейные полки, всего 5 батальонов.
[3] Тотлебен.
[4] Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II, 108-109. Guerin. II, 7-13. Bazancourt, L’expedition de Crimee. La marine. I, 353-371.
[5] Алабин. II, 112-116.
[6] Алабин. II, 118-119.
[7] Из письма князя Меншикова к военному министру князю Долгорукову, от 1-го декабря 1854 года.
[8] Тотлебен, Вейгельт. Перевод Безака. Осада Севастополя. 81-82.
[9] Эти постройки, получившие название литерных батарей, были вооружены 23 морскими и 22 полевыми орудиями. Тотлебен.
[10] Тотлебен.
[11] Тотлебен, Вейгельт, 83-84. Bazancourt. L’armee. II, 123.
[12] Тотлебен.
[13] Тотлебен. Guerin. II, 18-19.
[14] Тотлебен.
[15] Алабин. II, 136-137.
[16] Генерал-адъютанту Сакену, назначенному, по представлению князя Меншикова, командиром 4-го пехотного корпуса, на место генерала Данненберга, было поручено начальство над войсками Севастопольского гарнизона.
[17] Bazancourt. L’armee. II, 164-165.
[18] Тотлебен.
[19] Подробности исполнения этой работы можно видеть в сочинении генерала Тотлебена: Описание обороны города Севастополя, т. I, гл. XXI.
[20] Тотлебен.
[21] Вообще же на укреплениях правого фланга оборонительной линии, в первой (во второй) половине декабря, находилось следующее число орудий:
На 5-м бастионе: пушка бомбовая 68-и фунт. одна, пушек 24-36 фунт. 15, единорог 1 пуд. один, пушек-карронад и карронад 10, мортир 22, всего 49 орудий.
На люнете Белкина: пушка бомбовая 68 фунт. одна, пушек-карронад 8, мортир 3, всего12 орудий.
На 6-м бастионе: пушек бомбовых 3-х пуд. 3, пушек 14, единорогов 6, мортир 5-ти пуд. 2, всего 25 орудий. Тотлебен.
[22] В конце ноября (в первой половине декабря) на Малаховом Кургане находились: пушка бомбовая 68-ми фунт. одна, пушек 36-ти фунт. 16, единорогов 1 пуд. 3, пушек- карронад 24-х фунт. 23. Тотлебен.
[23] Тотлебен.
[24] Подробности исполнения этих инженерных работ можно найти в сочинении генерала Тотлебена: Описание обороны города Севастополя. Т. I. Главы XXI, XXII, XXIII.
[25] Состав отряда под начальством войскового старшины Головинского:
Черноморского казачьего № 2-го баталиона, под командою сотника Щербы и есаула Вербовского, 380 человек
Матросов, под командою лейтенанта Батьянова 1-го и мичмана Батурина, 80 человек.
Колыванского полка с прапорщиком Мисевичем 50 человек.
Сапер с инженер-поручиком Дельсалем 5 человек.
[26] Донесения князя Меншикова. — Bazancourt. L’armee.II, 134-135. Guerin. II, 24-25.
[27] Guerin. II, 25-36.
[28] Рапорт вице-адмирала Нахимова, от 24-го ноября 1854 года. Bazancourt. Marine. I, 381-383.
[29] Состав отряда лейтенанта Бирюлева:
Охотского егерского полка поручик Герсдорф и прапорщик Цируков с 75-ю челове-ками Охотского Егерского полка;
прапорщик Семенский с 75-ю человеками Волынского пехотного полка;
прапорщик Канисский с 75-ю человеками резервного батальона Волынского пехотного лолка,
мичман Сахновский с 25-ю человеками 45-го флотского экипажа.
[30] Донесение князя Меншикова, от 23-го января 1855 года. Приказ князя Меншикова, от 2-го февраля 1855 года. Guerin. II, 84-86.
[31] Кроме помянутых офицеров, в особенности отличались на вылазках: моряки Астапов и Завалишин; саперный подполковник Макаров; пехотные: майоры Салов и Рудановский, капитаны Ляпунов и Сыробоярский; поручики Вальцов и Васильев и подпоручик Юдин.