Бомбардировка Севастополя с моря англо-французским флотом 5 (17) октября 1854 г. 

 «Со всей ответственностью заявляю, что за пятьдесят лет службы на флоте

 я никогда не был свидетелем такой массированной бомбардировки»

 Вице-адмирал Джеймс Уитли Дандас

В начале октября 1854 г. командование британской и французской экспедиционных армий приняло решение провести мощный наступательный маневр на Севастополь с огневой поддержкой кораблей союзного флота.  Бомбардировка должна была нанести максимальный ущерб русским береговым батареям для эффективного наступления армии. Лорд Раглан и генерал Канробер составили план атаки крепости, который предусматривал подавление батарей сильным артиллерийским огнем и последующий победоносный штурм 4-го и 3-го бастионов осажденного Севастополя.

Командующий Средиземноморским флотом, вступившим в Черное море, вице-адмирал Дандас считал, что англо-французским кораблям следует предпринять маневр строго к северу от Севастополя и подвергнуть обстрелу только батареи северных фортов русской крепости. Контр-адмирал Лайонс придерживался другой точки зрения, считая, что флот оказал бы большую пользу штурмующим войскам, обстреливая последовательными выстрелами все береговые батареи и корабли Черноморского флота, стоявшие на якорях в Севастопольской  бухте. Таким образом, мнения старших британских морских офицеров по этому поводу разделились. Суждение Лайонса имело в своей основе ценный личный опыт военного разведчика. Дело в том, что еще задолго до начала Крымской войны, в 1829 г. он посетил Севастополь с целью сбора максимально полной информации об укреплениях города. 6 ноября 1829 г. капитан 2 ранга Н.П.Римский-Корсаков докладывал Николаю I:

«Командир ан­глийского фрегата «Блонд» капитан Лайонс… объехал на шлюпке все берега здешней бухты, начиная от северо-западного мыса до Аккермана, а оттуда по южному берегу до Карантинной бухты; он везде ехал вплоть подле берега и все осмотрел самым подробным образом. Шлюпку фрегата сопровождал адмиральский катер, на ко­тором был лейтенант Лутковский, а вместе с капитаном Лайонсом на шлюпке сидело 2 гардемарина, из коих один лет 20, а другой имел лет за 40, и, судя по тому особенному уважению, которое ока­зывал ему капитан Лайонс, должно было заключать, что под гар­демаринским мундиром скрывался чиновник гораздо высший ка­питана…»[i]

А в 1841 г. с той же задачей в Севастополь прибыл обер-сервайер британского Адмиралтейства Уильям Саймондс. Кораблестроитель составил подробное описание порта, включавшее точное расположение береговых батарей, причальных сооружений в гавани, подходящие места для якорных стоянок и координаты маяка. Саймондс писал: «Большой форт, выстроенный из белого камня, с тремя рядами артиллерийских орудий, расположен на левой, или северной стороне у входа в бухту. С правой стороны, на протяжении всего входа в бухту, имеется еще один такой форт. Я насчитал 70 орудий только на одном ряду, а форт имеет три таких ряда. Возводятся и строятся другие укрепления, но в то же время я должен признать, что сама каменная кладка довольно непрочна и не смогла выстоять против сильных ударов…»[ii] Таким образом, Саймондс успешно выполнил порученную ему миссию – вернувшись в Англию, он фактически предоставил в Адмиралтейство прекрасный оперативный материал для разработки военной операции для уничтожения главной базы русского Черноморского флота – Севастополя.

