А.Кулаков (МГОПУ им. М.А. Шолохова)
Дунайские Княжества во время австрийской оккупации 1854-1855 годов

Крымская война стала собственно «крымской» лишь спустя год после своего официального начала. Вплоть до этого момента мало кто мог предположить, что война обретет в историографии свое современное название, поскольку все внимание военных и дипломатов было приковано к Дунайским княжествам. Именно в княжествах и вокруг них разворачивались события, во многом определившие и дальнейший ход, и финал этого грандиозного конфликта.
Несмотря на это, «дунайский» период войны (с октября 1853 по июнь 1854 г.) явно проигрывает в освещении историками «крымскому». Что же касается событий, происходивших в княжествах после того, как там прекратились боевые действия, то практически во всех работах их описание заканчивается на сообщении о том, что в июне 1854 г. Россия под давлением Австрии вывела войска из Молдавии и Валахии, которые вслед за тем были заняты турецкими и австрийскими войсками. Все. Дальше — Альма, Севастополь… Париж. На этом фоне молчаливое, пассивное, но, тем не менее, крайне напряженное противостояние четырех русских корпусов и большей части австрийских войск по всей границе империи от устья Дуная до Царства Польского просто не замечается.
Австрия, не вступив в войну, внесла колоссальный вклад в поражение России. И сделала это, разумеется, с определенными целями. Представляется, что цели эти нужно искать именно в Дунайских княжествах.
Публикуемые здесь записки, обнаруженные в делах III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации, в основном дают представление об общественном мнении жителей Бухареста с лета 1854 по февраль 1855 г., формировавшемся на фоне военных приготовлений Австрии.
Видимо, автор этого текста, купец Петр Никифоров, записал свои впечатления от пребывания в Бухаресте уже в России в декабре 1855 г. и направил их начальнику штаба корпуса жандармов Л.В. Дубельту, указав в сопроводительном письме просьбу представить записки императору Александру II1. Леонтий Васильевич, видимо, по достоинству оценил столь неглупый поступок купца 3 гильдии. Благодаря этому мы получили возможность ознакомиться с этим любопытнейшим документом.
Текст приводится с сохранением орфографии и пунктуации без сохранения написания прописных и строчных букв.
«Собрание истинных сведений в Букаресте Во время плена с 17 июля 1854 по 17 марта 1855 года.
Его Величеству Императору Всероссийскому Александру Николаевичу Государю Всемилостивейшему
Оставленный судьбою на все лишения без средств к жизни в Букаресте, по разлуке с войсками нашими, я был в необходимости слушать и смотреть на все происходившее вокруг себя от врагов России.
Во время пребывания войск наших в Валахии, молдаване с пришельцами к ним из Европы под фирмою своих консулов в Придунайских княжествах своею пропагандою возмущали народ к ненависти против России, с поводу якобы строптивого властолюбия консула ее после выезда из княжества генерала Киселева (ныне графа и министра государственных имуществ), изменился порядок дел благословенных от России, в тягость народную; в следствие сего увеличилось недоброжелательство к ней, и по сей причине войска наши терпели от жителей неприятности; но повинуясь дисциплине, молчали и пользовались только водою и воздухом без денег, за все платили золотом, но платеж производился за продукты, взятые у жителей под квитанции от коммисионеров, не сей же час, а по утверждении начальством справочных цен и по требованиям от войск из Комиссариата деньги отпущались к министру внутренних дел, а от него пересылались в Вистерию т. е. в казначейство, для уплаты кому следовало; при сих передачах сумм от форменности, возникло злоупотребление в платеже, а когда войска вышли в Россию, тогда оказалось, что многие по квитанциям не получили по 2 и по 3 т[ысячи] червонцев; причиною сему был выезд из Букареста в Австрию известных там лиц состоящих на службе, прежде выхода войск наших за полмесяца, никто не мог думать, что войска скоро уйдут и не от кого будет получить деньги, как и случилось, что из богатых арендаторов и поселян сделали многих нищими, от сих обиженных жалобы и анархистов ненависть к России в народе более и более увеличили и жители приходу турок были рады и принимали их с восторгом, сыпали из окошек цветами и венками по городу на идущих, как на друзей и союзников своих.
После сего чрез месяц прием австрийцев был холоден, с отвращением смотрели на них молдаване, за то последние по приходе своем скоро поступили с жителями горше первых, оне вынудили дать каждому солдату кроме квартиры, отопления и освещения еще тюфяк, подушку и одеяло, и сверх того производя всякого рода насилия, грабежи и убийства каждый день по нескольку; в 8 месяцев было 360 происшествий в одном Букаресте, кроме того, что в городах и селах, где без главного начальства, буйство было увеличено, ко всему этому, следует присовокупить еще перевозку тяжестей и больных во время передвижения войск двум армиям безденежно и без очереди по недостатку подвод, не успели сеять хлеба, ни собрать его, у кого и был остался на поле нежатым, захватила осень, дожди, грязь, слякоть, разлитие горных речек, сделалась страна непроходимою, без сообщения с лесами, никто не заготовил топлива, для обогрения себя от стужи, разобрали заборы, крыши сараев, и всякое дерево при доме сожжено в печи; бедныя же люди, не имея сего, многия погибли от холода и голода целыми семействами*; к сему еще падеж скота без корма и от изнурения его в работе, увеличило бедствие; гулящий же скот, птицу и фураж у кого какой был, забрали турки под квитанции в счет платежа, следуемаго Порте по трактатам за несколько лет вперед и кроме сего надобно было турок одеть
А в особенности булгар, поселившихся с давних времен, коих в городе более 20.000 жителей, у коих вся торговля в руках во всем княжестве: мануфактурная и земледельческая, из них многие есть банкиры с состоянием миллиона червонцев, обладают большими средствами промышленности, не имея ни единой церкви славянской, ни общественного училища, ни богоугодных заведений для призрения бедного сословия своих единоплеменных сирот и увечных людей, пользуются готовыми заведениями от молдаван, теряя свою национальную народность, подавляемую великим стяженно-любием своим без помощи ближнему.
и обуть, а многим и коня дать, на счет сумм, какие были в княжествах; австрийцы же, хотя и платили за все взятое, но не золотом, а банкнотами с потерею получителей от 25% до 30% на 100; за все сии лишения и разорения вопль от народа до князя их Щербея2 хотя и доходил, но он не мог его слушать по двум причинам: Первое [здесь и далее подчеркнуто в тексте оригинала. — А.К.], нельзя было уличать злоупотребление и буйство союзников своих австрийцев, которые в Вене князю Щербею дали убежище от русских и которые против желания бояр, и вопреки туркам, возвели его из Вены в Букарест, на княжество силою оружия своего в сопровождении артиллерии с зажженными фитилями, в боевом строю инфантерии и кавалерии; и Второе, австрийцы пользуясь превосходством своих сил противу турок, заняли княжества под предлогом для спокойствия страны и в угождение союзников Запада с целью теснить Россию из Бессарабии, как предполагали; но в этом немцы почитали мало пользы их правительству, оне прибегли ко всяким беспорядкам, дабы тем принудить жителей к восстанию против них и тогда, подавя возмущение, вправе требовать за все время стояния у них военные издержки в великой цифре, а по неплатежу сего от княжеств, предполагали распорядиться с княжествами впоследствии, как англичане воспользовались Ионическими островами, [в] сие коварное намерение австрийцев проник князь Щербей и должен был снисходить на все буйства молчанием своим и жертвовать терпением народа до времени благоприятного, в ожидании помощи не со стороны России, а от трех союзников: турко-англо-франков, по уверению их консулов с приходом их войск надеясь выгнать австрийцев из княжеств, а между тем поучительные уроки буйства и грабежи возвеличились между жителями, и отозвались во всех классах народа жалобами на друзей и союзников своих австрийцев; и тем заглушили между собою пропаганду революционеров о ненависти к России; чему я был свидетелем, теперь удвоившагося желания молдаван иметь всегда у себя Россию с теми правами, какие она дала княжествам.
Со времени плена моего в Букаресте в продолжении 8ми месяцев я познакомился с славянами, служащими в австрийской военной службе штаб и обер-офицерами и нижними чинами, с священно-иеромонахами, в полках с людьми собранными из Галиции, Баната, Сре-ма, Бачки, сербы, кроаты, хорваты и особо проживающие в Букаресте купцы: булгары и греки, из разных стран Турции православнаго исповедания, почитая меня оставленнаго за дипломата от России; для них в настоящее время каждый русский дипломат и брат по религии церковному языку и отдаленности от своих родных в земле чуждой, в кругу общих врагов турок и швабов [т. е. немцев. — А.К.] (как оне выражались); эти элементы чувств наших взаимно один к другому по симпатии развязали языки наши, мы привели себя во взаимное доверие и откровенно рассуждали обо всем.