Итак, перед началом Крымской войны британское командование располагало важнейшей информацией для эффективного выполнения этой задачи. В то же время боеготовность Черноморского флота вызывала серьезные опасения англичан. Передовые статьи «The Times» рассказывали о хороших мореходных качествах русских кораблей и о высоком уровне подготовки их команд. Синопское сражение, состоявшееся 18 ноября 1853 г., убедительно подтвердило эти данные. С целью получения свежих разведывательных данных 6 января 1854 г. у входа в Большую бухту Севастополя появился английский пароходофрегат «Retribution». Капитан корабля Джеймс Драммонд, руководствуясь соответствующими инструкциями, умышленно старался затянуть процедуру передачи депеш «командующему морскими силами в Крыму» от «главнокомандующего» вице-адмирала Дандаса по поводу входа англо-французской эскадры в Черное море. На следующий день французский лейтенант Бони доносил адмиралу Гамелену, что «даже предположив невооруженными казематные батареи, достаточно барбетных батарей для отражения атаки на Севастополь со стороны моря». Триестская газета писала, что «в то время, как пароходофрегат «Retribution» стоял на якоре перед Севастополем, прибыв туда под предлогом депеш, все находившиеся на палубе занимались съемкой планов укреплений этого порта. Русские не забыли этого урока»[iii].  И действительно, нельзя сказать, что командование русской армии и флота не ожидало и не готовилось к возможному нападению на Севастополь с моря. В начале 1854 г. оборону рейда усилили тремя батареями, возведенными в глубине бухты. Вооружение береговых батарей Севастополя как крепости 1 класса к моменту первой бомбардировки флотом союзников состояло из 36, 30, 24, 18 и 12 фунтовых пушек, 1 и ½ пудовых единорогов, 68, 36, 18 и 12 фунтовых карронад, мортир различного калибра, а также бомбовых пушек. Единороги и пушки применялись для стрельбы по рейду на дальние дистанции, бомбовые пушки и мортиры – для стрельбы по кораблям противника на короткие расстояния. Орудия могли вести огонь чугунными ядрами, книпелями – цепными ядрами для разрыва корабельного такелажа, зажигательными –  брандскугелями, разрывными осколочно-фугасными бомбами, картечью ближнего и дальнего действия. Вице-адмирал Гамелен, командовавший французским флотом, находился в прямом подчинении генерала Канробера и не мог принимать самостоятельные военные решения. Адмирал Дандас, напротив, пользовался полной независимостью в  этих вопросах. Лорд Раглан, небезосновательно опасаясь за надежность совместных действий армии и флота, еще 13 октября написал ему письмо, в котором подчеркивал «огром­ную важность активного содействия силами объединен­ного флота союзников в тот день (который уже близок), когда французские и британские войска после артилле­рийской подготовки начнут штурм Севастополя. Время дороже всего, — продолжал командующий, — и уже не­много осталось ждать, когда армии, наконец, займут крепость, на овладение которой были направлены ее величеством, правительством и всем народом. Для того чтобы оправдать всеобщие надежды, нам необходимо объединить усилия как флота, так и армии, и я надеюсь, что никто не останется в стороне в нашем общем деле»[iv]. На следующий день адмирал Дандас, находясь на флагманском 120-пушечном линейном корабле «Britannia», от­ветил следующими словами: «Мой дорогой лорд Раглан. Полковник Стил только что доставил мне это посла­ние Вашего лордства, датированное вчерашним днем. Спешу заверить Вас, что, как и мои французские кол­леги, приложу все усилия для того, чтобы оказать со­действие в достижении нашей общей цели… Я намерен проконсультироваться с адмиралом Гамеленом в вопросах помощи армии, которую способен предо­ставить флот. В свою очередь, был бы благодарен Вашему лордству, если Вы сообщите мне время, на которое назна­чено наступление. Не имея намерения задерживать здесь полковника Сти­ла, предоставляю ему сообщить подробности беседы, ко­торая имела место быть между нами»[v].

В результате совещания, проведенного 15 октября на французском пароходофрегате «Mogador», стороны пришли к решению о том, что силы объединенного союзного флота будут действовать согласно плану атаки Севастополя, предложенному контр-адмиралом Лайонсом. Раглан и Канробер с полной уверенностью считали, что сочетание артиллерийского огня морских и полевых орудий позволит в короткие сроки добиться максимального разрушительного эффекта, поэтому назначили общую артподготовку штурма на 6.30 утра 17 октября 1854 г.