После заключения конвенции Франца Иосифа с западными союзниками в декабре 1854 года; пущен был по Букаресту слух, что Австрия объявила войну России, а как я был там один представитель (как меня называли) без сношения с Россиею, что было мне чрезвычайно скучно, где Россия осталась известною только по карте; желая узнать истину о намерении Австрии, пошел я к добрым моим австрийским сербам, застал их пирующими пред портретом государя Императора Николая Павловича, по причине полученнаго повеления быть готовым к походу, но неизвестно куда, а по догадкам говорят, что якобы против России; на вопрос мой, так что же за радость, что вы будете драться с русскими, братьями вашими по религии и по крови единой славянской, защищать общих врагов наших турок; не угадал ты, брат наш, мы с русскими драться не будем; а вот видишь портрет Государя своего Николая Павловича, мы ему присягаем (оборотя портрет Франца Иосифа лицом к стене), при первой встрече с русскими, мы встанем в ряды их и с пушкою в руках т. е. с ружьем, пойдем вместе с ними для освобождения кущей наших т. е. домов, пора сбросить ярмо коварства непризнательного дома Аугсбург*, нас 20.000.000 славян, держим его престол и проливаем свою кровь, мы в 1849 году в Пьемонте покорили 18.000.000 восстания [т. е. восставших. — А.К.] против его в революции, мы из 120.000 воинов, возвратились в свои кущи только 80.000; за такой подвиг, в награду он отнимает от нас поземельное право предками его нам данное, отдает земли в аренду католикам для стеснения нас, кроме того стесняет Богослужения и обряды восточной нашей Церкви, отдает все преимущества над нами духовенству католическому, принуждает нас быть католиками, а своим швабам, раздает военныя и гражданския чины, лишая нас заслуженного, и позволяет полиции теснить нас, как иноплеменных еретиков; за все сие теперь самое благоприятное время быть верноподданным России, она займет нашу страну, даст нам права наши в Галиции, Венгрии и Трансильвании, от Кракова по Венецию, со всеми вышеименованными поколениями; все единодушно повторяем будем верноподданными России без выстрела; и всякий противящийся сему, накажется от нас, мы защитим свои границы сухопутно от Европы до Адриатики и Белого моря, мы с сербами, обитающими во всех провинциях Австрии и Турции, булгарами и греками, все от 7 до 70 лет обои пола вооружимся и с помощью Божиею и России и арсеналов ея сломим рогатую луну, не защитит ея союз Запада; Бог поможет нам управиться с революционерами и ренегатами, в короткое время заставим их убраться в Осмаилы, в Мекку и Медину; Константинополь должен быть резиденциею русских царей и императоров, а Дарданеллы — морскою гаванью российского флота, оставив немцов с Веною в подданстве немцам же северным; а до того Россия и описанныя страны наши никогда не могут быть покойны от Австрии поставленной Европою в посредничество льстить России и угрожать ей оружием нашим, покуда мы славяне и венгры будем вашими и работниками корыстолюбивого и двуличного дома, будет с него довольно 180.000.000 гульденов в Английском банке, капитала неправедно стяженнаго от нас, за это Бог ему будет судия, тогда и пущай он и любимцы его убираются к друзьям своим где их капитал на всемирной торговле; после сей речи выпили тост за Государя Императора Николая Павловича, другой за всех славян православных, разошлись с восторгом, с каким я во всю мою жизнь не бывал, восхищен радостию, что нашел друзей моего отечества, вне его, такого великаго народа.
После сего чрез несколько дней, австрийцы получили повеление расположиться по прежнему на зимних квартирах до весны, о этом горько сетовали и скорбели друзья мои, что ярмо с них не снимается, пожалел я о участи их и вошел в обыкновенную колею моих размышлений; как бы добраться со всеми новостями в мое отечество.