Каменные форты Севастополя были сложены из прочного инкерманского известняка с внутренней кладкой из бутовой плиты. Дальнобойная артиллерия батарей русской крепости заставила англо-французское командование проявить осторожность в выборе дистанции обстрела. Понимая, что риск боя на ближней артиллерийской позиции слишком велик, утром 16 октября 1854 г. на линейном корабле «Britannia» вице-адмирал Дандас отдал приказ командирам всех кораблей своей эскадры держаться от батарей на расстоянии, превышающем дальность стрельбы русских орудий и открывать по батареям последовательный огонь. Планом операции также оговаривалось, что британские суда займут левый фланг артиллерийской позиции перед укреплениями Северной стороны, а французские – правый перед бастионами Южной стороны Севастополя. Кораблям предоставлялась свобода маневра.

Но в конце дня Гамелен сообщил Дандасу, что не сможет открыть огонь с моря до 10.30, так как его «корабли не смогут стрелять слишком долго. Если же им придется прекратить огонь раньше, чем закончится артиллерийская подготовка наступления, противник может решить, что одержал верх над французами»[vi]. А вскоре генерал Канробер отдал приказ вице-адмиралу Гамелену вообще изменить утвержденный план действий флота, по которому исключалась свобода маневра каждого отдельного корабля и предусматривалась постановка всех судов в кильватерную линию на якорь бортами в сторону севастопольского берега. Внимательно выслушав французского адмирала, Дандас отказался поддержать решение Канробера. В ответ на это Гамелен заметил, что в таком случае будет действовать самостоятельно. Отсутствие взаимной договоренности и согласия между союзными командующими в будущем нанесли большой ущерб объединенному флоту.

В ночь на 17 октября 1854 г. штурманы Уильям Мейнпрайс, Корнелиус Ноддэлл и Чарльз Форбс с кораблей «Britannia», «London» и «Sampson» на шлюпках с обернутыми веслами, уклоняясь от возможной встречи с русским морским дозором у входа в бухту, сделали промеры глубин перед фортами. Они возвратились благополучно с полезными для командования данными[vii].

В связи с натянутыми отношениями между адмиралами и рассредоточением англо-французского флота в Качинском заливе, Камышовой и Казачьей бухтах, хорошо спланированная операция превратилась, по существу, в разрозненную малоуправляемую дуэль с русскими батареями. Вместо совместного начала обстрела города с моря и суши к выполнению боевой задачи в 6 часов 30 минут 17 октября приступили только французские батареи, огонь которых через некоторое время меткими выстрелами подавили русские артиллеристы.

И только около 12.00 походный ордер из 52 британских, французских и турецких кораблей вытянулся в линию напротив укреплений Севастополя от Херсонесской бухты до башни Волохова. Для того, чтобы уменьшить цели, на многих союзных судах сняли брам-стеньги. Весь запасной рангоут и паруса отправили на борт фрегата «Vulcan». Стоял полный штиль. Паровые корабли двигались самостоятельно на полной мощности своих машин, а парусные вели пароходы, пришвартованные к борту, который не подвергался обстрелу. Французские и турецкие суда должны были открыть огонь с дистанции 2000 ярдов по батареям Южной стороны города, а британские – начать обстрел северных фортов с максимального расстояния в 1500 ярдов[viii].  

Через 45 минут по сигналу «Франция смотрит на вас» с корабля «Ville de Paris» прогремел первый морской залп по Севастополю[ix]. Над городом раздался гром сильнейшей канонады.