К России; — она спасла его в 1848 году, как сына от ножа убийц, он обязан за сие Государю Императору Николаю Павловичу своим существованием и вся Австрия свободным плаванием по Дунаю и своею торговлею с Востоком; а ныне его убийцы и убийцы всего священного на земном шаре, подняли оружие против его, благодетеля, и России, и он с ними же. О!!.. это верх бесчестия; мы не допустим сего; а его уничтожим.
<…> Рано утром 20 февраля в Гостином ряду купец-булгарин объявил мне печальную весть о смерти Государя Императора Николая Павловича; я не верил, пошел дальше, и другой тоже говорит и в тот день из Вены 60 депешей телеграфических получено разными лицами, уверили о громовой истине, скорбь и уныние распространилось между друзьями России; друзья же союза Запада три дни пировали у консулов: французскаго, английскаго и сардинскаго, там они Россию делили на части между собою, и не забыли Польшу, ей больше всех дали по Курск, говоря притом, что государь наследник был в Киеве, а без него в С. Петербурге присягнули Его Императорскому Высочеству Константину Николаевичу и что Великие князья Михаил и Николай Николаевич, ранены под Севастополем и лежат больные в Симферополе и что во всей России теперь революция, все сии лжи присылались из Парижа и печатались по три дня в Букарестском вестнике, горько было это слушать до получения депеши о благополучном восшествии на престол Вашего Императорскаго Величества; узнавши основательно о сем, греческий священник в церкве Саранданар, служил прежде панихиду по государе Николае Павловиче, а потом благодарственный молебен о восшествии на престол Вашего Императорского Величества в присутствии нескольких греков и меня, за то был ропот на него, от врагов России; но князь Щербей чрез полицию опубликовал не вмешиваться в обряд священников; молдаванское же духовенство обряда сего не сделало, якобы из подобострастия к туркам, которыя и не думали вмешиваться в обряд священный.
Вслед за сим союзники еще праздновали два дни великим пиром, по известии из Парижа, что князь [Михаил Дмитриевич] Горчаков, назначен в Крым на место князя Меншикова главнокомандующим; этот пир меня крепко занял и я старался узнать причину его; в полиции шеф канцелярии г. Маркополий, бывший бердянский 1 гильдии купец и урожденец острова Хио[с], французско-подданный; в доверии у своего консула, он сообщал мне тайны союзников и во всем мне помогал к освобождению моему от турецкого начальства, был моим избавителем и передавал мне суждения о действиях войны и почему союзники довольны князем Горчаковым и за что клянут и бранят князя Меншикова.
<…>Во время Алминского сражения, союзники захватили в плен адъютанта князя Меншикова, ехавшего в карете с донесением от князя Государю Императору Николаю Павловичу, что войска у него мало и что Севастополь не укреплен с южной стороны а с северной неприступен, чему оне поверили (а в настоящем деле он ни с той ни с другой стороны сухопутно не был укреплен), когда они зашли на южную сторону, а войска наши заняли Севастополь северную сторону и Мекензи-ну гору [т. е. Маккензиевы высоты. — А.К.], и в сообщении с Россией, тогда оне узнали, что в это заблуждение привела их карета князя Меншикова; так много наделавшая шуму в Валахии и во всей Европе пленом своим; после мимолетной радости о приобретении кареты, скоро разочаровались, союзники, оне в прошедшую зиму из своих армий во всех местах в Валахии, Шумле, Варне, Адрианополе, Галлиполи, Евпатории вокруг Севастополя и Балаклаве, во время бурь холеры и от разных смертей всех стихий и от русского оружия погибло более 320.000 человек, кроме всех лошадей и вьючнаго скота, разбитие большого числа кораблей во флоте их, повреждено и потоплено, и сверх того они неподвижны с Южной стороны Севастополя на северную; вот истинная причина клятвы их князю Меншикову и его карете.