«В час пополудни, — писал участник боя Г.Славони, — подвинулся к укреплениям и неприятельский флот и открыл по ним страшную пальбу. Закипел бой ужасный: застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море; вообразите только, что из тысячи орудий с неприятельских кораблей, пароходов и с сухопутных батарей, а в то же время и с наших батарей разразился адский огонь. Неприятельские корабли и пароходы стреляли в наши батареи залпами; бомбы, каленые ядра, картечи, брандскугели и конгревовы ракеты сыпались градом; треск и взрывы были повсеместны; все это сливалось в страшный и дикий гул; нельзя было различить выстрелов, было слышно одно только дикое и ужасающее клокотание; земля, казалось, шаталась под тяжестью сражающихся. …Мужество наших артиллеристов было невыразимо. Они, видимо, не дорожили жизнью»[x]

Завязались неравные артиллерийские дуэли между вражескими кораблями и русскими батареями. Основной огонь французских судов был направлен на Александровскую, № 7, 8 и 10 батареи. Меткие выстрелы севастопольских комендоров не заставили себя ждать. В 1 час 55 минут русская бомба разорвалась в адмиральском салоне флагманского линейного корабля «Ville de Paris». Вице-адмирал Гамелен чудом избежал гибели, в то время как Сомелье, один из его четырех офицеров, был убит, а другие получили тяжелые ранения. Газета «Moniteur de la Flotte» писала, что начальник французского морского штаба граф Буэ-Вильоме (Bouet-Willaumez) спасся только чудом, как и адмирал Гамелен. Всего в «Ville de Paris» попало около 80 снарядов, бомб, а также каленых ядер, в результате чего начались пожары в разных частях корпуса и судно получило 50 пробоин. Кормовая часть корабля получила большие повреждения, на судне погибло 10 и получили ранения 30 человек[xi].

Другая бомба, пробив все палубы корабля «Charlemagne», разорвалась в машинном отделении и, тем самым, лишила судно хода под парами. «Napoleon» получил опасную подводную пробоину и вынужден был на долгое время покинуть строй. Линкор «Montebello» пылал от попаданий каленых ядер с 10-й батареи… 10 членов его команды погибли в тушении пожаров, 30 человек были ранены. «Valmy» потерял в бою четырех убитыми и 30 ранеными[xii]. Всего французский флот потерял в тот день убитыми и ранеными 212 человек.  

Густое облако дыма, образовавшееся от неприятельских залпов и от выстрелов с приморских батарей, полностью закрыло корпуса и мачты кораблей, целями для  комендоров при наводке пушек служили сверкавшие огни неприятельских выстрелов. Русские моряки были лишены двух важнейших ориентиров — определения в точности расстояния до неприятельских кораблей и возможности видеть падение собственных снарядов. Несмотря на плохое устройство ядрокалильных печей, батареи № 10-го и Александровская, получив весьма незначительные повреждения, нанесли французской эскадре большой ущерб. Каленые ядра нагревались в печах, а затем с помощью специальных клещей опускались в канал орудия. Попадая в деревянные корпуса и надстройки британских и французских судов, они вызывали большие пожары. В связи с недостатком прислуги на батарее № 10 в заряжании мортир участвовал пехотный часовой, стоявший у будки, где расположили ящик с ручными гранатами, на случай штурма с сухого пути. Вражеская бомба разнесла в дребезги будку и взорвала гранаты, не причинив никакого вреда часовому, стоявшему оттуда в десяти шагах. Несмотря на то, что пост этого часового фактически перестал существовать, он, так и не снятый своим ефрейтором, оставался на месте, под тысячами пролетавших вокруг него неприятельских снарядов, помогая артиллеристам в стрельбе. Кроме того, на батарее № 10 взорвались два ящика с бомбами, стоявшие на валганге за орудиями, но, к счастью, эти взрывы не нанесли никакого вреда[xiii]. Снаряды французских кораблей, занимавших правый фланг боевой линии, в большинстве своем перелетали батарею и ложились и рикошетировали перед 6-м и 7-м бастионами, отрезав ее от сообщения с оборонительной линией.

Личный состав батареи № 10 повсеместно проявлял мужество и отвагу. Так, матрос 1-ой статьи 37-го флотского экипажа Игнат Верещак «осколком неприятельской бомбы был ранен в ногу. Сделавши на месте перевязку, он по-прежнему занял свое место и по-прежнему служил примером мужества и хладнокровия»[xiv]. А фейерверкер 4-го класса Иван Титов «меткими выстрелами зажег один из неприятельских кораблей, так что его принуждены были вывести из линии для тушения пожара…»[xv] Таким образом, с уверенностью можно сказать, что батарея № 10 достойно выполнила возложенную на нее миссию – эффективно обстреливать Карантинную бухту и вход на Севастопольский рейд тыльными залпами. Впоследствии, за этот подвиг комендант батареи № 10 капитан-лейтенант 39-го флотского экипажа Александр Николаевич Андреев «в воздаяние за отличную храбрость, оказанную им в сражении при бомбардировании вверенной ему батареи англо-французами с флота и траншейных батарей» будет награжден орденом Святого Георгия 4-ой степени.  

«Севастопольская артиллерия, — писал принц Наполеон, — не переставала отвечать нам на всех пунктах с деятельностью и меткостью, которые удивили нас»[xvi].           

Вице-адмирал Дандас, пренебрегая возможной опасностью ближнего боя для британских судов, приказал контр-адмиралу Лайонсу на корабле «Agamemnon» в сопровождении двух линкоров «Sans Pareil» и «London» «двигаться вперед и атаковать батареи противника»[xvii].

В 2 часа дня «Agamemnon», осыпаемый русскими ядрами и картечью, подошел к Константиновскому форту на расстояние около 750 ярдов и стал на якорь носом и кормой на глубине 4 и ¾ саженей. Через 5 минут за кормой корабля отдали якоря «Sans Pareil» и «London». Пользуясь необстреливаемым сектором к северо-западу от Константиновской батареи, суда поражали ее продольными и тыльными выстрелами, сами подвергаясь огню только двух орудий этой батареи и, кроме того, 13-ти орудий батарей № 10 и Александровской, с дистанции от 900 до 950 сажен.  Вскоре корабль «Albion», став на якорь в 300 саженях от берега, получил прямое попадание с батареи башни Волохова и загорелся. Пять 36-фунтовых пушек укрепления долгое время героически противостояли 45 орудиям одного борта этого судна. По сообщениям газеты «Morning Chronicle», в общей сложности «Albion» получил 93 ядра в корпус и, кроме того, большие повреждения в рангоуте и такелаже. Три больших пожара вызвали попадания русских ядер. Потери в экипаже корабля составили 11 убитых и 71 раненый. С большим трудом пароходофрегату «Firebrand» удалось отбуксировать его из зоны действия русского огня. Осколками неприятельских снарядов на батарее Волохова ранило 23 человека[xviii].

Константиновскую батарею обстреливали с фланга 260 орудий британских линейных кораблей «Britannia», «Trafalgar», «Vengeance», «Queen» и «Bellerophon».    Артиллерия судов «Agamemnon», «London» и  «Sans Pareil» простреливала форт с тыла, одновременно  действуя по батарее Карташевского. Когда, израсходовав боезапас, из боя вышел «Sans Pareil», Лайонс тут же вызвал на помощь «Bellerophon», меткий огонь с которого поддержал моряков линкора «Agamemnon». В благодарность за отличие Лайонс приказал поднять сигнал «Хорошо сделано, «Bellerophon»» и отправил судно за кораблем «Sans Pareil», заявив: «я буду проклят, если оставлю поле боя»[xix]. В разгаре сражения на Константиновской батарее взорвались зарядные ящики и были сбиты орудия верхней площадки. Это заметил контр-адмирал Лайонс, который на своем корабле немедленно оставил боевую линию, обошел эскадру, вышел из вновь затянувшего пространство дыма и открыл огонь одним бортом по Константиновской, а вторым — по батарее № 10, но уже через несколько минут получил повреждение от сильного перекрестного огня и скрылся за дымовой завесой. Ярким заревом на корабле вспыхнул пожар. В результате на «Agamemnon» было убито 4 и ранено 25 моряков. Два раза загорался линкор, получив 240 попаданий с русских батарей, в результате которых особенно сильно пострадал рангоут. Потери «Sans Pareil» в экипаже составили 12 убитых и 60 раненых. Флагманский корабль «Britannia» получил около 70 попаданий в корпус, а «Queen», подожженный каленым ядром, вынужден был покинуть строй для тушения пожара[xx].