<…>За сим следует суждение о предмете радости их князе Горчакове, оне рассуждают, что князь Горчаков, был когда то умным человеком на паркете между нежным полом; но с тупою саблею, а ныне от старости лет потерял ея и военную энергию в рассеянности своей; он по приходе своем в Букарест как к друзьям своим, расположился по квартирам и не помышлял, что европейцы не дремлят и что из бояр Валахии есть преданныя Западу; некто Кемпениано, считающийся сумасшедшим, ездил в Париж и Лондон, там он громко жаловался членам в парламентах в полном собрании; просил их вступиться за человечество, избавить княжества придунайския от разорения и тирании народной от России, и был принят там с участием на положение их страны, и ныне он у консулов союза в Букаресте в большом уважении; по выходе же войск наших, бояре выбрали его в министры церковных имуществ, для исправления своего имущества, расстроившегося от поездки в Европу и вслед за сим бояре удалили из военной службы генерала и многих штаб- и обер-офицеров, преданных России и заменили их из партиды союзников Запада, этим и следующим, объясняется непредосторожность князя Горчакова в доверии к лицам продажной чести, он употреблял фискалов, для узнания военных маневров Омера-паши3, больше преданных паше, чем князю, как оказалось впоследствии, из молдаван некто Майсаки, писал по-турецки о распоряжениях князя Горчакова, в Шумлу к Омер-паше, о чем был извещен австрийский генеральный консул в Букаресте от своего вице-консула из Рущука; с препровождением копии дизлукации [так в тексте, т. е. приказа. — А.К.] князя Горчакова, по коей еще не исполнено, а имеет быть выход войск из Букареста под Калафат, несколько батальонов пехоты, кавалерии и артиллерии, 8, 10, 12 и 16 числе декабря 1853 года; и действительно вышли в назначенные дни, проливных дождей, слякоти и грязи, на помощь нашему малому отряду 3000 человек пехоты с 4мя орудиями были атакованы неприятелем 18.000ю армиею с 24мя орудиями; рано утром 25 декабря дрались наши воины с неприятелем как львы, и подоспевшую помощью из Букареста, передовой отряд спас сражавшихся, однако с убылью из фронта около 1800 человек, а в то же время генерал Анреп, по распоряжению князя Горчакова, стоял в 30ти верстах от сражения, занимался церковным парадом, слышал канонаду, и по третьему нарочно-посланному, пошел на помощь, когда уже дело было окончено; о приготовлении же неприятеля к сему делу, князь Горчаков знал от последних чисел августа из рапортов отрядного командира из-под Калафата с каждою почтою и нарочно присылаемым, не мог распорядится заблаговременно в продолжении 3 1/2 месяцев, из числа 300 орудий стоящих по квартирам в окрестностях Букареста, послать достаточное число артиллерии к отряду, где только было 6 орудий, а в деле 4; за сим союзники исчисляли другие заслуги князя Горчакова:
<…>Первое, от Букареста в 50ти верстах в Олтенице, не осмотрена была князем Горчаковым позиция, турки переправились чрез Дунай, оттеснили малой отряд козаков и укрепились в карантине и стали производить грабежи по селам, тогда чрез два месяца, вздумал князь Горчаков, послать инженера, снять позицию на план, натурально не верно, за несколько верст не допущен был выстрелами с укрепления, на пространстве 3-х верст, были рвы, болота и волчьи ямы, коих он не мог видеть, по сей диспозиции велено идти на приступ выгнать турок, и потеряли около 1700 человек; не причиняя ни какаго вреда неприятелю и отступили.
<…>Второе, под Силистриею два князя: Паскевич и Горчаков, рассуждали командовать осадою крепости сами, удаливши от командования генерала Лидерса, стали производить канонаду, не обложа двух ворот со стороны Туртукая, откуда подвозили в крепость съестные и боевые припасы и делали вылазки в тыл русских били сколько могли и тем спасли Силистрию до времени отступления в Россию.
<…>Третие: при отступлении от Журжи, не введены были в дело 18-ть орудий и несколько баталионов пехоты и кавалерии стоящих в 22-х верстах без повеления и тем дали возможность туркам переправиться чрез Дунай в Журжу и по 14ти часовом бою, оттеснили русских с большим уроном, из Журжи на 10ть верст, куда князь Горчаков, на другой день приехал с генералом Коцебу осмотреть позицию Журжи и Слободзеи, только в зрительную трубу и принужден был следовать в Россию по повелению уже Государя Императора и в заключение.
<…>Четвертое: генерал Карамзин с отрядом своим и с помощию нескольких ящиков шампанскаго, хотел прогнать турок от Слатина до Крайово, попал в болото и оставил три пушки туркам и себя изрубленного там же.