При этом Константиновский форт, расположенный на выдающемся мысе дугой, мог эффективно действовать лишь несколькими орудиями, установленными с тыльной стороны укрепления. Основные орудия были нацелены на огонь по входу на рейд.  Платформа форта, не прикрытая от продольных и тыльных выстрелов, получала сильные повреждения с северо-запада. Англичане в полной мере воспользовались недостатками  батареи, выбрав для обстрела продольным и тыльным огнем именно этот сектор. Из 27 орудий Константиновской батареи 22 вскоре потеряли боеспособность, а прислуга, осыпаемая снарядами и осколками от камней, вынуждена была сойти вниз. В казематах орудия не понесли повреждений; из шести ядрокалильных печей уцелела только одна. На батарее погибло 5 и ранило 50 человек[xxi]. Артиллеристы батареи нанесли британскому флоту максимальный ущерб при минимальных возможностях.

Тем временем продолжался неравный поединок фрегата «Arethusa» с батареей Карташевского – 25 бортовых орудий противостояли трем. Четыре бомбы, разорвавшись на палубе корабля, вызвали большой пожар, угрожавший кораблю гибелью, который удалось  спасти благодаря героическим усилиям собственного экипажа и матросов парового шлюпа «Triton», буксировавшего фрегат[xxii]. «Arethusa» вышла из боя с практически уничтоженным парусным вооружением, имея множество пробоин в корпусе и 23-мя убитыми и ранеными, включая 5 членов экипажа парохода «Triton»[xxiii].

Корабль «Rodney» сел на мель и в течение двух часов оставался под выстрелами русских батарей, пока, наконец, с помощью двух пароходов, ему удалось сняться с мели и отойти к кораблям английской эскадры. Последним в 7 часов вечера отвели от севастопольского берега «Bellerophon» с 5 убитыми и 16 ранеными[xxiv]. На этом бомбардировка Севастополя англо-французским флотом завершилась…

Подводя итоги операции, в официальном донесении правительству вице-адмирал Дандас писал: «…британские суда потеряли 44 убитыми и 266 ранеными; мачты, паруса и такелаж более или менее пострадали от бомб и каленых ядер. «Albion» получил большие повреждения в корпусе и рангоуте, «Rodney» — в рангоуте, он наскочил на риф, с которого сошел благодаря титаническим усилиям капитана шлюпа «Spiteful» командора Кинастона, экипаж которого был полностью задействован в этом деле, за исключением «Albion» и «Arethusa», которые я отправляю для исправления повреждений в Константинополь…»[xxv]

Вице-адмирал Гамелен в своем рапорте военному министру Франции удержался от описания истинного масштаба ущерба, понесенного французским флотом 17 октября, остановив свое внимание только на общем, поверхностном описании операции.    

Участник бомбардировки и летописец Крымской войны барон де Базанкур в освещении истинного значения этого события оказался более дальновидным: «День 17 октября вследствие ряда непредвиденных событий не оправдал надежд, которые на него возлагались. Устремившись в неведомое, мы торопились помешать прогрессирующему развитию обороны. Этот день разрушил много иллюзий… Этот день 17-го числа показал, что мы имели дело с неприятелем решительным, умным и что не без серьезной, убийственной борьбы, достойной нашего оружия, Франция и Англия водрузят свои соединенные знамена на стенах Севастополя»[xxvi].