<…>Все описанныя ошибки мог исправлять и покуражить войска один только генерал Шил[ь]дер, он после неудачнаго приступа над Олтеницею чрез несколько времени ночью поставил орудии на острове и выгнал турок из карантина укрепленного за Дунай с большею потерею убитыми и потопленными, а вскоре после того с 2х островов артиллериею своею из под Журжи заставил молчать, Рущук, беспокоивший Журжу; но все это не долго куражило русских воинов, тяжелая рана под Силистриею храбраго генерала Шил[ь]дера взяла в могилу и лишила их главной опоры в военном действии.
<…>После частых поражений, действительно прискорбно было смотреть на воинов наших в Россию возвращавшихся с ропотом и унынием, говоря между собою, что еще русские никогда не отступали, ничего не сделавши и все это не удовольствие оне обратили на князя Паскевича; солдаты разбирая фамилии между собою, и рассудили, ич, значит Паске-вич, поляк, от него вся измена и отступление, Государь не знает; говоря один другому, посмотри, коммисионеры поляки, каждый привез с собою жида, дают гнилой провиант и почти не кормят нас, некому жаловаться, в полковых штабах: адъютант, казначей, квартирмейстер — все поляки, в ротах фельдфебели — жиды, хоть с голоду умирай; ах! бывало служба та брат при генерале Лидерсе в 1848 году в Трансильвании, всего довольно, все сыты и одеты, а как бы тепереча с Лидерсом то служили, так не шли бы мы назад, давно были бы в Царьграде; вот уж год прошел как мы здесь, а что мы сделали, только что нас везде бьют, кажется и много нас, да поставят там где не надобно, а где следует вовремя не дадут помощи, дают бусарману укрепляться на пустых местах, как под Олтеницею, а потом выгоняй его из крепости; — э брат! што тут толковать, от командиров поляков можно ли ожидать добра.
<…>О всем этом союзники знали и пировали в надежде, что и в Крыму будет также; оне рассуждали о действиях Военного Совета; когда то из Вены гоффкригсрат4, посылал свои планы сражений в Италийскую армию свою бить французов; но во время пересылки их, французы движением своим изменяли планы занятием другой местности и били немцев; но тогда Австрию спас Суворов по планам в голове его; а ныне посмотрим, кто спасет Россию /:Бог:/ [так в тексте. — А.К.], от планов ея военнаго совета; оне в тревоге своей с Горчаковым, позабудут укрепить проливы: Керченский и Очаковский и что по завладении городами: в Черном и Азовском морях, разоря Севастополь, взявши Крым; перейдет вся торговля в руки союзников, по планам составленным Европою еще в 1836 году в тайне, а ныне только совершающимся; для сего то и был два дни пир; больно было мне и моему сердцу это слушать и друзья России, видевши их радость, осыпали меня вопросами о укреплениях: Очакова и Керченского пролива, знавши, что я был там весною 1853 года, и тамошний житель, надобно было говорить им небывалое на деле.
<…>Когда князь Меншиков, отправился в Константинополь, тогда правительство наше распорядилось (в Николаеве и Керче, на казенных литейных заводах, устроенных в большом размере, только это и справедливо), перелить все пушки старого калибра на ново-изобретенный большой калибр: бомбический и ланкастерский, для укрепления Очаковской горы, которую предполагали обрезать полу-циркулем в три этажа на повороте пролива и поставить орудии бомбическия, на каждый этаж по 20ти, для прицельного действия 2х пудовыми ядрами, а на верх горы орудии 3х и 5ти пудовыми ядрами и бомбами, для навесного действия по неприятельскому флоту за несколько верст навстречу с моря идущему в пролив; при таком укреплении конечно, неприятель не подвергнет себя опасности, противу 4х этажной батареи земляной с 80ю орудиями; а о Кинбурне же как о бесполезной крепости; не было и разговора; в Керче тоже как и в Николаеве перелили пушки на такой же калибр (где довольно было металла и антрацита; это справедливо) и поставили их на земляныя же батареи, первая на углу берега при входе в пролив с Чернаго моря у Токлинскаго маяка о 20ти орудиях и от нея по берегу до Камыш-буруна три батареи такия же; а противуположно чрез пролив 4 версты на берегу Таманском у горы С[вятой] Марии, первая батарея и от нея вдоль пролива по косе к Керче в 4х местах, где были рыболовныя заводы, поставлены батареи одинаковой величины, из них последняя на косе соединяется выстрелами на сильном действии с батареями: Павловскою и Камыш-бурунскою перекрестным огнем, где пролив только в 2 версты; сим рассказом успокоил я слушателей, но не на деле; затем оставя еще неприятелю свободныя заливы для высадки десанта, оне суть следующия: первый, Ахметческая бухта в имении князя Воронцова, между Перекопом и Эвпаториею, удобна для входа со флотом; вторая, залив у Опук горы между Керчью и Феодосиею и третий; позади Феодосии за горою в 7ми верстах от города в Коктебель, где может неприятель сделать десант и в тыл Феодосию окружить и отрезать пути сообщения с Россиею, так что и в городе не будут знать о сем; и кроме того от Тамана в 18ти верстах по тракту к Анапу Бугаз, т. е. пролив из Чернаго моря в озеро Ок-таниз, потребно засыпать и тем преградится водою вторжение неприятеля в Черноморию канонерскими лодками в сказанное озеро и из него вверх по Кубани, ея ж воды обратятся по проливу от Тюмрюка в Азовское море.