В итоге обстрел города с моря подтвердил опасения самого адмирала Дандаса, считавшего очень рискованным предприятием сражаться за деревянными стенами против русских, стоявших за стенами из камня[xxvii]. Впоследствии он заявил о том, что обстрел Севастополя с моря носил диверсионный характер и не мог привести к тем последствиям, которые на него возлагались. С точки зрения развития военно-морского искусства можно сказать, что эта операция ярко показала опасность боевого противостояния деревянных кораблей прочным каменным фортам с дальнобойной артиллерией и ускорила введение броневой защиты их корпусов. Интересной особенностью этой бомбардировки стало использование орудий на поворотных платформах при том, что по традиции корабельные пушки устанавливались в диаметральной плоскости и могли вести огонь на два борта раздельно. 

Русские орудия выпустили по врагу около 16 000 снарядов, причинив большой ущерб кораблям и осадным батареям союзников. В результате ожесточенной бомбардировки защитники крепости понесли большие потери – по официальным данным на оборонительной линии убитыми и ранеными выбыло из строя 1112, а на береговых батареях – 138 человек. Но это тяжкое испытание только еще сильнее закалило севастопольцев и прибавило сил в борьбе с интервентами.

Высочайший приказ Николая I от 12 октября 1854 г.,[xxviii] гласил: «Государь Император, получив от генерал-адъютанта князя Меншикова донесение о непоколебимом мужестве, примерной стойкости и достохвальном самоотвержении, оказанных всеми морскими и сухопутными войсками, составлявшими гарнизон Севастополя во время бомбардирования этого города Англо-Французами 5 и 6 числа сего октября, объявляет искреннюю душевную признательность всем чинам означенных войск, от генерала до рядового, за блистательный их подвиг, коим они вполне оправдали Высочайшее доверие к ним Его Величества. Государь Император изволит оставаться в убеждении, что они и впредь не перестанут отличать себя доблестною храбростию и всеми достоинствами, одушевляющими истинных сынов России».  

[i] М.П.Лазарев: Документы. – М.: Воениздат, 1955. – С. 192.

[ii] Гребенщикова Г.А. 120-пушечный корабль «Двенадцать Апостолов». – СПб.: Гангут, 2003. – С. 75.

[iii] Горев Л. Война 1853-1856 гг. и оборона Севастополя. – М.: Воениздат, 1955. – С. 218.

[iv] Хибберт Кристофер. Крымская кампания. – М.: Центрполиграф, 2004. – С. 139.

[v] Там же.

[vi] Там же. – С. 141.

[vii] W.L.Clowes on the 1854-56 Russian War.  

[viii] Там же.

[ix] Vice-Admiral Hamelin dispatch.Ville de Paris, before Katcha.1854.Oct.18^th// The Times. – 1854. – Nov.6. – P.7. 

[x] Шавшин В.Г.Бастионы Севастополя. – Симферополь: Таврия, 1989. – С. 29.

[xi] The Times. – 1854. – November 6. 

[xii] Courier de Marseilles. – 1854. – Octobre 20.

[xiii] Богданович М.И.Восточная война 1853-1856 годов. – СПб., 1877. – Т. IV. 

[xiv] Шавшин В.Г… – С. 82.

[xv] Там же.

[xvi] Принц Наполеон. Крымская экспедиция: Рассказ очевидца. Перевод с французского, — М., 1855. – С. 52.

[xvii] Хибберт Кристофер… – С. 142.

[xviii] Горев Л.Там же. – С. 326.

[xix] W.L.Clowes…

[xx] Там же.

[xxi] Богданович М.И. Там же.

[xxii] Там же.

[xxiii] Там же; W.L.Сlowes…

[xxiv] W.L.Clowes…

[xxv] Там же.

[xxvi] Тарле Е.В.Крымская война. – М.-Л., 1944. – Т.2. 

[xxvii] Богданович М.И. Там же.

[xxviii] Там же.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Названия и вооружение кораблей союзного флота, принимавших участие в первой бомбардировке Севастополя 5 (17) октября 1854 г.