<…>Ко всему этому побуждает меня объяснить еще особое обстоятельство; во все время моего пребывания в Валахии год и семь месяцев, слышал я отзывы войск и от войск валахских и от местных жителей всех сословий, приезжающих из Трансильвании, все единогласно говорят, что генерал Лидерс, хороший воин, добрый гражданин, он в бытность свою в тех странах [в] 1848 году много делал добра всем жителям, и если бы он был в настоящую войну главнокомандующим, то лучше бы дела шли, так говорит глас народа, есть глас Бога.
<…>За сим я обратился с прилежным прошением моим к полиции Букареста, о помощи мне, каковою и был снабжен с выдачею мне денежнаго пособия и свидетельство 15 марта 1855 года за № 5816; и с надписью на паспорте моем, что я 28 августа 1853 года из Бесса-
рабии в м. Леово, был пропущен с войсками чрез границу в Молдавию; и отправлен в Россию по распоряжению турецкаго начальства чрез Вену и Варшаву, пособиями добрых людей я достиг С. Петербурга. 3 июня сего года утруждал я просьбою моею на имя Вашего Императорскаго Величества о помощи мне, по рассмотрении ея г. статс секретарем у принятии прошений и г. министром финансов, найдены сказанныя документы недостаточными о моем разорении; о чем мне 8 ноября чрез полицию здесь объявлен отказ.
Объясняя сие Вашему Императорскому Величеству, что я лишился капитала моего более 10.000 руб. серебр[ом]. И всего, что имело место во время отступления войск наших из Валахии, был окружен турками без нашего начальства в земле уже враждебной; в присутствии их в Букаресте, никто свидетельства о разорении моем не осмелился; таковое обстоятельство при рассмотрении дела моего у г. статс секретаря в суждение не принято, и я существую здесь помощию двух подрядчиков купцов: Франштейна, Кудрявцова и откупщика Кокорева.
<…>3а все потери мои от военных дел; осмеливаюсь просить Вашего Императорскаго Величества, повели Государь милосердием твоим пользоваться мне в С. Петербурге правом гражданина.
Вашего Императорскаго Величества Всемилостивейшаго Государя Верно подданный Николаевский 3-й Гильдии Купец Петр Никофоров
Декабря « » дня 1855.
С. Петербург.
В 3 части 1 квартала в Перинной линии в Гостинице Соколова».

Государственный архив Российской Федерации. Ф. 109. Оп. 28. Д. 170. Ч. 3. Л. 10-26.

Примечания
1 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109. Оп. 28. Д. 170. Ч. 3. Л. 9-9 об.
2 Имеется в виду князь Барбо Стирбей — валашский господарь. Во время пребывания в княжествах русских войск находился в Вене. С вводом австрийских войск его власть была восстановлена.
3 Омер-паша (ранее Михаил Латос) (1806-1871), турецкий военачальник, в 1853-1854 гг. главнокомандующий турецкими войсками на Дунае, с января 1855 г. командующий турецкими войсками в Крыму, в октябре 1855 — феврале 1856 г. командовал экспедиционным корпусом на Кавказе.
4 Придворный военный совет — австрийское военное ведомство.

Сайт: научная библиотека КиберЛенинка

http://cyberleninka.ru/article/n/dunayskie-knyazhestva-vo-vremya-avstriyskoy-okkupatsii-1854-1855-godov#ixzz4bR7V402F